Авианесущий крейсер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Авианесущий крейсер (англ. aviation cruiser, aircraft cruiser, carrier cruiser, seaplane cruiser) — разнородная по своим характеристикам группа кораблей, сочетающая в себе элементы крейсерского вооружения (артиллерия; противолодочные, зенитные, противокорабельные ракетные комплексы) и авиационное вооружение.

К авианесущим крейсерам можно отнести следующие типы кораблей:

С некоторой натяжкой к авианесущим крейсерам можно отнести несколько типов кораблей, которые никогда официально так не именовались, однако обладали признаками авианесущего крейсера:

  • крейсеры, которые в 1920—1930-е годы по каким-либо причинам были перестроены в авианосцы, но сохранявшие (по крайней мере некоторое время) артиллерийское вооружение (английский авианосец «Фьюриес», американские «Лексингтон» и «Саратога», японские «Акаги» и «Кага»);
  • английские авианосцы типа «Инвинсибл», которые в процессе проектирования именовались крейсерами со сплошной палубой (англ. trough-deck cruiser), однако после вступления в строй классифицируются как лёгкие авианосцы. Первоначально эти корабли были вооружены ЗРК «Си Дарт» средней дальности, что по классификации НАТО 1970-х годов являлось признаком ракетного крейсера;

В настоящее время практически на всех боевых кораблях от корвета и выше базируется небольшое количество противолодочных и поисково-спасательных вертолётов. Поэтому с авианесущими крейсерами не следует путать современные крейсера (типов «Киров», «Слава», «Тикондерога»), которые в качестве штатного вооружения несут 1—3 вертолёта.





Советские авианесущие крейсеры

Терминология

Одной из причин, почему советские авианосцы назывались «авианесущими крейсерами», был запрет, накладываемый конвенцией Монтрё 1936 года на проход авианосцев через проливы Босфор и Дарданеллы. Поскольку верфь, где строились все крупные советские корабли, находилась в Николаеве, то построенные там авианосцы оказывались запертыми в Чёрном море, не представляя особой ценности для Советского флота[1].

Конвенция Монтре[2] разрешает проводить через черноморские проливы только лёгкие и вспомогательные надводные военные корабли (водоизмещением до 10 000 т)[3] при условии, что их суммарное водоизмещение ограничено 15 000 т[4]. Черноморским государствам (Болгария, Румыния и СССР/Россия) предоставлены особые права на провод через проливы военных кораблей иных типов (капитальные корабли и подводные лодки) сверх норм, установленных для других государств. Согласно статье 11, при условии предуведомления турецкого правительства, черноморские государства могут проводить через проливы капитальные корабли любого водоизмещения:

Статья 11. Черноморские государства могут проводить через проливы капитальные корабли с тоннажем, превышающим ограничения, предусмотренные первым параграфом статьи 14, при условии, что они будут проходить в одиночку, эскортируемые не более чем двумя эсминцами.

В приложении II к конвенции даётся определение капитального корабля и авианосца[5]:

B. КАТЕГОРИИ

(1) К капитальным кораблям относятся корабли следующих двух подкатегорий: (a) Надводные военные корабли, исключая авианосцы, вспомогательные корабли и корабли, попадающие в подкатегорию (b), стандартное водоизмещение которых превышает 10 000 т (10 160 метрических тонн) или несущие орудия калибра более 8 дюймов (203 мм);

(b) Надводные военные корабли, исключая авианосцы, стандартное водоизмещение которых не превышает 8 000 т (8 128 метрических тонн) и которые несут орудия калибра более 8 дюймов (203 мм).

(2) Авианосцы — это военные корабли, независимо от водоизмещения, построенные или переоборудованные главным образом для действий авиации. Если действия авиации не является их главным назначением, эти корабли не должны классифицироваться как авианосцы, даже при наличии полётной палубы.

В приведённых цитатах отсутствует явный запрет на проход авианосцев для черноморских государств. Однако советские авианесущие крейсеры, вооружённые мощным ракетным оружием, нельзя было однозначно отнести в категорию авианосцев.

