Авраамий Болгарский

Авраамий Болгарский
икона конца XIX века
Смерть	1 апреля 1229(1229-04-01) город Булгар (Болгар)
Почитается	с XIII — XVII вв.
В лике	мучеников
Главная святыня	частицы мощей в храме святого мученика Авраамия (г. Болгар) и в Успенском Княгинином монастыре
День памяти	1 апреля — в день кончины, 9 марта — в день первого перенесения мощей, в четвёртую неделю по Пасхе («Неделю о расслабленном») — в день второго перенесения мощей, в Соборе Владимирских святых

Авраа́мий Бо́лгарский (ум. 1 апреля 1229, город Болгар, Волжская Булгария) — русский православный святой, мученик, Владимирский чудотворец.

Память совершается (по юлианскому календарю): 1 апреля — в день кончины, 9 марта — в день первого перенесения мощей, в четвёртую неделю по Пасхе («Неделю о расслабленном») — в день второго перенесения мощей, в Соборе Владимирских святых, в Соборе Казанских святых.

Происхождение, род занятий

Сведений о жизни Авраамия Болгарского сохранилось очень мало.

Основные сведения о нём содержатся в летописях и в литературных памятниках XVII в. Древнейший источник, сообщающий об Авраамии Болгарском, — Лаврентьевская летопись (XIV в.; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 452—453).

Летописец говорит о нём, что Авраамий Болгарский был «иного языка, не русского» (имя до крещения неизвестно). Вероятно, он происходил из булгар («волжских болгар», «камских болгар»), воспитывался в мусульманской среде и первоначально исповедовал ислам.

Авраамий Болгарский являлся богатым и знатным купцом, торговал в городах Поволжья.

Принятие православия

Под влиянием общения с русскими купцами Авраамий Болгарский принял православие, сделавшись активным миссионером.

Жизнь этого человека сильно отличалась от жизни многих его земляков и соплеменников. Был он человеком необыкновенно сострадательным, милостивым к бедствующим, тратил свои богатства на нужды страждущих. Посещая русские города, общаясь с русскими купцами, он глубоко заинтересовался христианской верой. По Божию смотрению благодать коснулась его сердца и, познав истину святой веры Христовой, он принял Святое Крещение. Так сей купец становится христианином и получает новое имя, с которым и записан на страницах книги жизни, — Авраамий (нигде в летописях не упоминается об имени святого до Крещения). По Крещении святой евангельским словом, а — главное — христианским образом жизни несёт апостольскую проповедь среди своего народа. И как до принятия христианства сострадал Авраамий бедствиям и лишениям ближних, так по принятии спасительной веры Христовой, стал болезновать духом и скорбеть о духовных бедствиях своих единоземцев, о незнании ими истинного Бога неба и земли, открывшегося нам через Единородного Сына Своего во Святом Духе, и о происходящем от сего незнания неустройстве и беспорядочности нравов (Ин. 17:3; Римл. 25:31).

— [bolgar-hram.info/svyatoi-muchenik-avrami-bolgarski/zhitie-svyatogo-muchenika-avraamiya-bolgarskogo/ Житие святого мученика Авраамия Болгарского]

Мученическая кончина, знамения и чудеса

Летопись свидетельствует о том, что Авраамий Болгарский прибыл по торговым делам в город Булгар (Болгар), столицу Волжской Булгарии, где стал проповедовать среди своих соплеменников христианство.

Одушевленный святою ревностью по святой вере и братскою любовью к нечестивым соплеменникам своим, Авраамий, будучи по торговым делам в столице Волжской Булгарии — Великих Булгарах, во время ярмарки (ага-базара) вместо того, чтобы заниматься торговлею и приобретать блага временные, земные, начинает благовествовать своим единоплеменникам о благах вечных, нетленных, и предлагает им проповедь о Христе богочеловеке, «распеншемся за ны волею, воскресшему из мертвых и со славою воснесшемся с плотию на небо», о безначальном Его Отце и о совечном Отцу и Сыну Всесвятом Духе.

