Авианосное соединение

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Авианосное ударное соединение»)
Перейти к: навигация, поиск

Авианосное объединение — оперативное формирование в составе двух и более авианосных групп (ударных (АУГ), многоцелевых (АМГ) или противолодочных (АПУГ)). В зависимости от выполняемых задач авианосные соединения могут быть ударными (АУС) или многоцелевыми (АМГ)[1].

Назначением авианосных соединений является уничтожение сил флота и авиации противника, завоевание господства на море и в воздухе, нанесение ударов по наземным объектам противника, поддержка действий сухопутных войск, поддержка и обеспечение высадки десантов, а также охрана морских коммуникаций [1].

В состав авианосного соединения обычно входят 2-4 авианосца, 2-4 крейсера, не более 30 эскадренных миноносцев, больших противолодочных кораблей и фрегатов[2] и 2-4 атомные подводные лодки, а также соединения судов обеспечения. Основой боевой мощи авианосного соединения является палубная авиация. Авианосное соединение может действовать в едином боевом порядке или отдельными группами и имеет возможность наносить удары на глубину до 1800 км, перемещаться в море со скоростью до 60 км/ч (32 узла) и решать боевые задачи без захода в базы (с пополнением боеприпасов и дозаправкой топливом в море)[1] в течение 50—80 суток[2].

Оборона авианосного соединения строится в несколько эшелонов. Она может усиливаться авианосными противолодочными ударными группами, самолётами береговой авиации. Общая глубина противолодочной обороны авианосного соединения — 200 морских миль и более, противовоздушной обороны — до 300 морских миль[3].

Напишите отзыв о статье "Авианосное соединение"



Примечания

Литература

  • Авианосное соединение // Военно-морской словарь / Чернавин В. Н. — М.: Воениздат, 1990. — С. 11. — 511 с. — ISBN 5-203-00174-X.
  • Авианосное ударное соединение // Советская военная энциклопедия. — М.: Воениздат, 1976. — Т. 1. — С. 19—20. — 640 с.


Отрывок, характеризующий Авианосное соединение

На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.