Авентинская сецессия (XX век)
Авентинская сецессия — выход Итальянской социалистической партии из парламента после убийства Джакомо Маттеотти, названный в честь раскола «Авентин Сецессион» в Древнем Риме.
Предпосылка
В 1923 году Закон Ачербо заменил пропорциональное представительство. Это означало, что самая крупная партия, получившая, по крайней мере, 25% голосов, получает две трети мест в парламенте. После проведения выборов в апреле 1924 года Муссолини получил две трети голосов, что давало ему абсолютное большинство. После обвинений фашистов в приходе власти закулисными методами, политической коррупции и запугивании избирателей, лидер социалистов Джакомо Маттеотти был похищен и убит Америго Думини и другими представителями фашистской партии. Существует значительный спор среди историков по уровню участия в этом заговоре Муссолини и его партии.
В результате общественнго резонанса после убийства Муссолини был вынужден уволить многих членов своего окружения, в том числе генерала Де Боно, начальника полиции и главу чёрнорубашечников. В конце июля 1924 года социалисты начали бойкот парламента, с тем чтобы заставить короля уволить Муссолини.
Результат
Голосование об отстранении Муссолини без социалистов закончилось провалом. Король Виктор Эммануил III был склонен ссылаться на дальнейшее насилие со стороны фашистских отрядов, и таким образом Муссолини остался на посту премьер-министра. Муссолини заявил, что социалисты утратили свои места, и партия была запрещена в начале 1925 года. В январе 1925 года Муссолини объявил диктатуру и начал ряд репрессивных мер, направленных на уничтожение оппозиции.
Авентин Сецесион послужил только помощью для Муссолини в его консолидации власти, устранил парламентскую оппозицию и лишил короля любого повода для увольнения.
См. также
Напишите отзыв о статье "Авентинская сецессия (XX век)"
Отрывок, характеризующий Авентинская сецессия (XX век)
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