— [www.bolgar-hram.info/zhitie Житие святого мученика Авраамия Болгарского]

Мусульмане настойчиво уговаривали его отречься от Христа. Но Авраамий Болгарский был непоколебим в своей вере. Узнав, что он не русский и не находится под защитой Владимиро-Суздальского князя, Авраамия Болгарского арестовали и долго увещевали. Видя непреклонность Авраамиям Болгарского, его истязали и повесили вниз головой. Как сказано в летописном упоминании, святой мученик «проклял Магомета и веру болгарскую». 1 апреля 1229 г. он был усечён мечом (четвертован) у берега Волги.

В изумление пришли болгары, услышав проповедь христианскую от своего единоплеменника и бывшего единоверца. Его соотечественники не только не изъявили сочувствия к проповеди святого мужа, но даже раздражились на проповедника, особенно когда увидали его непреклонность после многократных увещаний и советов оставить христианскую веру. Они стали Авраамия первоначально, как любимого всеми, уговаривать, чтоб оставил Христову веру. Когда ласковые убеждения не подействовали на исповедника Христова имени, ему стали угрожать отнятием имения. На эти угрозы блаженный отвечал, что за Христа Спасителя он готов лишиться не только имения, но не пожалеет и самой своей жизни. После этого пошли побои. Били Авраамия «всем миром», били так жестоко, что на теле мученика не осталось ни одного неповрежденного места «яко не бытии на нем места цела и неуязвленна» (из акафиста мученику). Пытались заставить его замолчать, отречься от Христа, но было тщетно. Тогда болгары, рассвирепев, как звери, на исповедника много дней томили его в заключении, многими мучениями принуждая отвергнуться веры христианской. Не изнемог в муках доблестный страдалец за истинную веру, но укрепляемый благодатию Божиею, ещё больше утвердился в святой любви к Искупителю мира. Тогда, видя его непреклонность в вере, злобные изуверы отвели за город и у колодца, недалеко от берега Волги отсекли ему сперва руки, потом ноги и главу.

— [bolgar-hram.info/svyatoi-muchenik-avrami-bolgarski/zhitie-svyatogo-muchenika-avraamiya-bolgarskogo/ Житие святого мученика Авраамия Болгарского]

Тело Авраамия Булгарского было погребено русскими купцами (согласно одному из предположений, муромскими) на христианском кладбище в Булгаре.

Вскоре, согласно летописному свидетельству, в наказание «за кровь мученика Христова» город Булгар (Болгар) сгорел. На месте же казни Авраамиям Болгарского забил источник чистой воды, от которого начали исходить исцеления. Местное предание говорит о том, что первым человеком, получившим исцеление от этого источника, был человек магометанского вероисповедания.

Почитание

Почитание во Владимирской епархии

Первое перенесение мощей, канонизация

Владимирские купцы много рассказывали Великому князю Владимирскому Георгию Всеволодовичу о святом чудотворце. После заключения мира с булгарами князь поставил его условием выдачу тела мученика Авраамия Болгарского.

Как сообщает летопись, благочестивый князь Георгий, епископ Владимирский Митрофан с игуменами, княгинями и всеми людьми далеко за городом с великой честью встречали святые мощи, принесённые в основанный его матерью Великой княгиней Марией Шварновной Владимирский Успенский Княгинин монастырь и положенные в приделе Благовещения Пресвятой Богородицы, где от них начали совершаться многочисленные чудотворения.

Лаврентьевская летопись сообщает, что перенесение мощей произошло 9 марта 1230 г. Этот же день указан в святцах Симона (Азарьина) 1650-х гг. (РГБ. МДА. № 201. Л.л. 312 об.-313). В более поздних источниках указано 9 марта 1231 г. (Житие Авраамия Болгарского 1798 г., опубликованное Л. Кавелиным) или 1229 г. (святцы из РНБ. Погод. № 637. Л. 326 об., 3-я четверть XVII в.).

Время местной канонизации святого Авраамия Болгарского неизвестно. Вполне вероятно, что местное празднование памяти мученика началось сразу после принесения его мощей во Владимир, тогда как основные сведения о святом содержатся в летописях и в литературных памятниках XVII в. К тому времени он особо чтился во Владимире, именовался великомучеником, его вериги возлагали на душевнобольных, и многие исцелялись, считался покровителем немощных младенцев.

Во время татаро-монгольских набегов мощи были спрятаны в Благовещенском приделе Владимирского Успенского Княгинина монастыря, где и находились до начала XVIII в.

