Австралийская ехидна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Австралийская ехидна
Научная классификация
Международное научное название

Tachyglossus aculeatus (Shaw, 1792)

Ареал

Охранный статус

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вызывающие наименьшие опасения
IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/search ???]

Систематика
на Викивидах
Поиск изображений
на Викискладе
Запрос «Ехидна» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Австралийская ехидна[1] (лат. Tachyglossus aculeatus) — вид яйцекладущих млекопитающих семейства ехидновых. Единственный представитель рода ехидн (Tachyglossus); иногда её подвид, тасманийскую ехидну, выделяется в отдельный вид — Tachyglossus setosus.





История изучения

Австралийская ехидна впервые была описана в 1792 году английским зоологом Джорджем Шоу (он же несколькими годами позже описал утконоса). Шоу дал ей название Myrmecophaga aculeata, ошибочно причислив это странное длинноносое животное, пойманное на муравейнике, к муравьедам. Десятью годами позже анатом Эдвард Хоум обнаружил у ехидны и утконоса общую особенность — клоаку, в которую открываются кишечник, мочеточники и половые пути. На основании этой особенности и был выделен отряд однопроходных.

Ехидна последовательно сменила ещё несколько названий — Ornithorhynchus hystrix, Echidna hystrix, Echidna aculeate, пока не получила нынешнее — Tachyglossus aculeatus. Её родовое название в переводе с греческого означает «быстрый язык»; видовое — «колючая».

Внешний вид и физиология

Австралийская ехидна мельче проехидны: её обычная длина — 30—45 см, вес от 2,5 до 5 кг. Тасманийский подвид несколько крупнее — до 53 см. Голова ехидны покрыта грубым волосом; шея короткая, снаружи почти незаметна. Ушные раковины не видны. Морда ехидны вытянута в узкий «клюв» длиной 75 мм, прямой или чуть изогнутый. Он представляет собой адаптацию к поиску добычи в узких щелях и норах, откуда ехидна достает её своим длинным липким языком. Ротовое отверстие на конце клюва беззубое и очень маленькое; оно не открывается шире, чем на 5 мм. Как и у утконоса, «клюв» ехидны богато иннервирован. В его коже расположены как механорецепторы, так и особые клетки-электрорецепторы; с их помощью ехидна улавливает слабые колебания электрического поля, возникающие при движении мелких животных. Ни у одного млекопитающего, помимо ехидн и утконоса, подобного органа электролокации не обнаружено.

Конечности у ехидны укороченные. Пальцы снабжены мощными плоскими когтями, приспособленными для рытья земли и разламывания стенок термитников. На задних лапах когти удлиненны; ими ехидна чистит шерсть и вычищает паразитов. Кроме того, на задних конечностях у взрослых самцов имеется небольшая шпора — такая же, как у утконоса, но меньше и не связанная с ядовитой железой. Спина и бока ехидны покрыты короткими, жёсткими и полыми колючками. Их длина достигает 5—6 см; они имеют жёлтую окраску с чёрными кончиками, реже полностью жёлтые. Иглы представляют собой видоизменённые волосы и состоят в основном из кератина. Собственно мех у ехидны бурый или чёрный, грубый; он частично покрывает иглы. Хвост очень короткий, похожий на небольшой выступ. Как и у всех однопроходных, фекалии, моча и половые продукты у ехидны выводятся через единое отверстие — клоаку. У самок после родов на животе появляется выводковая сумка.

Мышечная система

Мускулатура ехидны довольно своеобразна. Так, особая мышца panniculus carnosus, расположенная под кожей и покрывающая все тело, позволяет ехидне при опасности сворачиваться в шар, пряча живот и выставляя наружу колючки. Мускулатура морды и языка у ехидны сильно специализирована. Её язык способен высовываться изо рта на 18 см (его полная длина достигает 25 см). Он покрыт слизью, к которой прилипают муравьи и термиты. Высовывание языка обеспечивается сокращением круговых мышц, которые меняют его форму и выдвигают его вперёд, и двух подбородочно-подъязычных мышц, которые крепятся к корню языка и нижней челюсти. Высунутый язык становится жёстче из-за быстрого притока крови. Его втягивание обеспечивается двумя продольными мышцами. Язык способен двигаться с большой скоростью — до 100 движений в минуту.

