Авиакатастрофа Ми-8 рядом с селом Лата

Авиакатастрофа Ми-8 рядом с селом Лата
Часть Грузино-абхазской войны (1992—1993)
Место атаки	Абхазия, окрестности села Лата
Цель атаки	Ми-8 вооружённых сил РФ с беженцами на борту
Дата	14 декабря 1992
Способ атаки	обстрел зенитной управляемой ракетой
Оружие	ПЗРК «Стрела-2»
Погибшие	от 81 до 87 человек
Организаторы	Грузинская сторона конфликта

Авиакатастрофа Ми-8 рядом с селом Лата — уничтожение вертолёта Ми-8 российских ВВС 14 декабря 1992 г. во время грузино-абхазской войны 1992-93гг., при совершения гуманитарного рейса из осажденного абхазского города Ткварчели (ныне Ткуарчал) в Гудауту. Погибли все находящиеся в вертолёте: по сообщениям разных СМИ от 81 до 87 человек, многие из которых были эвакуировавшимися из осаждённого города женщинами (из них 8 были беременны) и 35 детьми. Это происшествие часто называют латской трагедией. Погибшие захоронены в Гудауте.

Происшествие

14 декабря 1992 года из блокированного грузинскими военными Ткварчели вылетело два вертолёта с беженцами в сопровождении Су-25. В районе села Лата по вертолёту была выпущена ракета из ПЗРК. Как показало дальнейшее расследование, это оказался ПЗРК "Стрела-2".

Версии

Абхазские

Абхазская сторона с самого начала придерживалась версии о том, что авиакатастрофа была результатом действия грузинских вооружённых сил.

Грузинские

Изначально грузинская сторона отрицала малейшее своё участие в падении вертолёта. Выдвигалось несколько версий произошедшего:
1. Вертолёт был сбит над территорией, контролируемой абхазскими военными формированиями.
Однако эта версия не имела по собой никаких оснований, так как эта территория полностью контролировалась грузинскими вооружёнными силами. Через некоторое время Грузия признала, что трагедия произошла на её территории: над селом Лата Гулрыпшского района.
2. Вертолёт упал из-за перегрузки.
Действительно, согласно тактико-техническим данным Ми-8 предназначен для переброски от 24 до 30 человек, в зависимости от модификации. В вертолёте же, помимо экипажа, присутствовало от 79 до 84 человек.
3. У грузинской армии не было информации о том, что рейс будет использоваться для эвакуации.
Согласно этой версии, Грузия знала лишь о том, что на этом вертолёте полетят Владимир Анцупов, Аслан Зантария - известные и авторитетные абхазские полевые командиры - и бойцы абхазской армии. Они в самом деле летели с 12 бойцами.
4. Абхазы или русские преднамеренно допустили утечку информации про летящих этим рейсом Анцупове и Зантария, умолчав о большом количестве гражданских лиц на борту.
Согласно этой версии абхазские либо российские власти решили таким образом усилить ненависть к грузинам, с целью усиления сопротивления. Кроме того, высказывается версия и о том, что некое абхазское властное лицо хотело любой ценой уничтожить Зантария. Вне зависимости от истинности этой версии, уничтожение вертолёта действительно вызвало подъём ненависти к грузинам и увеличение численности абхазских боевых отрядов.

Память

Гибели людей посвящено множество стихов. 14 декабря 1997г. в городе Гудаута в Парке им. Героя Абхазии О. Ш. Гунба.был основан памятник. Скульптурную композицию создали Лакрба В. К. и Чкадуа Ю. В. Архитектор: Хагба М.А. Кроме того, существует мемориал в Гудауте и Гупе.

Ссылки

• [warheroes.su/halls/lata.php Уголок жертв Латской трагедии]. Государственный Музей Отечественной Войны Народа Абхазии Имени С. П. Дбар, г. Гудаута. Проверено 10 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G2YnhcS8 Архивировано из первоисточника 21 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Авиакатастрофа Ми-8 рядом с селом Лата

– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.