Были и другие причины, по которым применялся термин «авианесущий крейсер»:

  • Существовал советский идеологический штамп «Авианосец — оружие агрессии». Поскольку СССР провозглашал миролюбивый курс своей внешней политики, наличие авианосцев в собственном флоте было идеологически нежелательно;
  • Согласно советской военной доктрине, авианосец не являлся самостоятельной ударной силой, как в США, а предназначался для воздушного прикрытия других кораблей. С этой точки зрения выделение авианосцев в отдельный класс кораблей выглядело нелогичным[1];
  • Советские авианесущие крейсеры были оснащены ракетным оружием (зенитные, противолодочные, противокорабельные ракетные комплексы), характерным для советских ракетных крейсеров. Это действительно были ракетные крейсера, которые дополнительно несли несколько десятков самолётов и вертолётов.

История

Советская авианосная программа началась с большим опозданием по сравнению с другими развитыми странами. Первая реальная возможность строительства авианосцев появилась в СССР в конце 1930-х годов, после проведения индустриализации. В это время морская авиация зарубежных стран уже вступала в пору зрелости. И. В. Сталин воспользовался открывшейся возможностью, и в 1930-х годах началась разработка двух авианосцев. Однако начало войны заставило СССР отложить эти работы в пользу более насущных задач[6].

В первое послевоенное время изучение американского опыта применения авианосцев в Тихом океане породило планы строительства авианосного флота, однако огромные затраты на восстановление страны заставили отложить эти планы. Усиление советских сухопутных сил в Европе было более насущной задачей, чем развитие морской авиации. Тем не менее, быстро восстановившись после войны, СССР ещё в конце 1940-х годов начал проектирование новых типов авианосцев.

Однако этим планам не дано было осуществиться. Со смертью И. В. Сталина в 1953 году к власти пришёл Н. С. Хрущёв, который негативно относился к развёртыванию обычных вооружённых сил. Это делало авианосцы объектом номер один для сокращения ассигнований. В условиях, когда в 1959 году Н. С. Хрущёв объявил о сокращении армии (демобилизации 1,2 млн солдат и офицеров), затраты на проектирование авианосцев выглядели нежелательными. Даже после 1960 года, когда началось увеличение армии, Хрущёв оставался противником авианосцев.

Противолодочные крейсеры проекта 1123

С уходом Н. С. Хрущёва и дальнейшим наращиванием военной мощи СССР при Л. И. Брежневе, на Южной верфи в Николаеве (верфь № 444) были заложены первые советские «авианосцы» — вертолётоносцы проекта 1123. Головной корабль, получивший название «Москва», был спущен на воду в 1965 году и спустя два года вошёл в строй. За «Москвой» в конце 1968 году последовал «Ленинград». Оба корабля, классифицированные как противолодочные крейсеры, имели обычную силовую установку[6].

Это были корабли, предназначенные для уничтожения атомных подводных лодок. Корабельное противолодочное оружие состояло из пусковой установки для 450-мм ракетоторпед (могли нести также 5-кт атомную боеголовку), двух противолодочных бомбомётов РБУ-6000 и торпедных аппаратов. Для самообороны корабль имел два ЗРК с боезапасом 48 ракет и два 57-мм/80 орудия. Буксируемый сонар действовал совместно с вертолётными ГАС.

Крейсеры типа «Москва» не были настоящими авианосцами, поскольку их авиагруппа состояла только из вертолётов. Тем не менее, в 1972 году на крейсере «Москва» проводились успешные экспериментальные полёты самолёта с вертикальным взлётом и посадкой Як-38М[7].

Проект «Орёл»

Хотя «Москва» была серьёзным шагом вперёд в строительстве авианесущих кораблей, было ясно, что её возможностей недостаточно, чтобы играть полноценную роль в операциях флота. Главной проблемой была невозможность осуществления полноценного истребительного прикрытия соединения. Советский флот сделал следующий шаг, разработав техническое задание на новый тип авианосца, способного нести самолёты[6].

В результате появился наиболее амбициозный советский авианосный проект под кодовым названием «Орёл». Это был проект атомного авианосца водоизмещением 80 000 т с 70 самолётами горизонтального взлёта на борту. Предполагалось, что авианосец будет нести многоцелевую авиагруппу американского типа, включающую истребители, штурмовики и самолёты дальнего радиолокационного обнаружения. В отличие от американских авианосцев, «Орёл» был вооружён противокорабельными ракетами, которые стали характерной чертой всех последующих советских проектов.

Главными сторонниками классических авианосцев были министр обороны маршал А. А. Гречко и министр судостроительной промышленности СССР Б. Е. Бутома. Среди противников больших авианосцев были главком ВМФ СССР С. Г. Горшков, делавший ставку на подводные лодки, и куратор военно-промышленного комплекса Д. Ф. Устинов.

