Авенида Корриентес

Авенида Корриентес
исп. Avenida Corrientes Буэнос-Айрес Аргентина Аргентина
Общая информация
Район	Сан-Николас, Бальванера, Альмагро, Вилья-Креспо, Чакарита
Протяжённость	от улицы Авенида Эдуардо Мадеро до Авенида Федерико Лакросе
Ближайшие станции метро	Леандро Н. Алем Флорида Карлос Пеллегрини Уругуай Кальяо Пастеур Пуэйрредон Карлос Гардель Медрано Анхель Гальярдо Малабия/Освальдо Пульезе Доррего Федерико Лакросе Диагональ Норте 9 Июля Коррео Сентраль Корриентес
Автобусные маршруты	6, 19, 24, 26, 36, 42, 44, 47, 50, 62, 63, 65, 71, 76, 78, 87, 90, 92, 93, 99, 105, 108, 109, 111, 112, 123, 124, 126, 127, 140, 146, 168, 176, 180 и 184 (коллективо)

Проспект (авенида) Корриентес является одной улиц города Буэнос-Айрес, Аргентина.

Авенида Корриентес является центром ночной жизни и богемы Буэнос-Айреса. На улице расположены бары и театры, и на протяжении всей их истории здесь выступало множество исполнителей, в том числе популярный идол Карлос Гардель, который жил на этой улице. Среди театров можно выделить Politeama Argentino, Apollo, Одеон и Опера, появление которых считается рождением национального театра: драматического гаучо Хуан Морейра.

Нынешнее название улицы было официально дано в 1822 году в честь города Корриентес в Аргентине за признание его в участии в Майской революции. Сначала это была узкая улица, пока в 1931 году не начала свою экспансию, законченную в 1936 году. Его первая часть проходит в преимущественно бизнес-кварталах до пешеходного перехода на улице Флорида. А далее превращается в центр развлечений, для местных жителей и многочисленных туристов, здесь расположены развлекательные заведения и художественные, культурные, библиотеки (многие из которые открыты до поздней ночи), кафе и пиццерии. За все это журналист Роберто Гиль популяризировал фразу о 50 улице, которая никогда не спит.

Через 11 кварталов, при пересечении улицы Авенида Кальяо, улица становится чисто коммерческой с предприятиями всех видов, до школы танго в районе Абасто, улица полна достопримечательностей и веселья, чтобы не продолжать характеристики каждого квартала, заканчивается у крупнейшего кладбища в Буэнос-Айресе, кладбище Ла-Чакарита. Вдоль всей длины улицы около 8,6 км, нумерация насчитывает от 1 до 6900, и 70 перекрёстков от улицы Авенида Нуэве-де-Хулио, где расположен символ Буэнос-Айреса, Обелиск. Начавшись от номера 402 по улице Авенида Эдуардо Мадеро, рядом с районом Пуэрто-Мадеро и идёт на запад, а затем в северо-северо-западном направлении, заканчиваясь на Авенида Федерико Лакросе 4200, в районе Чакарита.

Здесь располагалась первая аргентинская железная дорога и ходил трамвай под названием «смерть» данным ему во время эпидемии жёлтой лихорадки в 1871 году В настоящее время здесь проходит вся линия метро B. Различные архитектурные стили можно встретить на улице, от холодного академизма к арт-нуво, от современной готики через французский Бурбон до современных небоскребов.

История

Узкая улочка

В XVIII веке, который сегодня является одним из самых важных в истории Буэнос-Айреса, здесь была маленькая улочка, вдали от центра Буэнос-Айреса. Улица начинала свой путь от побережья Рио-де-ла-Плата (здесь появился нынешний проспект Леандро Н. Алем) и размывалась между полями к западу.

В 1729 году на месте, где сегодня Обелиск, была основана церковь Basílica de San Nicolás de Bari (далее подробно), на котором, где как утверждается, в 1812 году аргентинский флаг был поднят впервые в Буэнос-Айресе. В связи со строительством этой церкви, улицу назвали Сан-Николас.

В 1768 году к улице присоединены семь кварталов от крестьянской общины, чтобы включить их в состав города. Таким образом, улица получила свою северную границу.

