Аверкий Иерапольский

Аверкий Иерапольский (греч. Αβέρκιος Ιεραπόλεως; ум. 167 году) — раннехристианский святой, равноапостольный, епископ Иерапольский. Память в православной церкви — 22 октября (4 ноября).

Жил во второй половине II века и получил сан епископа Иераполиса во Фригии в правление Марка Аврелия (161—180 гг.). Согласно житию, Аверкий, подражая апостолу Павлу, много путешествовал (посещал Рим, Сирию, Месопотамию), проповедовал, совершал чудеса.

Впоследствии епископ Аверкий был канонизирован. Его житие было составлено в V или VI веке. До нас дошло не менее 50 списков этого сочинения. Все они написаны на греческом языке.

Евсевий упоминает, что епископом Иераполиса в указанное время был некий Аполлинарий, но у Евсевия упоминается и некий Авиркий Маркелл, тоже служивший во Фригии, — по видимому, тот самый Аверкий.

В 1881 году шотландский учёный-классик Уильям Рамси, установил, что во Фригии в древности было два города, носивших название Иерополис: современный Памуккале и другой, который находился дальше к северо-востоку, около современного селения Кочхисар (этот район в древности носил название Пентаполис — «пять городов», одним из которых был Иерополь).

Ссылки

• [web.archive.org/web/20130323134848/mystudies.narod.ru/name/a/abercius.htm Святой Аверкий, епископ Иерапольский]
• [omsk-eparhiya.ru/main/Jitiya/10/22.htm Память святого равноапостольного Аверкия, епископа Иерапольского]

Отрывок, характеризующий Аверкий Иерапольский

– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.