Австралийская музыка

Австралийская музыка — музыкальная культура Австралийского континента. На формирование австралийской музыки оказывало влияние два фактора: аборигенная музыкальная культура и привнесённая с XVIII века музыкальная культура европейских колонизаторов, основу которой составляла английская музыка.

Австралийская музыка представлена такими исполнителями как оперные певицы Нелли Мельба и Джоан Сазерленд, классический пианист и композитор Перси Грейнджер, кантри-исполнители Слим Дасти и Кит Урбан, популярные исполнители Оливия Ньютон-Джон, Кайли Миноуг, Дельта Гудрем, Сиэ Фёрлер, Коди Симпсон, Джессика Маубой, Хавана Браун, Готье, Тина Арена, Питер Андрэ и Хелен Редди, поп-группа The Mixtures, синти-поп-группа Cut Copy, джазовый гитарист Томми Эммануэль, пионер рок-н-ролла Джонни О’Киф, поп/фолк-группа The Seekers, рок-группы Men At Work, The EasyBeats, Air Supply, Crowded House, AC/DC, INXS, Little River Band, Nick Cave and the Bad Seeds, Midnight Oil, Silverchair, Youth Group и Pendulum, поп-рок-дуэт Savage Garden, представители альтернативной музыки The John Butler trio, Wolfmother, Tame Impala и The Vines.

История австралийской музыки

Музыка аборигенов Австралии

Музыка астралийских аборигенов, заселивших континент десятки тысяч лет назад, является частью их общественной жизни и быта. Она относится к доисторической музыке и в основном представлена песнями и плясками.

Пляски австралийцев носят как культовый, так и бытовой характер. Одной из разновидностей праздничных плясок является корробори (англ. corroborree). Танцы играют доминирующую роль в музыке австралийцев, им подчиняется развитие песенного творчества.

Песни коренных австралийцев состоят из коротких напевов, содержащих повторяющиеся или постепенно восходящие и нисходящие звукоряды. Их диапазон редко превышает три ступени, хотя в Центральной Австралии встречаются и более длинные, свыше октавы, напевы. Ритм песен, как правило, связан с танцами, которые они сопровождают, и обладает сходством с прыжками кенгуру и движениями других животных, являющихся объектом охоты.

При хоровом исполнении используется транспонирование на октаву, реже на кварту или квинту, что придаёт звучанию объём. По мнению некоторых исследователей, эти приёмы могут рассматриваться как зачатки многоголосия.

Характерной особенностью музыки австралийских аборигенов является связь между содержанием песни и её ладовым строем, который различается для охотничьих, обрядовых, любовных и корробори. Варьирование тембра пения во время плясок достигается с помощью хлопков в ладоши, по животу или бёдрам.

В качестве музыкальных инструментов аборигены используют простейшие ударные; дощечку на верёвке, которая издаёт гудящий звук при вращении, носовую флейту (в Северной Австралии). В качестве ударных используются камни; куски дерева или бумеранги; шкуры животных, натянутые между колен или на деревянную основу-резонатор. Для усиления звука голоса используется диджериду (англ. Didgeridoo) — труба из бамбука или полого куска дерева.

Колониальная музыка

В конце XVIII века в Австралии появились первые европейские колонисты, с которыми на континент начала проникать европейская музыка. Основу музыкальной культуры переселенцев составляли английские и частично ирландские народные песни и произведения, созданные по их подобию. Первые профессиональные выступления: инструментальные и хоровые концерты — относятся к 1830 году. В 1833 году основано Сиднейское филармоническое общество. В 1834 году в Сиднее состоялось первое оперное представление.

В 1847 году поставлена первая национальная опера «Дон Джон Австрийский» композитора А. Натана. В 1850-х годах организацией постановок итальянских опер в различных городах Австралии занималась компания под руководством дирижёра Л. X. Лавеню. Вторая половина XIX века также отмечена многочисленными гастролями в Сиднее оперных, балетных и опереточных трупп. В 1880 году появился первый австралийский камерный ансамбль — квартет Зербини. 1906 году основан первый симфонический оркестр под руководством А. Зелмана.

В 1836 году скрипач У. Уоллес и органист Ф. Дин открыли первые в Австралии музыкальные школы. В 1883 году в Аделаиде появился музыкальный колледж, впоследствии ставший консерваторией. Также в консерваторию выросла и музыкальная школа в Мельбурне, открытая в 1900-е годы. Сиднейская консерватория (англ. Sydney Conservatorium of Music) была основана в 1914 году, а в 1925 году там же открылась оперная школа.