Нервная система

У ехидн слабое зрение, однако хорошо развиты обоняние и слух. Их уши чувствительны к низкочастотным звукам, что позволяет им слышать термитов и муравьёв под почвой. Мозг ехидны развит лучше, чем у утконоса, и имеет большее количество извилин.

До недавнего времени считалось, что ехидна — единственное млекопитающее, которое не видит снов. Однако в феврале 2000 г. учёные из Университета Тасмании установили, что спящая ехидна проходит фазу парадоксального сна, но та зависит от температуры окружающей среды. При 25 °C у ехидны фиксировалась фаза БДГ, однако при повышении или понижении температуры она сокращалась или исчезала.

Распространение и подвиды

Австралийская ехидна водится в Австралии, на Тасмании, в Новой Гвинее и на островах в проливе Басса.

Известны пять её подвидов[2]:

Образ жизни и питание

Это наземное животное, хотя при необходимости оно способно плавать и пересекать довольно крупные водоёмы. Встречается ехидна в любом ландшафте, предоставляющем ей достаточно пищи — от влажных лесов до сухого буша и даже пустынь. Водится она и в гористой местности, где часть года лежит снег, и на сельскохозяйственных землях, и даже в столичных пригородах. Активна ехидна преимущественно днём, однако жаркая погода заставляет её переходить на ночной образ жизни. Ехидна плохо приспособлена к жаре, поскольку у неё нет потовых желез, а температура тела очень низкая — 30—32 °C. При жаркой или холодной погоде она становится вялой; при сильном похолодании впадает в спячку продолжительностью до 4 месяцев. Запасы подкожного жира позволяют ей при необходимости голодать месяц и более.

Ехидна питается муравьями, термитами, реже другими насекомыми, мелкими моллюсками и червями. Она раскапывает муравейники и термитники, роется носом в лесной подстилке, сдирает кору с упавших гнилых деревьев, сдвигает и переворачивает камни. Обнаружив насекомых, ехидна выбрасывает свой длинный липкий язык, к которому прилипает добыча. Зубы у ехидны отсутствуют, но у корня языка имеются кератиновые зубчики, которые трутся о гребенчатое нёбо и таким образом растирают пищу. Кроме того, ехидна подобно птицам заглатывает землю, песок и мелкие камешки, которые довершают измельчение пищи в желудке.

Ехидна ведёт одиночный образ жизни (за исключением брачного сезона). Это не территориальное животное — встретившиеся ехидны просто игнорируют друг друга; не устраивают постоянных нор и гнёзд. На отдых ехидна устраивается в любом удобном месте — под корнями, камнями, в дуплах упавших деревьев. Бегает ехидна плохо. Главная её защита — колючки; потревоженная ехидна сворачивается в шар, как ёж, и если успевает, частично закапывается в землю, подставляя врагу спину с поднятыми иглами. Вытащить ехидну из вырытой ямы очень трудно, поскольку она сильно упирается лапами и иглами. Среди хищников, охотящихся на ехидн, — тасманские дьяволы, а также завезённые людьми кошки, лисицы и собаки. Люди преследуют её редко, поскольку шкура ехидны не представляет ценности, а мясо не особенно вкусно. Звуки, которые издает встревоженная ехидна, напоминают негромкое хрюканье.

На ехиднах водится одна из самых крупных блох, Bradiopsylla echidnae, длина которой достигает 4 мм.

Размножение

Ехидны живут настолько скрытно, что особенности их брачного поведения и размножения были опубликованы только в 2003 году, после 12 лет полевых наблюдений. Выяснилось, что в период ухаживания, который длится с мая по сентябрь (в разных частях ареала время его наступления разнится), эти зверьки держатся группами, состоящими из самки и нескольких самцов. И самки и самцы в это время испускают сильный мускусный запах, позволяющим им отыскивать друг друга. Группа вместе кормится и отдыхает; при переходах ехидны следуют гуськом, образуя «поезд» или караван. Впереди идёт самка, за ней — самцы, которых может быть 7—10. Ухаживания продолжаются до 4 недель. Когда самка готова к спариванию, она ложится, а самцы начинают кружить вокруг неё, отбрасывая в сторону комки земли. Через некоторое время вокруг самки образуется настоящая траншея глубиной 18—25 см. Самцы яростно толкают друг друга, выталкивая из траншеи наружу, пока внутри кольца не остается один самец-победитель. Если самец был только один, траншея прямая. Спаривание (на боку) продолжается около часа.