В 1808 году, после победы над англичанами во время британского вторжения, было решено назвать улицу в честь José Santos Incháurregui, который прославился во время борьбы с врагом. На самом деле название было коротким, потому что после революции мая группа патриотов стерла названия улиц, которые платили дань реалистам и улица получила название Корриентес, судя по всему, что этот город считается первым, который провозгласил независимость страны. Это имя было стало официальным только в 1822 году.

В 1895 году участок от улицы Авенида Анхель Гальярдо до Авенида Скалабрини Ортис, получил название Triunvirato, а улица Корриентес продолжалась до пересечения с Авенидой Конгрессо. В 1900 году улица Triunvirato шла от Авениды Анхель Гальярдо до Авениды Конгрессо; и в 1937 году (по сегодняшний день) Авенида Корриентес идёт от Авениды Эдуардо Мадеро до Авениды Федерико Лакросе. А название Авенида Триумвирато получила улица Авенида Элкано на пересечении с улицей Авенида Рикардо Балбин. В 1872 году были открыты театр Опера, Театр Одеон и Политеама Аргентино (последние два уже закрыты). К началу двадцатого века, здесь появились несколько кафе и ресторанов, которые оставались открытыми на всю ночь. Также в это время многие евреи из Алеппо поселились в квартале от нынешней улицы Урибуру до улицы Центральная Америка (сегодня это Авенида Пуэйрредон), в районе, известном как Эль Онке. Здесь так же поселились сирийцы, ливанцы, армяне и евреев-сефарды из Восточной Европы, преследуемые по религиозным причинам или из-за Первой мировой войны.

В июле 1890 года, во время Революции дель Парке, квартал был местом кровопролитных боев. Они затронули театр Политеама Аргентино и церковь Святого Николая, а также угол улицы Парана.

Расширение

Правительство Бернардино Ривадавия постановило в 1822 году, установить ширину проспекта в 30 ярдов (26 м), но это не было сделано. В 1910 году постановление мэра города Хоакина де Самуэля Анхорены также планировалось расширить проспект, и с этого года новые здания начали строиться с учётом новой линии. Однако до 30-х годов, когда стало необходимо адаптировать ширину проспекта для роста численности населения и проведения новых транспортных средств, стали расширяться проспекты Авенида Корриентес, Авенида Санта-Фе, Авенида Кордова, Авенида Индепенсия, Авенида Бельграно и Авенида Саенс Пенья.

Затем улица перестала быть узкой из-за сноса зданий, которые были на северной части улицы. Работы начались в 1931 году и первым кварталом стал, квартал который проходит между улицами Уругвай и Парана, приказом мэра Хосе Жеррико. Работа была завершена в 1936 году, во время правления мэра Мариано ди Ведиа и Митре, в момент празднования четырёхсотлетия со дня первого основания Буэнос-Айреса, Педро де Мендосой, а улица Авенида Корриентес потеряла квартал, в котором в настоящее время входит в улицу Авенида Нуэве-де-Хулио. В этом квартале здания были снесены, а другие говорили, собор San Nicolás и построен, что бы на этом месте был возведён символ Буэнос-Айреса: Обелиск, высотой 67,5 метров.

Заранее был снесён Цирк Ипподром, на углу Карлос Пеллегрини. В это время он был очень популярен среди нескольких поколений местных жителей, в том числе клоуны, акробаты и директор цирка Фрэнк Браун, который родился в Англии, некоторые из дети наслаждались обычаем раздавать угощения после представления.

В 2003 началось новое расширение проспекта, закончившееся в 2005 году. В этом случае ширина улицы увеличилась от 3,5 м до 5 м и автомобили получили дополнительную полосу движения. Были убраны уличные телефоны, палатки по продаже мебели, киоски, навесы начиная с номера 1100, на пересечении с улицей Черрито, до пересечения с Авенида Кальяо у здания под номером 1800. Это потребовало от бюджета города около 7,5 млн песо. В 2009 году расширение продолжалось от Авенида Кальяо до Авенида Пуэйрредон.

В марте 2007 года, прошло мероприятие организованное Секретариатом Министерства Культуры города, была проведена первая Ночь библиотек, в это время участок улицы был закрыт для движения между улицами Авенида Кальяо и Авенида Уругуай, превращая их в большое пешеходное пространство со стендами с книгами и кресел, чтобы можно было читать прямо на улице. Это событие продолжается ежегодно.

Отрывок, характеризующий Авенида Корриентес

Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].