Авиновицкий, Яков Лазаревич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яков Лазаревич Авиновицкий

корпусной комиссар Я. Л. Авиновицкий
Дата рождения

1897(1897)

Место рождения

Вильно, Российская империя

Дата смерти

8 января 1938(1938-01-08)

Место смерти

Бутово-Коммунарка, Московская область, Советский Союз

Принадлежность

Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР

Род войск

ВЧК, РККА

Годы службы

19191937

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Гражданская война в России

Награды и премии

Яков Лазаревич Авиновицкий (18971938) — корпусной комиссар (1935)[1] Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Гражданской войны, начальник Военной академии химической защиты РККА, доктор педагогических наук (1936).





Биография

Родился в еврейской семье учителя. Окончил начальное народное училище в 1913, затем специальные педагогические курсы в 1916, работал учителем. С 1915 по 1918 состоял членом юношеской организации партии Бунд. Член РКП(б) с декабря 1918.

В РККА с 1919, участник Гражданской войны, заместитель председателя ЧК при комитете обороны Литовско-Белорусской республики. Заместитель военкома, потом военком газотехнических курсов, а по совместительству — военком Высшей школы военной маскировки с сентября 1919 до августа 1920. Затем до октября 1920 на Западном фронте военком инспекции военно-учебных заведений. В 1921 году один из руководителей подавления антоновского мятежа в Тамбовской губернии, затем комиссар химических курсов усовершенствования командного состава. Окончил эти же курсы в 1922 году, затем 2 курса экономического факультета Института им. К. Маркса в 1923. С 1925 года первый начальник химических курсов усовершенствования командного состава РККА, в 1932-1937 первый начальник Военной Академии химической защиты РККА им. К. Е. Ворошилова. Член президиума центрального совета Осоавиахима СССР и РСФСР.

Проживал в Москве (Лубянский проезд, дом 17, квартира 14). Арестован 27 августа 1937, осуждён Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в участии в антисоветском военно-фашистском заговоре и расстрелян в день вынесения обвинительного приговора. Реабилитирован посмертно 17 сентября 1955, определением Военной коллегии Верховного суда СССР.

Публикации[2]

  • Доброхим и советское учительство / Я. Л. Авиновицкий. – Москва : Гос. военное изд-во , 1925. – 48 с.
  • Химическая война и оборона СССР / Я. Л. Авиновицкий. – 2-е изд. – Москва : Военный Вестник, 1925. – 75 с.

Напишите отзыв о статье "Авиновицкий, Яков Лазаревич"

Литература

  • Черушев Н. С., Черушев Ю. Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные). 1937—1941. Биографический словарь. М., 2012.
  • Черушев Н. С. Жизнь военной элиты. За фасадом благополучия. 1918—1953 гг. М., 2014. ISBN 978-5-4444-2269-4.

Примечания

  1. [russian-dossier.ru/taxonomy/term/5765 Авиновицкий Яков Лазаревич | Страницы российской истории]
  2. [www.nlr.ru/e-case3/sc2.php/web_gak/lc/778/1 Генеральный алфавитный каталог книг на русском языке (1725 — 1998)]

Ссылки

  • [1937god.info/taxonomy/term/450 Расстрелянное поколение. 37-й и другие годы]
  • [www.sakharov-center.ru/asfcd/martirolog/?t=page&id=1965 Память о бесправии. Мартиролог расстрелянных]
  • [myfront.in.ua/biografiya/a/avinovickij-yakov-lazarevich.html Мой фронт. Биографии]

Отрывок, характеризующий Авиновицкий, Яков Лазаревич


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.