Проект «Орёл» так и не был реализован. После смерти маршала Гречко министром обороны стал маршал Устинов, который не разделял увлечения Гречко большими авианосцами. Группа влиятельных военных, которая считала, что по критерию цена-эффективность маленькие авианосцы с самолётами вертикального взлёта более предпочтительны, заморозила дальнейшее развитие проекта. Вместо этого был предложен компромиссный вариант авианосца типа «Киев».

Тяжёлые авианесущие крейсеры типа «Киев»

Пока велась борьба за полноценный советский авианосец, разрабатывался промежуточный, «эволюционный» проект. Это был авианосец с водоизмещением 40 000 т и обычной силовой установкой, авиагруппа которого состояла из 20 вертолётов и 12 самолётов вертикального взлёта и посадки. Эффективность Як-38 оказалась невысокой, малое их количество не позволяло организовавать постоянный воздушный патруль, тем не менее, «Киев» был первым авианосцем, обеспечившим советскому флоту прикрытие с воздуха. «Киев» также имел в носовой части сильное ракетное вооружение, включавшее противокорабельные ракеты, ЗРК, ПЛРК и противолодочные бомбомёты[6].

Головной корабль, «Киев», был спущен на воду в конце 1972 года и вступил в строй в середине 1975 года. Затем последовал «Минск» (спущен в 1975 году, в строю с 1978 года) и «Новороссийск» (спущен в 1978 году, в строю с 1982 года). Последние два были отправлены на Тихоокеанский флот, вызвав озабоченность Запада советской морской экспансией в этом регионе.

Четвёртый и последний корабль серии, «Баку», был спущен на воду в 1982 году. Он использовался как экспериментальный корабль для отработки новых технологий контроля и управления, что задержало его ввод в строй до 1987 года. Главным новшеством был плоский трёхмерный радар с ФАР, который собирались поставить на кораблях последующих типов. К сожалению, конструкторам не удалось преодолеть технические проблемы, и радар не смог полностью проявить свой потенциал (включая высокоинтегрированные системы управления боем). В дальнейшем по политическим мотивам «Баку» был переименован в «Адмирал Горшков» и использовался как тестовая платформа для нового сверхзвукового самолёта с вертикальным взлётом Як-141.

Тяжёлые авианесущие крейсеры типа «Адмирал Кузнецов»

Первоначально «Киев» представлял собой промежуточный проект, необходимый до тех пор, пока не войдут в строй более мощные и полнофункциональные авианосцы. Однако политическая борьба вокруг проекта «Орёл» и растущая сила противников больших авианосцев затормозила дальнейшее развитие кораблей типа «Киев». Пятый корабль этого типа, оборудованный катапультами для запуска самолётов горизонтального взлёта, был одобрен в 1979 году, однако затем отложен[6].

В 1981 году министр обороны Устинов наблюдал за ходом учений «Запад-81» с борта авианесущего крейсера «Киев» и смог убедиться собственными глазами в ограниченности этого проекта. Это заставило его в конце концов поддержать дальнейшее развитие авианесущих кораблей. Конструкторские бюро начали прорабатывать различные варианты, начиная с положенного на полку «Орла» и кончая перепроектированием кораблей типа «Киев» в трамплинный авианосец. В конце концов был одобрен последний вариант.

Первый и второй корабли серии были названы «Тбилиси» и «Рига». Однако из-за антисоветских выступлений в этих городах в конце 1980-х годах они были переименованы в «Адмирал Кузнецов» и «Варяг».

Авианесущие крейсера типа «Адмирал Кузнецов» с обычной двигательной установкой имели полное водоизмещение около 60 000 т и впервые в СССР несли самолёты горизонтального взлёта. Это были морские модификации истребителей четвёртого поколения, такие как Су-27К (позднее переименованные в Су-33) и МиГ-29К, а также модифицированный Су-25 и несколько планировавшихся к разработке новых самолётов. На носу у «Адмирала Кузнецова» был трамплин с наклоном около 12°, который позволял обычным самолётам взлетать с относительно коротким разбегом. В дополнение к авиации на корабле были установлены 12 пусковых установок для противокорабельных ракет, зенитные ракетные комплексы и противолодочные бомбомёты РБУ-12000. Как и «Адмирал Горшков», «Адмирал Кузнецов» имел радар трёхмерного обзора с ФАР, однако на «Варяге» этого радара не было, поскольку от него пришлось отказаться из-за проблем с доводкой.

