Авианосцы типа «Дзюнъё»
Авианосцы типа «Дзюнъё» (яп. 隼鷹型航空母艦 Дзюнъё: гата ко:ку:бокан), в исторической литературе также встречается транскрипция «Дзюнё»; также называют авианосцы типа «Хиё» (яп. 飛鷹型航空母艦 Хиё: гата ко:ку:бокан) — серия авианосцев Императорского флота Японии времен Второй мировой войны. Было заложено два корабля этой серии — «Дзюнъё» и «Хиё».
История создания
Изначально заложены как пассажирские лайнеры «Касивара мару» и «Идзумо мару», но в августе 1940 г. реквизированы правительством для достройки в качестве авианосцев. Собственно говоря, проект лайнеров изначально предусматривал их переделку в боевые корабли — это была часть «теневой» судостроительной программы, являвшейся важным резервом японских ВМС в 1930-е гг. Оба судна имели усиленную конструкцию корпуса с хорошим разделением на отсеки в подводной части. В то же время превращение их в полноценные авианосцы требовало решения ряда серьёзных проблем. Компоновка судна вызвала затруднения при «вписывании» в корпус двухъярусного ангара, но в конце концов проектировщикам удалось решить эту задачу.
Конструкция
Полетная палуба размерами 210,3 х 27,3 м имела деревянный настил. Катапульт не было. Подъем самолетов обеспечивали два самолётоподъёмника.
Габариты верхнего и нижнего ярусов ангара были одинаковы: 153 х 15 х 5 м. Другой проблемой стал состав энергетических установок. Чтобы не затягивать сроки постройки серии «Дзюнъё», конструкторы решили оставить уже смонтированные на лайнерах паровые турбины, ограничившись лишь установкой шести более мощных паровых котлов — это обещало прибавку в скорости в 2,5 узла.
Особенностью архитектуры авианосцев типа «Дзюнъё» стало наличие (впервые в японском флоте) «острова», объединенного с дымовой трубой. Кроме того, последняя имела наклон 25° вправо для лучшего отвода газов от полетной палубы.
Представители
| Название | Место постройки | Закладка | Спуск на воду | Вступление в строй | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| Дзюнъё 隼鷹 Дзюнъё: |
Кавасаки Кобэский ССЗ | 20 марта 1939[1] | 26 июня 1941 | 3 мая 1942 | 9 декабря 1944 года в Восточно-Китайском море получил попадание одной торпеды с американских ПЛ «Sea Devil» и 1 — 2 торпед с ПЛ «Redfish». He ремонтировался, в 30 ноября 1945 исключен из состава ВМС Японии, в 1947 году сдан на слом. |
| Хиё 飛鷹 Хиё: |
Кавасаки Кобэский ССЗ | 30 ноября 1939[2] | 24 июня 1941 | 31 июля 1942 | В сражении при Марианских островах 21 июня 1944 года получил сильные повреждения и затонул. |
История службы
«Дзюнъё»
Первый авианосец в Японии, на котором установлен радиолокатор.
5.11.1943 поврежден торпедой американской ПЛ «Halibut».
9.12.1944 в Восточно-Китайском море получил попадание одной торпеды с американских ПЛ «Sea Devil» и 1 — 2 торпеды с ПЛ «Redfish». He ремонтировался, в 30 ноября 1945 исключен из состава ВМС Японии, в 1947 году сдан на слом.
«Хиё»
В ходе сражения у Марианских островов вечером 20 июня 1944 получил два попадания авиаторпед. В результате начавшегося пожара произошла серия внутренних взрывов. Корабль потерял ход и через 2 часа после атаки затонул.
Напишите отзыв о статье "Авианосцы типа «Дзюнъё»"
Примечания
Ссылки
- ship.bsu.by/main.asp?id=102621
|
Это заготовка статьи о классах и типах судов и кораблей. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Это заготовка статьи о Японии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| |||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Авианосцы типа «Дзюнъё»
– Что такое?– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
