Авиация дальнего действия СССР

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Авиация дальнего действия ВС СССР — вид сил авиации в военно-воздушных силах (ВВС) Вооружённых Сил Союза ССР, являлась видом сил ВВС ВС СССР центрального подчинения, то есть подчинялась непосредственно Верховному Главнокомандующему ВС Союза[1].

Сокращение, применяемое в руководящих и рабочих документах советского военного делаАДД ВС СССР.





История

Первыми в мире практическим созданием тяжёлых пассажирских самолётов, с 4-мя двигателями на крыльях, начали в Царской России. На пассажирском самолёте инженера и пилота И. И. Сикорского было установлено несколько мировых рекордов, так в 1913 году был поднят груз весом 1 100 килограмм, а 1914 году 16 пассажиров и собака, эти события были занесены в книгу рекордов Гиннеса[2]. Данный самолёт серийно строился на Русско-Балтийском вагоностроительном заводе (Руссо-Балт), всего было построено 80 таких машин[2].

С началом Первой мировой войны было принято решение о переоборудовании «Муромцев» в боевые машины, аппараты покрыли стальной бронёй, снабдили корабельными скорострельными пушками «Гочкис» калибра 37 мм. Скорострельная пушка устанавливалась на передней артиллерийской площадке и предназначалась для борьбы с ««Цеппелинам»», в её расчёт входили наводчик и заряжающий. Позже тяжёлые самолёты стали вооружать пулемётами для стрельбы по аэропланам и земле, а позднее и бомбовым и стрелковым вооружением. Эти корабли были сведены в специальное формирование — эскадру воздушного флота. С этих событий и началась дальняя авиация России.

Возрождение дальней авиации в советской России началось через несколько месяцев после Октябрьской революции. Декретом Совета Народных Комиссаров России от 22 марта 1918 года, предписывалось сформировать Северную группу воздушных кораблей «Илья Муромец» в составе трёх боевых машин.

Новый этап развития и совершенствования дальней авиации связан с принятием на вооружение бомбардировщика ТБ-3, спроектированного под руководством авиационного конструктора А. Н. Туполева. ТБ-3 строились крупной серией, что позволило, впервые в мире, сформировать, в 1933 году, тяжёлые бомбардировочные авиационные корпуса в ВВС.

В связи с развитием советского военного дела, производством отечественной техники, совершенствованием воздушных средств обороны Союза формирования оснащённые современной техникой поступали в резерв Главнокомандования ВС СССР. Одними из таких формирований были авиационные армии резерва главного командования (ААРГК) или армии особого назначения (АОН) — высшие оперативные объединения (Армия) авиации РККА, предназначенные для совместных действий с другими родами войск (сил) видов ВС и решения самостоятельных оперативных и стратегических задач,[3][4], а также оперативной и тактической подготовки разных родов сил авиации РККА. Они состояли из авиационных соединений и отдельных частей, а также частей обеспечения и обслуживания.

В советских ВВС созданы в 30-е годы XX века. Всего было сформировано три АОН (АОН-1, АОН-2, АОН-3), состоявшие из отдельных бригад бомбардировочной авиации, крейсерских истребительных эскадрилий и полка стратегической воздушной разведки. Так в Союзе в 1930-е годы, впервые в мире, была создана стратегическая авиация. Позже в 1940 году управления ААРГК (АОН) были расформированы, а их формирования вошли в состав дальнебомбардировочной авиации Главного командования Красной Армии.

К 1941 году организационно Военно-Воздушные Силы РККА состояли из видов сил:

С началом агрессии Германии и её союзников агрессор захватил превосходство в воздухе на театре войны, чем поставил советские Вооружённые Силы в тяжелейшие условия. Сложная обстановка в войсках и силах требовала быстрейшего разгрома авиационных формирований гитлеровской Германии и её сателлитов, Финляндии, Венгрии, Румынии и других.

Военно-воздушные силы (ВВС) РККА и РККФ стали решать эту задачу в ходе ежедневных боевых действий и при проведении воздушных операций. Авиация агрессоров уничтожалась главным образом в воздушных боях истребителями, а на аэродромах бомбардировщиками и штурмовиками.