В середине XVII в. во Владимире, среди других писаний посвящённых местно почитаемым святым, было составлено «Мучение и похвала мученику Авраамию, Болгарскому и Владимирскому чудотворцу». Кроме того, стали записываться чудеса, происходившие от мощей святого: так, в рукописи XVII—XVIII в. имеется указание на шесть чудес, преимущественно связанных с исцелением глазных болезней.

В 1798 г. во Владимирском Успенском Княгинином монастыре было написано или переписано житие святого Авраамия Болгарского.

Самое раннее из известных изображений святого датируется серединой XVII в. В описи Владимирского Успенского Княгинина монастыря 1665 г. говорится:

Да на гробнице мученика Авраамия вновь образ круглый мученика Христова Авраамия на правой стороне у царских дверей Благовещенского придела.

Сводный иконописный подлинник XVIII в. описывает иконографию мученика Авраамия так:

Подобием надсед, брада аки Никона чудотворца, риза княжеская, в правой руке крест. Нецые пишут рус, аки Козма; верхняя риза киноварная, средняя голубая, испод вохра.

Второе перенесение мощей

11 мая 1711 г. (в «Неделю о расслабленном») мощи Авраамия Болгарского были перенесены из Благовещенского придела Успенского храма в главный, Успенский, придел и переложены в новую деревянную раку. Обветшавшая старая рака была уничтожена, а верхнюю доску с изображением святого поместили в особом киоте у левого столба Успенского храма с северной стороны, где она находилась до начала XX в.

С тех пор это воскресенье жители Владимира стали звать Авраамиевым. В этот день в Владимирском Успенском Княгинином монастыре на поклонение святому мученику стекалось огромное число людей, а в 1785 г. в память второго перенесения мощей был установлен крестный ход из городского кафедрального Успенского собора в Княгинин монастырь. В 1806 г. для мощей была изготовлена новая серебряная рака, в особом шкафу хранились железные вериги, по преданию принадлежавшие Авраамию Болгарскому.

в 1916 г. мощи святого мученика были перенесены в тёплый Казанский храм, в благолепно украшенную раку с гранитной сенью, которая сохранилась до сего времени.

В 1919 г. мощи святого Авраамия Болгарского подверглись «освидетельствованию». В 1923 г. Владимирский Успенский Княгинин монастырь был закрыт, мощи передали в музей.

В 1931 году Ивановский областной музей получил из Владимирского районного отделения ряд «экспонатов», среди которых первым в списке значились мощи мученика Авраамия. В дальнейшем след мощей теряется. И последнее упоминание о них, как «не представляющих исторического значения», встречается в «Акте о вещах, подлежащих исключению из инвентарной книги фонда Суздальского музея» за 1954 год. — [www.vidania.ru/bookknyaginin9.html Свято-Успенский Княгинин женский монастырь. 9. Святые мощи мученика Авраамия Болгарского, Владимирского чудотворца]

В 1950-х гг. они были списаны из музейного хранения, их настоящее местонахождение неизвестно. Перед изъятием мощей настоятельница монастыря Олимпиада (Медведева) отдала частицу мощей на хранение жительнице Владимира, и в 1992 г. она была передана епископу Владимирскому Евлогию.

В 1993 г. монастырь был возобновлён, а 10 апреля того же года состоялся крестный ход из кафедрального Успенского собора в возрождённый монастырь. Крестный ход возглавил владыка Евлогий, который перенёс ковчежец с частицей мощей Авраамия Болгарского в обитель. Ковчежец был установлен в Успенском храме Княгинина монастыря, на солее, напротив северо-западного столба храма. Над ним находится вышитая золотом икона мученика конца XIX в. работы монастырских мастериц, по преданию принадлежавшая игумении Олимпиаде и до открытия монастыря находившаяся в Успенском кафедральном соборе. Авраамиеву неделю продолжают праздновать во Владимире особо торжественно, после литургии совершается крестный ход вокруг обители с частицей мощей святого.

Почитание в Казанской епархии

Почитание в Казани

С середины XIX в. память святого Авраамия Болгарского стала особо почитаться в Казани.

