Авраамов, Арсений Михайлович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Авраамов и Краснокутский

Арсений Михайлович Авраамов (Краснокутский)
Основная информация
Дата рождения	10 (22) апреля 1886(1886-04-22)
Место рождения	Ростовский округ, Область Войска Донского, Российская империя
Дата смерти	19 мая 1944(1944-05-19) (58 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Страна	Российская империя Российская империя СССР СССР
Профессии	композитор
Псевдонимы	Арс (или Ars), Реварсавр (революционный Арсений Авраамов)

Арсе́ний Миха́йлович Авраа́мов (Краснокутский) (10 (22) апреля 1886, Малый Несветай Ростовского округа ― 19 мая 1944, Москва) ― российский композитор, теоретик музыки, изобретатель.

Биография

Родился на хуторе Малый Несветай (территория современного Новошахтинска) в семье казачьего полковника.

Закончил кадетский корпус в Hовочеркасске, занятия в нем совмещал с музыкальными увлечениями: овладевал игрой на pазных инструментах, пробовал сочинять.

В 1908―1911 годах учился в музыкальных классах Московского Филармонического общества, где изучал теорию музыки у И. Н. Протопопова и А. Н. Корещенко, а также брал частные уроки композиции у С. И. Танеева. С 1910 выступал в различных изданиях как музыкальный критик под псевдонимом Арс. В начале ХХ века принял активное участие в pеволюционном движении; в 1914 эмигрировал, чтобы не принимать участие в Первой мировой войне.

После Октябрьской революции Авраамов вернулся в Россию. В 1917-18 гг. занимал должность комиссара искусств Республики, работал в Народном комиссариате просвещения, был одним из организаторов Пролеткульта.

В Ростове-на-Дону pаботал pедактором армейской газеты «Hа страже pеволюции» и одновременно^{[когда?]} пpофессором Ростовской консеpватории (вёл теорию музыки по собственной системе). Печатался в газетах «Донская жизнь», «Утро Юга», «Донские областные ведомости», «Ростовская речь».

В 1919—1922 годах входил в группу имажинистов. Был включен в состав Верховного Совета ордена имажинистов.

В 1923―1926 годах жил и работал в Дагестане, с 1926 жил в Москве, в 1929-34 участвовал в создании первых советских звуковых кинофильмов, руководил лабораторией звука при НИИ Кинематографии. В 1930-31 гг. в Московской консерватории читал факультативный курс «История и теория тоносистем». В 1935 году был направлен в Нальчик, где собирал и обрабатывал музыку народов Северного Кавказа, написал на её основе несколько сочинений. В 1941-43 гг. руководил русским народным хором (основанным П. Г. Ярковым).

Авраамов похоронен на Даниловском кладбище. Точное местоположение его могилы неизвестно.

Творчество

Авраамов ― один из представителей советского авангарда 1920-х годов, пытавшихся объединить искусство и технологию, создать единое звуко-цветовое искусство. Стремясь преодолеть ограничения равномерной темперации (вину за внедрение которой Авраамов ошибочно возлагал на И.С.Баха, с его ХТК), предлагал вернуться к акустически чистой музыке. Для этой цели ещё в 1910-х гг. разработал так называемый «смычковый полихорд» (конструкция позволяла слегка менять фиксированную высоту звука), позже предлагал поделить октаву на 48 равных микроинтервалов. В 1927 презентовал разработанную им (в качестве наброска диссертации) «универсальную систему тонов» (нем. das universelle Tonsystem) в Берлине, Франкфурте и Штутгарте.

Среди музыкальных сочинений Авраамова наиболее известна «Симфония гудков», в которой предусмотрено применение пушечных и пистолетных выстрелов, заводских гудков, свиста пара, шума самолётов и других «машинных» звуков. Симфония была впервые исполнена в 1923 году в Баку, а затем ^{[когда?]} ― в Москве. Она считается одним из сочинений, предвосхитивших появление в середине XX века конкретной музыки. Судя по описанию самого Авраамова, интервальный род, лежащий в основе «Симфонии гудков»,— 12-тоновая хроматика, а лад — обычная мажорно-минорная тональность.

Помимо урбанистической «симфонии», Авраамов написал оркестровые «Марш на кабардинскую тему» (1936), увертюру «Аул Батыр» (1940), «Фантазию на кабардинские темы» (1940), а также несколько сочинений для хора. Оркестровые сочинения Авраамова, рассчитанные на типовой симфонический инструментарий, вероятно, также не содержат ступенной микрохроматики (то есть такой, где микротоновый интервал имеет автономное функциональное, а не орнаментальное и не корректирующее акустическую чистоту «обычных» трезвучий и септаккордов, значение).

