Авксентьевский, Константин Алексеевич

Константин Алексеевич Авксентьевский
Место рождения	с. Старый Кунож, Фетинская волость, Тотемский уезд, Вологодская губерния
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Годы службы	1914—1931
Награды и премии
Связи	Фрунзе, Михаил Васильевич
В отставке	член правления Центросоюза СССР (1931—1932)

Константи́н Алексе́евич Авксе́нтьевский (18 [30] сентября 1890, с. Старый Кунож, Вологодская губерния — 2 ноября 1941, Москва) — советский военачальник, ближайший друг Михаила Васильевича Фрунзе.

Биография

Константин Алексеевич Авксентьевский родился 18 (30) сентября 1890 года в селе Старый Кунож Фетинской волости Тотемского уезда Вологодской губернии. Его отец, будучи по происхождению крестьянином, работал волостным письмоводителем.

Константин Авксентьевский в 1907 году закончил 2-классное начальное училище, а затем Тотемскую учительскую семинарию, после окончания последней несколько лет работал учителем начальной сельской школы в Несвойской волости Вологодского уезда.

В 1914 году был призван в армию и служил рядовым. Во время службы зимой в Карпатах получил обморожение рук и ног. Вскоре был направлен для прохождения ускоренного курса во Владимирское пехотное училище в Петрограде, которое закончил в мае 1916 года а звании подпоручика, начальник пулемётной команды 2-го запасного полка в Финляндии. Затем Авксентьевский служил начальником фронтовых офицерских пулемётных курсов. Служил начальником конной учебной пулемётной команды унтер-офицеров в городе Торжке. В 1917 году был выбран командиром пулемётной команды.

Служба в Красной Армии

В октябре 1917 года Константин Авксентьевский вступил в РСДРП(б). В конце того же года демобилизовался и, вернувшись в Несвойскую волость Вологодской губернии, стал одним из организаторов волостного исполкома. В 1918 году он стал одним из организаторов и начальником волостной боевой дружины, членом уездного исполкома, член президиума и секретарь Вологодского губисполкома. В этой должности Авксентьевский проработал до декабря 1918 года.

С 1918 по 1919 годы служил военным комиссаром Вологодской губернии, членом бюро Вологодского губкома ВКП(б), а в 1919 году был назначен на должность военного комиссара Ярославского военного округа, с апреля того же года командовал 4-й армией, член Реввоенсовета Южной группы войск Восточного фронта, член РВС 1-й армии, а с октября 1919 года — командующий 1-й армии.

С января по март 1920 года Авксентьевский работал заместителем командующего войсками Туркестанского фронта, а с марта по июнь 1920 года — командующий Заволжским ВО. С июня 1920 Константин Авксентьевский руководил формированием 6-й армии, а затем командовал группой войск при подавлении восстания Сапожкова в Самарской губернии. В том же году командовал 2-й трудовой армией.

8 сентября 1920 года Авксентьевский был назначен на должность командующего 6-й армией, отличившейся при обороне Каховки.

В 1921 году принимал участие в военных действиях против повстанческой армии Нестора Махно, действовавшей на Украине. В том же году Авксентьевский был назначен на должность заместителя командующего Южным фронтом, а с 1921 года по июль 1922 года работал заместителем командующего Вооружёнными силами Украины и Крыма.

С июля по август 1922 года работал на должности военного министра Дальневосточной Республики.

Учёба на курсах Высшего комсостава

С 1922 по 1923 годы учился на Военно-академических курсах высшего комсостава РККА, после окончания которых с июня 1923 по 1924 год командовал 8-м стрелковым корпусом на Украине. С июня 1924 по март 1925 года служил командиром и комиссаром 6-го стрелкового корпуса, а с марта по ноябрь 1925 года работал заместителем командующего Украинским ВО.

13 ноября 1925 года Авксентьевский был назначен на должность командующего Туркестанским фронтом, переименованного в 1926 году в Среднеазиатский военный округ, которым он командовал до 1927 года.

С 20 октября 1928 года до декабря 1930 года Константин Авксентьевский командовал Краснознамённой Кавказской армией.

Учёба в Германии

В конце 1930 года Авксентьевский был направлен на учёбу в Германскую Военную академию, где пристрастился к алкоголю. О поведении Авксентьевского в состоянии алкогольного опьянения 5 января 1931 года полпред СССР в Германии Хинчук написал наркому обороны СССР Клименту Ворошилову. Аналогичные письма отправил также военный атташе в Германии Витовт Путна и обучающийся одновременно с ним будущий маршал Александр Егоров. Иосиф Сталин ознакомился с этими письмами 17 января 1931 года.

В феврале 1931 года Константин Авксентьевский был уволен из рядов РККА в бессрочный отпуск по причине алкоголизма.

Последние годы

С 1931 по 1932 годы Авксентьевский был членом правления Центросоюза СССР. В декабре 1934 г. был направлен на работу в Ухто-Печорский ИТЛ НКВД, в котором до 1938 г. занимал разные руководящие должности (Воркута, судоверфь в пос. Покча, сельхозлагпункты Кылтово, Новый Бор, нефтепромысел в пос. Седъю).

В июле 1938-феврале 1939 гг. находится в тюремном заключении в Ухтпечлаге. В июне 1939 г. уголовное дело было прекращено. Работал инспектором культурно-воспитательной части сельхоза «Новый Бор» в устье Печоры.

По официальным данным скончался 2 ноября 1941 г. в пос. Медвежка Усть-Цилемского района.

В ноябре 1941 года Константин Авксентьевский находился в Москве и при попытке ограбления его квартиры уголовниками был убит. Похоронен в Вологде, на Введенском кладбище.

Награды

• Два ордена Красного Знамени (первым орденом был награждён в 1920 году за оборону Каховки, вторым — в 1926 году за разгром армии Махно на Украине);
• Орден Красного Знамени Хорезмской НСР;
• Орденом Трудового Красного Знамени УзССР;
• шашка от СНК Киргизии, «боевым конём» решением Ташкентского окрисполкома.

Память

• Улица в Вологде;

Ссылки

• [www.turkestan.communist.ru/avksentevsky/konstantin/alekseevich Константин Алексеевич Авксентьевский] на сайте «Красный Туркестан»

Отрывок, характеризующий Авксентьевский, Константин Алексеевич

– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.