Первые боевые вылеты экипажи ДБА ГК выполнили 22 июня 1941 года, они бомбардировали скопления войск противника в районах Сувалок и Перемышля. На 23 июня «дальние бомберы» совместно с морской авиацией РККФ бомбили Данциг, Кенигсберг, Варшаву, Краков, Бухарест. В ночь с 10 на 11 августа того же года бомбардировщики морской авиации Краснознамённого Балтийского флота и 81-й тяжёлой бомбардировочной авиационной дивизии ДБА ГК нанесли авиаудар по столице рейха городу Берлин.

В сложившейся тяжёлой обстановке, начального периода войны, происходили нарушение централизованного управления ДБА ГК, большие потери самолётов и экипажей, постоянные переформирования формирований. Силы ДБА ГК РККА дробились на мелкие группы, в итоге 74 % всех самолёто-вылетов «дальников», за 1941 год, было произведено с целью непосредственной поддержки войск на поле боя, что не являлось главным предназначением ДБА ГК.

В августе 41-го ВГК пришлось упразднить корпусное звено управления и у ДБА, так как потери сил дошли до 65 %, от первоначального состава на июнь того же года, а в составе ДАФ оставалось всего семь авиадивизий. Положение дел в ДБА, к началу 1942 года, оставляло желать лучшего, поэтому для сохранения сил ДБА, централизации управление ими, обеспечения массированного их применения в Ставке приняли решение и создали АДД, как отдельный род сил ВВС, Постановлением ГКО Союза ССР, от 5 марта 1942 года[1] с целью выполнения задач стратегического значения:

  • нанесения бомбовых ударов по административно-политическим и военным объектам глубокого тыла противника;
  • нарушения транспортного сообщения противника;
  • уничтожения складов в ближнем тылу;
  • бомбардировка противника на линии фронта для обеспечения стратегических операций.

Кроме того, АДД (в том числе и входящий в её состав Гражданский воздушный флот, ГВФ) широко использовалась для обеспечения партизанского движения как на оккупированной территории СССР, так и в Югославии, Чехословакии и Польше[1], и выполнения специальных заданий, как то доставка в любую точку глубокого тыла противника (даже под Берлин) разведчиков, разведывательных и разведывательно-диверсионных групп, оказание помощи движению Сопротивления в окупированной Европе и многих других.

Формирования «дальников» выделялись из ВВС РККА в непосредственно подчинение Ставке Верховного Главнокомандующего (СВГК). В АДД передавались восемь дальнебомбардировочных авиационных дивизий, несколько аэродромов с твёрдым покрытием, создавалась независимая от ВВС КА система управления, комплектования, материально-технического обеспечения и ремонта.

Всё время своего существования авиация дальнего действия была резервом Верховного главнокомандования (ВГК). Командующий АДД получал распоряжения только от Верховного главнокомандующего И. В. Сталина. Авиация дальнего действия на тот период времени насчитывала более 1 300 бомбардировщиков ТБ-3, ТБ-7 и Ил-4.

Было создано управление и пять дальних бомбардировочных корпусов, имевших на вооружении в разное время почти до 3 000 воздушных кораблей, из которых боевых — около 1 800[5]. Основу боевого самолётного парка авиации дальнего действия составляли дальние бомбардировщики Ил-4. Лётчики тяжёлой авиации наносили удары по городам Данциг, Кёнигсберг, Краков, Берлин, Хельсинки, Таллин и другим, принимали активное участие в операциях на территории Прибалтики[6].

«Налёты русской авиации на Болгарию, Румынию и Венгрию причинили серьёзные повреждения многочисленным центрам. До сих пор вообще считали, что Россия слишком далека и занята защитой своего собственного фронта, чтобы нападать на Балканы, и поэтому там отсутствовали многие элементы предосторожности… Особенные повреждения нанесены Будапешту. По словам одного нейтрального дипломата, во время первого налёта на Будапешт сильно пострадал большой железнодорожный вокзал венгерской столицы и по заявлению венгерской печати правительство реквизирует всё стекло в городе для ремонта окон. В настоящее время все три государства лихорадочно организуют противовоздушную оборону в основных городах и на работающих на гитлеровцев заводах, предусмотрительно созданных в этих странах как бы вдали от бомбардировщиков объединённых стран»…

— Английская газета, в августе 1942 года.