Беременность длится 21—28 дней. Самка строит выводковую нору — теплую сухую камеру, часто выкопанную под пустым муравейником, термитником или даже под кучей садового мусора рядом с человеческим жильём. Обычно в кладке одно кожистое яйцо диаметром 13—17 мм и весом всего 1,5 г. Долгое время оставалось загадкой, как ехидна перемещает яйцо из клоаки в выводковую сумку — её рот для этого слишком мал, а лапы неуклюжи. Предположительно, откладывая его, ехидна ловко сворачивается клубком; при этом кожа на животе образует складку, выделяющую липкую жидкость. Застывая, она приклеивает выкатившееся на живот яйцо и заодно придает сумке форму.

Через 10 дней вылупляется крохотный детёныш — паггл: он длиной 15 мм и весит всего 0,4—0,5 г. При вылуплении паггл разрывает оболочку яйца при помощи роговой шишечки на носу, аналога яйцевого зуба птиц и пресмыкающихся. Глаза у новорождённой ехидны скрыты под кожей, а задние лапы практически не развиты. Зато передние лапы уже имеют хорошо выраженные пальцы. С их помощью новорождённый примерно за 4 ч. перебирается из задней части сумки в переднюю, где находится особый участок кожи, называемый млечным полем, или ареолой. На этом участке открывается 100—150 пор млечных желез; каждая пора снабжена видоизменённым волоском. Когда детёныш ртом сжимает эти волоски, молоко поступает в его желудок. Высокое содержание железа придаёт молоку ехидны розовый цвет.

Растут молодые ехидны очень быстро, всего за два месяца увеличивая свой вес в 800—1000 раз, то есть, до 400 г. Детёныш остаётся в сумке матери 50—55 дней — до возраста, когда у него развиваются колючки. После этого мать оставляет его в укрытии и до возраста 5—6 месяцев приходит кормить раз в 5—10 дней. В общей сложности молочное вскармливание продолжается 200 дней. Между 180 и 240 днём жизни молодая ехидна покидает нору и начинает вести самостоятельную жизнь. Половая зрелость наступает в 2—3 года. Размножается ехидна только раз в два года или реже; по некоторым данным — раз в 3—7 лет. Но низкие темпы размножения компенсируются у неё большой продолжительностью жизни. В природе ехидна доживает до 16 лет; зафиксированный рекорд долгожительства в зоопарке — 45 лет.

Статус популяции и охрана

Австралийская ехидна обычна в Австралии и Тасмании и не относится к вымирающим видам. Её в меньшей степени затрагивает расчистка земель, поскольку австралийская ехидна не предъявляет к местам обитания особых требований, помимо достаточного количества пищи. Основную опасность для неё представляет автотранспорт и разрушение среды обитания, ведущее к фрагментации ареала. Завезённые колонистами животные охотятся на ехидн; а интродуцированный ленточный червь-паразит Spirometra erinaceieuropaei для них смертелен.

Ехидны хорошо переносят содержание в неволе, но не размножаются. Получить потомство австралийской ехидны удалось только в пяти зоопарках, но ни в одном случае молодняк не дожил до зрелого возраста.

В культуре

Австралийская ехидна изображена на 5-и центовой монете и на юбилейной монете в 200$, выпущенной в Австралии в 1992 году. Ехидна Милли была одним из талисманов Летних Олимпийский игр 2000 года в Сиднее.

Напишите отзыв о статье "Австралийская ехидна"

Примечания

  1. ↑ Соколов В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Млекопитающие. Латинский, русский, английский, немецкий, французский. / под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., 1984. — С. 9. — 10 000 экз.
  2. ↑ Mammal Species of the World: [www.bucknell.edu/msw3/browse.asp?id=10300004 Tachyglossus aculeatus]  (англ.)


<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:

Отрывок, характеризующий Австралийская ехидна

Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Австралийская_ехидна&oldid=81052198»