Авраамов — автор нескольких музыкально-теоретических статей и рецензий в различных журналах (преимущественно российских, 2-й половины 1910-х и 1920-х годов). Среди прочего, интерес представляет полемика Авраамова и Л.Л.Сабанеева об «ультрахроматизме» (термин Сабанеева), развернувшаяся в 1915-16 годах на страницах журнала «Музыкальный современник». Драматизм полемики в том, что оппоненты вкладывали в понятие ультрахроматизма разный смысл. Авраамову микротоновые (ультрахроматические) интервалы нужны для «коррекции» гармонических интервалов и прочих созвучий, для достижения (недостаточной в 12-ступенном октавном темперированном звукоряде) их акустической чистоты. Для Сабанеева же микротоновые интервалы должны иметь структурное значение внутри неких новых ладовых звукорядов. Правда, от уточнения, каковы эти новые ультрахроматические структуры, Сабанеев подчёркнуто уклоняется.

Сочинения (выборка)

• Пути и средства творчества // Музыка, 1914, № 164, с.39–43; 1916, № 172, с.215–217.
• Смычковый полихорд // Музыкальный современник, 1915, № 3, с.11-17.
• Ультрахроматизм или омнитональность? // Музыкальный современник, 1916, №№ 4-5, с.157-168.
• [www.etheroneph.com/audiosophia/263-a-avraamov-gryadushchaya-muzykalnaya-nauka-i-novaya-era-istorii-muzyki.html Грядущая музыкальная наука и новая эра истории музыки // Музыкальный современник, 1916, № 6.]
• Jenseits von Temperierung und Tonalität. Autorisierte Übersetzung aus dem Russischen von Hermann Scherchen // Melos 1 (1920), SS.131–4, 160–66, 184–8.
• Симфония гудков // Горн (журнал Всероссийского Пролеткульта), 1923, № 9.
• Клин клином // Музыкальная культура, 1924, № 1, с.42.
• Универсальная система тонов. Итоги и перспективы // Жизнь искусства, 1926, № 12, с.3–4; № 38, с.9–10; № 40, с.6–7.
• Блудный сын // Рабис. Еженедельник ЦВ Всесоюзного профсоюза работников искусств, 15.2.1927 (о гастролях С.Прокофьева в СССР).
• Электрификация музыки // Советское искусство, 1928, № 1.
• Научная организация художественного материала // Советское искусство, 1928, № 4, с.72-75.
• Синтетическая музыка // Советская музыка, 1939, № 8, с.67–75.

Литература

• Сабанеев Л.Л. Ультрахроматическая полемика // Музыкальный современник, 1916, № 6.
• D. Gojowy. Neue sowjetische Musik der 1920er Jahre. Laaber, 1980.
• Wehrmeyer A. Studien zum russischen Musikdenken um 1920. Frankfurt, 1991.
• Рахманова М. Авраамов // Большая российская энциклопедия. Т.1. М., 2005.
• Румянцев С. Арс новый, или Дела и приключения безустального казака Арсения Авраамова. М.: Дека-ВС, 2007.
• Acoustic turn, hrsg. von Petra Maria Meyer. München: Wilhelm Fink 2008. ISBN 978-3-7705-4389-2 (сборник статей по истории музыкальной акустики, в т.ч. о вкладе Авраамова)

Ссылки

• [www.etheroneph.com/audiosophia/92-priklyucheniya-revarsavra.html Приключения Реварсавра] (очерк биографии и творчества)
• [voopiik-don.ru/main/2009-06-01-10-23-39/99-2010-09-01-12-59-19/1704-p- Арсений Михайлович Авраамов]
• [www.ourbaku.com/index.php5/%D0%90%D0%B2%D1%80%D0%B0%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%B2_(%D0%A0%D0%B5%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%81%D0%B0%D0%B2%D1%80)_%D0%90%D1%80%D1%81%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B9%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87_-_%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%BF%D0%BE%D0%B7%D0%B8%D1%82%D0%BE%D1%80,_%D0%BC%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%BA%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%BA,_%D1%84%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D0%BA%D0%BB%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82 Авраамов (Реварсавр) Арсений Михайлович]
• [www.etheroneph.com/audiosophia/93-simfoniya-gudkov.html Авраамов. Статья "Симфония гудков ("Горн", 1923)]
• [www.rostcons.ru/assets/almanac/2010_2/1/kornienko.pdf Корниенко М. Арсений Авраамов - открыватель новых звуковых миров (2010)]

Отрывок, характеризующий Авраамов, Арсений Михайлович

– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.