В сентябре 1944 года авиация дальнего действия была передана в состав ВВС РККА и преобразована в 18-ю воздушную армию. Назначение 18 ВА при этом осталось прежним.

Согласно военной статистике, АДД было совершено самолёто-вылетов:

  • более 194 000:
    • по административным и промышленным центрам врага сделано более 6 600;
    • по железнодорожным узлам и магистралям врага — более 65 000;
    • по войскам противника — более 73 000;
    • по аэродромам — более 18 000;
    • по морским базам и портам — более 6 000.

Кроме того — по специальным заданиям произведено 7 298 полётов в тыл врага и перевезено около 5 500 тонн груза, в основном боевые припасы и около 12 000 человек личного состава. В АДД РВГК 273 человека стали Героями Советского Союза, шестеро удостоились высшей награды дважды[1].

5 апреля 1946 года постановлением Совета Министров СССР 18-я воздушная армия выделена из состава Военно-воздушных сил и на её основе создана Дальняя авиация ВС СССР[7]

В системе дальней авиации ВС СССР были сформированы 4 воздушные армии (37 ВАВГК и другие), в которые вошли соединения и части дальней авиации и вновь созданные соединения на базе существующих из числа переформированных соединений действующей армии. В её состав вошли воздушные армии с управлениями в Смоленске, Виннице и Хабаровске[8]. Все воздушные армии дальней авиации (ВАДА) просуществовали до 1960 года, когда в связи с ростом числа ракетной техники изменилась военная доктрина Союза. Три армии были переформированы в ракетные армии, а одна армия была расформирована в середине 1953 года.

Состав

Представлены только авиационные формирования, остальные формирования (связи, аэродромные, охраны и так далее) указаны как другие.

ДБА

К началу Великой Отечественной войны ДБА ГК включала:

Итого: около 1 500 самолётов (13,5 % от общего самолётного парка ВВС КА) и почти 1 000 боеготовых экипажей.

АДД

март 1942 года

  • Управление (штаб), дислоцировался в здании Военной академии командного и штурманского состава ВВС Красной Армии на Ленинградском проспекте (ныне — Петровский путевой дворец).
  • восемь дальнебомбардировочных авиационных дивизий;
  • и другие формирования.

Итого: 341 самолёт, 367 экипажей[2].

1943

К началу 1943 года в боевом составе АДД ВГК было 11 авиационных дивизий. В соответствии с постановлением ГКО СССР, в мае стали формироваться восемь дальнебомбардировочных авиационных корпусов. Боевой состав авиации дальнего действия возрос до 700 самолётов и благодаря оборонной промышленности продолжал увеличиваться, хотя и медленными темпами, а задача была довести его до 1 200 самолётов.

В декабре АДД ВГК имела в своём составе 17 авиационных дивизий и 34 авиационных полка.

18-й воздушной армии

Руководство

Всё время существования АДД её возглавлял А. Е. Голованов.

Интересные факты

  • 36-я авиационная дивизия АДД, имевшая на основном вооружении Ил-4, обеспечивала проводку морских караванов (конвоев) союзников с военными грузами для СССР, в северные порты Мурманск и Архангельск.
  • Авиаторы АДД осуществили перелёт советской делегации, во главе с Народным комиссаром иностранных дел СССР В. М. Молотовым, над территориями оккупированными или контролируемыми ВВС противника, для участия в переговорах с У. Черчиллем и Ф. Рузвельтом, в мае — июне 1942 года, в Лондон и Вашингтон.
  • Единственный полёт в своей жизни И. В. Сталин, в конце ноября 1943 года, в Тегеран, для переговоров с У. Черчиллем и Ф. Рузвельтом, совершил на самолёте АДД.
  • Экипаж под руководством командира корабля А. Шорникова вывез, в конце мая 1944 года, за два рейса, из района Купрешко, основных руководителей Верховного штаба Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ) и личный состав советской и англо-американской военных миссий находившихся при штабе, которым грозил захват выброшенным немецким десантом. Два лётчика и штурман из состава экипажа стали Героями Советского Союза и Народными героями Югославии.
  • Со словацкого аэродрома «Три дуба», в октябре 1944 года в связи с угрозой захвата немцами золотого запаса Чехословакии, несмотря на сложную погодную обстановку, несколькими экипажами АДД он был переброшен в Союз ССР, сначала во Львов, а затем в Москву. Ящики с драгоценным грузом словацкого народа поместили в Государственный банк СССР, а в ноябре 1945 года, решением Советского правительства, все драгоценности, до грамма, были возвращены чехословацкому народу.