В 1873 г., по просьбе архиепископа Казанского и Свияжского Антония (Я. Г. Амфитеатрова), известного своей миссионерской деятельностью, из Владимира в Казань была прислана икона Авраамия Болгарского с частицей его мощей, помещённая в правом приделе кафедрального Благовещенского собора.

В Казани, как и во Владимире, торжественно праздновалась Авраамиева неделя. В этот день совершалась литургия архиерейским служением, после литургии служился молебен святому с акафистом, икону Авраамия Болгарского вынимали из киота и ставили на аналое. По благословению архиепископа Казанского и Свияжского Антония (Я. Г. Амфитеатрова) было составлено и издано краткое житие Авраамия Болгарского на чувашском и татарском языках.

В 1899 г. было опубликовано следующее распоряжение по епархии:

Имена святых мучеников Авраамия Болгарского, Иоанна, Петра и Стефана, пострадавших в пределах казанской паствы, как покровителей и заступников её, должны быть поминаемы во всех храмах Казанской епархии всегда на отпусках церковных служб и при других случаях после имен святителей Гурия, Варсонофия и Германа, Казанских чудотворцев.

Почитание в Чистопольской епархии

Почитание в Болгаре

Авраамий Болгарский особо почитался и почитается также в селе (ныне — городе) Болгар, расположенном на месте древнего Булгара.

После завоевания Казанского ханства недалеко от места страданий мученика Авраамия Болгарского был поставлен храм, где покоилась часть его святых мощей (кисть правой руки). На самом же месте мученической кончины святого, над целебным источником, был сооружён колодец, а рядом с ним — памятник-часовня в виде четырёхгранного столба, на сторонах которого помещались иконы.

В 1878 г. епископ Владимирский Феогност (Лебедев) прислал в Болгар икону святого мученика с частицей его мощей. В 1892 г. Святейший Правительствующий Синод разрешил по желанию жителей села перенести из Владимира деревянную раку, в которой мощи святого находились до 1806 г., и поставить её в Успенской церкви Болгар в приделе во имя Авраамия Болгарского. Торжественное, с [bolgar-hram.info/o-hrame/prestolnyy-prazdnik/ крестным ходом], перенесение состоялось 30 мая 1892 г., на раку положили присланную из Владимира икону мученика.

В советское время святыни были утеряны, часовня у колодца на месте смерти мученика разрушена, а сам колодец осквернён. Сохранилась лишь фаланга перста правой руки, сберегавшаяся жителями города по домам, которая ныне находится в Храме святого мученика Авраамия Болгарского (Свято-Авраамиевском храме) города Болгар. Осенью 1993 года часовня была отстроена заново и освящена, вместе с нею был освящён и колодец, предварительно очищенный от нечистот и мусора. При этом на его дне было обнаружено два ключа чистой воды. В 2007 году была осуществлена масштабная реконструкция всего места, где располагались святой колодец и часовня. Колодец был очищен и углублен. Вода, прежде обладавшая запахом и привкусом нефтепродуктов (в 80-е годы XX века произошёл разлив нефтепродуктов), стала удивительно вкусной, даже сладковатой. Анализы, проведённые в санитарных инстанциях, показали наличие серебра и важных микроэлементов. Часовня, отстроенная на колодце, стала представлять собой памятник архитектуры, близкий по очертаниям с памятниками Булгарского городища.

Считается, что мученик Авраамий Болгарский обладает особой благодатной силой предстательствовать перед Богом о больных детях (сохранились записи об исцелении больных). Авраамию Болгарскому молятся о покровительстве и успехе в торговле, личном предпринимательстве.

Источники и литература

• [www.pravenc.ru/text/62936.html Авраамий (Аврамий) Болгарский] // Православная энциклопедия. Том I. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000. — С. 172-173. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-006-4
• Алексеев И. Е. [ruskline.ru/analitika/2012/11/26/pochitanie_svyatogo_muchenika_avraamiya_avramiya_bolgarskogo_v_kazanskoj_eparhii_vo_vtoroj_polovine_xix_nachale_xx_vv/ Почитание святого мученика Авраамия (Аврамия) Болгарского в Казанской епархии во второй половине XIX - начале XX вв.]
• [www.bolgar-hram.info/zhitie Житие святого мученика Авраамия Болгарского// Православный Болгар]

Отрывок, характеризующий Авраамий Болгарский

– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.