Авенариус, Яков Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яков Александрович Авенариус
Дата рождения:

6 апреля 1788(1788-04-06)

Место рождения:

Санкт-Петербургская губерния

Дата смерти:

7 августа 1859(1859-08-07) (71 год)

Страна:

Российская империя

Научная сфера:

медицина

Альма-матер:

Дерптский университет

Яков Александрович Авенариус (6 апреля 17887 августа 1859) — российский врач, участник Отечественной войны 1812 года[1].





Биография

Яков Александрович Авенариус родился в Санкт-Петербургской губернии 6 апреля 1788 года в семье пастора. Окончив курс в Дерптском университете в 1809 году, он в том же году защитил диссертацию «De varietate coloris ossium» и удостоен степени доктора медицины. Авенариус служил в русской армии и участвовал в походах 1813 и 1814 годов. Был врачом цесаревича Константина Павловича, а впоследствии главным врачом Почтового ведомства.

Дети

  • Пётр Яковлевич Авенариус[2]

Напишите отзыв о статье "Авенариус, Яков Александрович"

Примечания

  1. [books.google.ru/books?ei=mWx_Uv3_EKLc4wTnt4GABg&hl=ru&id=gVkjAQAAIAAJ&dq=Авенариус,+Яков+Александрович&focus=searchwithinvolume&q=%22Яков+Александрович%22 Земля Иркутская, Выпуски 1-10]. — Центр сохранения историко-культурного наследия, 1994.
  2. Алдонина Н. Б. [books.google.ru/books?ei=mWx_Uv3_EKLc4wTnt4GABg&hl=ru&id=dGvnAAAAMAAJ&dq=Авенариус,+Яков+Александрович&focus=searchwithinvolume&q=%22Яков+Александрович%22 А.В. Дружинин (1824-1864): малоизученные проблемы жизни и творчества]. — Самарский гос. педагогический университет, 2005.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Авенариус, Яков Александрович

«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.