См. также

Напишите отзыв о статье "Авиация дальнего действия СССР"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [kprf.ru/rus_soc/94234.html Авиация дальнего действия была любимым детищем И.В. Сталина.]
  2. 1 2 3 Олег Горюнов. [tvzvezda.ru/news/forces/content/201412231011-k4ch.htm Пёс Шкалик, полинезиец и «летающий дьявол»: как создавалась дальняя авиация России] // Телеканал «Звезда»
  3. СВЭ
  4. ВЭС
  5. Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная… Воспоминания Главного маршала авиации. 1941—1945. — М.: Центрполиграф, 2007. — С. 546. — 591 с. — (На линии фронта. Правда о войне). — 6000 экз. — ISBN 978-5-9524-3033-4.
  6. Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944—1945. Т. 16 (5-4). — М.: ТЕРРА, 1999. — 368 с. — ISBN 5-300-01162-2 (т. 16 (5-4) ISBN 5-250-01774-6
  7. Приказ Заместителя Министра ВС СССР № 002, от 05 апреля 1946 года «Об объявлении выписки из Постановления СМ СССР № 721-283СС от 3 апреля 1946 года».
  8. [www.mil.ru/848/1045/1273/16361/16516/16520/index.shtml История создания и перспективы развития Дальней авиации России]

Литература

  • Анатолий Михайлович Сергиенко, «Прелюдия Курской битвы», серия «Русский архив. Великая Отечественная»
  • Анатолий Михайлович Сергиенко, «Курская битва». 1977 год, серия «Русский архив. Великая Отечественная»
  • Анатолий Михайлович Сергиенко, «Бомбардировщики АДД в небе над Курской дугой»
  • сборник «Материалы первой научно-практической конференции Иркутского высшего военного инженерного авиационного ордена Красной Звезды училища имени 50-летия ВЛКСМ», 1978 год.
  • Калашников К. А., Феськов В. И., Чмыхало А. Ю., Голиков В. И. «Красная армия в июне 1941 года» (статистический сборник). — Новосибирск, «Сибирский хронограф», 2003.
  • А. М. Сергиенко «Эхо Победы в наших сердцах.» — Белгород: Отчий край, 2006. — 232 с. — ISBN 5-85153-091-X
  • А. М. Сергиенко «Эхо Победы в наших сердцах — 2.» — Белгород: КОНСТАНТА, 2013. — 700 с. — Тираж 500 экз. — Тираж 9 000 экз. (Авторская редакция)
  • А. Е. Голованов «Дальняя бомбардировочная... Воспоминания Главного маршала авиации. 1941–1945»

Ссылки

  • Решетников В. В. [militera.lib.ru/memo/russian/reshetnikov_vv/03.html «Что было — то было»] , стр. 347
  • [www.redstar.ru/2007/03/07_03/2_01.html «Дальняя авиация: вчера, сегодня, завтра»] // «Красная звезда»
  • Скрипко Н. С. [archive.is/20121221173408/victory.mil.ru/lib/books/memo/skripko/index.html «По целям ближним и дальним»]
  • Молодчий А. И. [militera.lib.ru/memo/russian/molodchiy_ai/index.html «Самолет уходит в ночь»]
  • [kprf.ru/rus_soc/94234.html Авиация дальнего действия была любимым детищем И.В. Сталина.]
  • [tvzvezda.ru/news/forces/content/201412231011-k4ch.htm САйт твзвезда.ру, «Пес Шкалик, полинезиец и "летающий дьявол": как создавалась дальняя авиация России».]

Отрывок, характеризующий Авиация дальнего действия СССР

– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]