Австерия

Австе́рия, или аустерия (от греч. Ιστιαστηριον, трактир; лат. austeria; итал. osteria, харчевня; польск. austina, странноприимница) — в России при Петре Великом ресторация, питейный дом, гостиница и почти клуб для иноземцев и русской знати, устроенный на западный манер и по приказу царя после его ознакомления с европейским бытом.

Продавцы этого питейного заведения подавали алкогольные напитки отечественного и заграничного производства. Первые австерии открылись в Петербурге, а именно две на Петербургской стороне: одна именовалась Царской (1703), так как и сам Пётр заходил туда иногда после обедни, другая была на Миллионной улице; а по примеру Петербурга — в Москве и Архангельске.

Создавая такие заведения и поощряя в них собрания, Пётр считал их средством сближения сословий, до того делившихся на людей родословных и неродословных.

В античности

В Древнем Риме в харчевнях под названием «osteria» собирался простой народ, в отличие от постоялых дворов под названием «locanda», предназначавшихся для людей, не принадлежавших к черни.

История российских австерий

В устроенных им австериях Пётр обычно перекусывал рюмкой водки и куском ржаного хлеба с солью. Порядочно одетые люди имели право входа в австерии, как и право на ту же «царскую порцию», выдававшуюся им за царский счёт; за прочие заказы (вино, пиво, табак) они платили по таксе, назначенной самим государем.

В Петербурге

• Первая австерия (1703) находилась на Петербургской стороне на Троицкой пристани у Петровского (ныне Троицкого) моста, неподалеку от церкви св. Троицы, у самого входа на крепостной мост; звалась Царской или Торжественной, из-за того, что на этой площади происходили все торжества или фейерверки вплоть до возведения Коллегий на Васильевском острове (1722—1732). В 1711 году представляла собой двухэтажное деревянное, с верхней и нижней галереями здание, украшенное вывеской, середину которой занимал портрет царя, а по бокам были изображены арабески с аллегорическими надписями. В полдень на верхней галерее немецкие музыканты играли на флейтах и трубах. В праздничные дни после обедни в Троицком соборе царь со всеми вельможами заходил в эту австерию на чарку анисовой водки; закусывал кренделем и, закурив трубку, играл в шашки или беседовал с кем из присутствовавших.
• Вторая (1706) находилась на месте дома Сената и называлась Меншиковской, из-за того, что Меншиков, переправляясь из своего дворца на Адмиралтейскую сторону, обыкновенно туда заглядывал.
• Третья (1719) на Петербургской стороне на Большой Никольской улице.

На всех домах была надпись «Австерия Его Царского Величества». Их фасады можно увидеть в «Описании Санкт-Петербурга» Богданова (1779).

В 1720 году на Троицкой пристани возник первый трактир, а в 1722 году — первый кофейный дом.

В Москве

В Москве одна австерия была у Курятиных ворот, в доме, что стоял на месте нынешнего Исторического музея на Красной площади, напротив Казанского собора, отчего называлась казанской, и где позже открылся Университет (1755); в здании с 1700 года располагалась также царская аптека. На башне аптеки каждый полдень играла музыка. Уступив своё помещение университету, австерия была переведена на Никольскую улицу; держал её цареградский грек, затем исчезла. Память о ней сохранялась в названии крайнего прохода по скорнячному ряду, с Ильинки на Никольскую, — «Истерии», то есть австерии.

О другой московской австерии — у Красных Ворот — упоминает секретарь гетмана Скоропадского, Ханенко, присутствовавший на на торжествах в Москве по поводу Нейштадского мира и записавший с своём «диариуше» (дневнике), что 2 февраля 1722 года, на масленицу, маскарадный поезд знати прибыл к Красным Воротам, и гуляли в австерии.

В Архангельске

Когда в 1715 году на архангельской верфи были спущены 4 корабля, для угощения знатных зрителей астраханская австерия, по приказу губернской канцелярии, приготовила из государева погреба напитки, водку, мёд и пиво, всего на 14 рублей 24 алтына и 4 деньги (14 руб. 74 коп.)

См. также

• Остерия
• Трактир
• Кабак

Литература

• А. Плюшар. Энциклопедический лексикон, том 1. — Типография А. Плюшара; С.-П., 1835 — с. 95 (Австерiи).
• Австерiя // Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами. СПб., 1861.

Ссылки

• Австерия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Австерия

Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.