Аверин, Василий Кузьмич

Василий Кузьмич Аверин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Василий Аверин в 1930-е</td></tr>
Член ВЦИК-2
27 октября 1917 — 18 января 1918
Делегат Всероссийского Учредительного собрания
28 ноября 1917 — 5 января 1918
Нарком внутренних дел Украины
ноябрь 1918 — январь 1919
Предшественник:	Евгения Бош
Преемник:	Климент Ворошилов
Глава Одессы
июль 1921 — ноябрь 1922
Предшественник:	Яков Дробнис
Преемник:	Андрей Иванов
Рождение:	1884(1884) село Летошники, Рогнединская волость, Рославльский уезд, Смоленская губерния
Смерть:	28 декабря 1945(1945-12-28) Якутск
Партия:	РСДРП (1903—1904); РСДРП(б) → ВКП(б) (1904—1937)
Образование:	отсутствует
Профессия:	слесарь, конторщик

Василий Кузьмич Аверин (1884, Летошники, Смоленская губерния — 28 декабря 1945, Якутск) — российский и украинский революционер, большевик, делегат Всероссийского Учредительного собрания, член ВЦИК, нарком внутренних дел Украины (1918—1919), глава Одессы (1921—1922).

Биография

Дореволюционный период

Василий Аверин родился в 1884 (или 1885) году в селе Летошники Рогнединской волости Рославльского уезда (Смоленская губерния) — ныне в Рогнединском районе Брянской области. Василий был выходцем из крестьянской семьи, потому, по одним данным, он не получил вообще никакого образования, а по другим — учился 3 года в церковно-приходском училище. В начале своей профессиональной карьеры он работал слесарем, а затем был конторщиком. С 1900 года Василий работал на Донбассе, был рабочим Брянского завода в Екатеринославе.

Аверин вступил в РСДРП в 1903 году, а в ноябре 1904 — примкнул к большевикам. Он участвовал в Первой русской революции 1905—1907 годов. Был участником организации подпольной типографии, где печаталась газета «Южная правда», в тот период он был дважды арестован и провёл шесть месяцев в тюрьме.

В 1915 году Василий Аверин был вновь арестован и выслан царским судом в Иркутскую губернию, откуда он вернулся в апреле 1917 года, будучи освобожденным в результата Февральской революции. В том же году Аверин был избран делегатом II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, где стал членом ВЦИКа.

В конце 1917 года Аверин избрался делегатом во Всероссийское Учредительное собрание от Екатеринославского избирательного округа по списку № 9 (большевики и Бахмутский Совет крестьянских депутатов).

После Октября. Украина

В декабре 1917 года Феликс Дзержинский пригласил Аверина войти в первый состав ВЧК, но к работе в чрезвычайной комиссии Василий Кузьмич так и не приступил.

С декабря 1917 года Аверин работал на Украине, где был председателем военно-революционного штаба при Екатеринославском совете и начальником обороны Екатеринославского района от германских интервентов. В ноябре 1918 — январе 1919 годов он возглавлял политотдел Особой группы войск Курского направления, а затем — политотдел Украинского фронта (в январе 1919 года).

До января 1919 года Аверин возглавлял Наркомат внутренних дел Украины. С февраля по июль он был председателем Екатеринославского совета, а затем Волынского и Харьковского губернских исполнительных комитетов. С июля 1919 года Аверин был уполномоченный Совета обороны УССР и ЦК КП(б) Украины по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом.

В 1921—1923 годах, после окончания основной фазы Гражданской войны, Аверин стал председателем губисполкома и городского совета Одессы. Он был кандидатом (с 1919 года), а затем и членом ЦК КП(б) Украины (1921—1923).

Василий Аверин избирался членом Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета (ВУЦИК) пятого и шестого созывов (с 21 июля 1921 по 4 апреля 1923 года), а также членом ЦИК СССР. Подпись В. Аверина стоит под «Проектом постановления X съезда РКП по вопросу о роли и задачах профсоюзов», опубликованном в феврале 1921 года как часть программы «объединенной оппозиции» (группы Троцкого — Бухарина). В 1923 году Аверин, вместе с Львом Троцким, входил в левую «оппозицию 46-ти».

Ссылка и смерть

С 1924 года Василий Аверин оказался на хозяйственной работе: в авиационной промышленности, на железнодорожном и водном транспорте. В частности, в 1925 году он стал начальником Центрального управления внутренних водных путей Народного комиссариата путей сообщения СССР.

С 1925 по 1927 годы Василий Аверин был председателем правления Авиатреста, затем он был заместителем председателя правления Северных железных дорог (1927—1928) и, одновременно, уполномоченным НКПС СССР по Северным железным дорогам. Затем Аверин занимал посты председателя правления Октябрьской железной дороги (1928—1931), директора Северных железных дорог (1931—1932) и начальника Объединения электрификации железнодорожного транспорта НКПС СССР (1932—1933). С сентября 1933 года он был начальником центрального отдела электрификации НКПС СССР.

В 1935 году Василий Кузьмич был назначен начальником Ленского пароходства и переведен в город Якутск, где он был арестован два года спустя (в 1937) и осуждён на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Был освобожден уже после окончания Второй мировой войны, в ноябре 1945 года.

Вскоре после освобождения, 28 декабря 1945 года, Василий Кузьмич Аверин был задушен неизвестными на своем рабочем месте — в конторке при якутской городской бане, куда он устроился работать слесарем.

29 ноября 1955 года решением президиума Верховного суда Якутской АССР Аверин был реабилитирован.

Память

• Имя Василия Аверина носила одна из улиц Днепропетровска (до 26 ноября 2015 года).

Адреса

• 1925 год — Центральное управление внутренних водных путей (ЦУРек): Москва, Новая Басманная улица, дом 2, комн. 235, тел. 2-23-82.

Литература

• Энциклопедия секретных служб России / Автор-составитель А. И. Колпакиди. — М.: АСТ: Астрель: Транзиткнига, 2004. — С. 419. — 800 с. — ISBN 5-17018975-3.
• Архив ВЧК / Отв. Ред. В. Виноградов, А. Литвин, В. Христофоров. — М.: Кучково поле, 2007. — С. 661—662.
• Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. — М., 1983. — С. 20.
• Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), oп. 1, д. 50.
• Арбатов 3. Ю. Екатеринослав 1917-22 гг. // АРР. — М., 1991. — Т. 12.
• Государственная власть СССР. Высшие органы управления и их руководители. Историко-биографический справочник. — М., 1999.

Отрывок, характеризующий Аверин, Василий Кузьмич

На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.