«Адмирал Кузнецов» был спущен на воду в 1985 году, политические события конца 1980-х годов отодвинули его принятие в строй до 1991 года, а полностью боеспособным он стал в 1995 году.

«Киев» сейчас функционирует в качестве отеля в китайском городе Тяньцзинь. В 2011 году авианосец полностью переоборудовали в роскошный отель на 148 номеров разной категории, в том числе и президентского класса, на что было потрачено около $15 млн. В комнаты для постояльцев были переоборудованы каюты матросов.

«Минск», изначально проданный по цене металлолома в Южную Корею, сейчас, в качестве аттракциона, выставлен в китайском городе Шэньчжэне.

«Новороссийск», в 1994 году продан за 4,314 млн долларов фирме «Янг Дистрибьюшн Компани» (Южная Корея). В январе 1996 года он был отбуксирован в порт Пусан где был разобран на металлолом.

«Баку» после полной перестройки введён в состав ВМС Индии в 2013 году в качестве авианосца Викрамадитья.

«Варяг» был спущен на воду в 1988 году. Продан китайской компании Chong Lot Travel Agency Ltd за $20 млн, как было объявлено, для организации плавучего центра развлечений с казино. Сейчас корабль носит имя «Ляонин», и является первым действующим авианосцем КНР.

Тяжёлый авианесущий крейсер «Ульяновск»

«Ульяновск» практически повторял проект «Орёл». Его водоизмещение составляло 75 000 т, взлёт самолётов впервые в советском флоте должен был обеспечиваться паровыми катапультами, а энергетическая установка впервые для авианесущих крейсеров предусматривалась атомной. Головной корабль был заложен на Южной верфи в Николаеве в конце 1988 года, однако после августовских событий 1991 года, в ноябре, работы были остановлены и не возобновились. В феврале 1992 года авианосец был утилизирован[6].

См. также

Напишите отзыв о статье "Авианесущий крейсер"

Примечания

  1. 1 2 Robin J. Lee [128.121.102.226/rcar.html A Brief Look at Russian Aircraft Carrier Development], 1996.
  2. [en.wikisource.org/wiki/Montreux_Convention Montreux Convention].
  3. Конвенция Монтре, статья 10.
  4. Конвенция Монтре, статья 14.
  5. Конвенция Монтре, приложение IIB.
  6. 1 2 3 4 5 6 Все материалы данного раздела, кроме абзацев, где источники указаны особо, взяты из статьи Robin J. Lee [128.121.102.226/rcar.html A Brief Look at Russian Aircraft Carrier Development], 1996.
  7. Рукжницкий Е. И. Европейские самолёты вертикального взлёта. — Астрель, 2000. ISBN 5-271-00863-0

Литература

  • Балакин С. А., Заболоцкий В. П. [alternathistory.org.ua/sbalakin-vlzablotskii-sovetskie-avianostsy-avianesushchie-kreisera-admirala-gorshkova-skachat-bespla Советские авианосцы. Авианесущие крейсера адмирала Горшкова]. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007. — 240 с.: ил.

Ссылки

  • [navyforce.ru/publ/1-1-0-295 Проект ТАКР — 11433(1433M)- НОВОРОССИЙСК. — Архив — Подробные описания.]
  • [navyforce.ru/publ/1-1-0-294 Проекты ТАКР — 1143 — КИЕВ. МИНСК. Проект ТАКР — 11433(1433М) — НОВОРОССИЙСК. — Архив — Подробные описания.]
  • [navyforce.ru/publ/1-1-0-296 Проект ТАКР 1143.4 — БАКУ — АДМИРАЛ ГОРШКОВ Архивн.- Подробное описание проекта.]
  • [ship.bsu.by/main.asp?id=100000 Авианесущие Крейсера Класса «Киев»]
  • [ship.bsu.by/main.asp?id=100011 Авианесущие Крейсера Класса «Адмирал Кузнецов»]
  • [www.airforce.ru/aircraft/miscellaneous/carriers/index.htm Тяжёлые авианесущие крейсера СССР/России]
  • [www.aviaship.info/avk/ Авианесущие крейсера]

Отрывок, характеризующий Авианесущий крейсер

– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.