Современная австралийская музыка

Классическая музыка

В Австралии действует шесть постоянных симфонических оркестров: Мельбурнский, Сиднейский, Квинслендский, Тасманийский, Южно-австралийский и Западно-австралийский — образованные в середине XX века. В 1973 году в Сиднее открылся оперный театр, ставший визитной карточкой города и включённый в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

В 1932 году основан Национальный совет музыкальных ассоциаций, в 1935 году — Гильдия австралийских композиторов. Каждые два года начиная с 1960 в Аделаиде проходит фестиваль искусств.

Кантри

Австралия имеет давние традиции кантри-музыки, имеющей стиль, отличный от американского. Австралийская кантри-музыка основана на фольклорных традициях Ирландии, Англии, Шотландии и других наций. Её примерами могут служить песни конца XIX века Botany Bay и «Вальсируя с Матильдой»; последняя в 1977 году претендовала стать гимном Австралии. В них заметны сильные влияния кельтских баллад и немного американской кантри-музыки. Кантри-песни, написанные исключительно на австралийские мотивы, носят особое название — «музыка буша». Но с 1930-х годов кантри-сцена Австралии стала испытывать сильнейшее влияние западных стран. Это направление породило самого успешного исполнителя страны по числу проданных записей — Слима Дасти. В настоящее время наибольшую популярность получают кантри-кроссоверы. Влияние кантри ощущается в творчестве таких исполнителей как Ник Кейв и The John Butler trio. Известными произведениями кантри являются Click Go The Shears («Щёлкайте ножницами», народная), Lights on the Hill («Огни на холме», 1973), I Honestly Love You («Если честно, я люблю тебя», 1974) и Not Pretty Enough («Недостаточно красива», 2002).

Рок-музыка

В середине 1956 году в Австралии вышел первый рок-н-ролльный сингл Rock Around the Clock, ставший самым продаваемым в стране за историю музыкальной индустрии. С 1950-х в Австралии проходили гастроли многих популярных исполнителей из США, включая Bill Haley & His Comets, Литтл Ричарда, Бо Диддли, Эдди Кокрана и Джина Винсента. В те же годы началась карьера австралийского представителя жанра Джонни О’Кифа.

В 1964 году на смену первому поколению исполнителей пришли группы, вдохновлённые творчеством The Beatles. Основной импульс этому движению придали австралийские гастроли знаменитой британской группы. Среди наиболее популярных — Bee Gees, Jethro Tull и певец Норми Роуи, признанный самым популярным вокалистом Австралии. В это же время на австралийскую сцену вышли исполнители Новой Зеландии.

Примерно в 1970-е годы произошла очередная смена поколений и стилей. Одним из важных факторов, оказавших влияние на развитие австралийского рока, стал спор правообладателей с коммерческими радиостанциями, в результате которого в эфир перестали выходить новые произведения западных исполнителей. Им на замену нашлись местные группы, которые не только перепели иностранные песни, но и смогли выработать своё особое звучание. Среди них были AC/DC, Radio Birdman, а среди солистов — Редди, Хелен. На пост-панк-сцене появился Ник Кейв как участник группы The Boys Next Door.

В 1980-х годах австралийский рок обретает независимость. Новые группы, появившиеся в это время — TISM, Men at Work, Divinyls и Hoodoo Gurus. В 1990-е годы мировым успехом пользуются появившиеся в разное время австралийские группы AC/DC, INXS, The Bad Seeds, Midnight Oil.

Альтернативный рок

Альтернативный рок начал завоёвывать популярность в Австралии в 1990-е годы. Австралийские группы Savage Garden и Silverchair, завоевав публику на родине, повторили успех и в Соединённых Штатах. Одной из составляющих успеха альтернативных групп стала трансляция в эфир их композиций на радиостанции Triple J, ориентированной на это направление начиная со своего появления в 1975 году. Другим мероприятием, популяризирующим альтернативную сцену, стал фестиваль The Big Day Out, на котором выступают как австралийские, так и зарубежные группы, играющие в различных жанрах.

Электронная музыка

Расцвет электронной музыки в Австралии относят к 1990-м годам. Одним из первых представителей жанра стала группа Severed Heads, созданная в 1979 году и впервые выступившая на фестивале The Big Day Out. Группа The Avalanches получила международное признание с дебютным альбомом Since I Left You, который считается одним из величайших австралийских музыкальных альбомов.

Жанр получил поддержку в виде подразделения электронной музыки, сформированного в Аделаидском университете и предлагающем учебную студию и изучение музыкальной техники. В Мельбурне была открыта Школа синтеза. В этом городе жанр считается самым популярным, ему посвящено несколько фестивалей.

Популярные группы, играющие в этом жанре — Angelspit, Cut Copy, The Presets, Miami Horror, Bag Raiders, The Potbelleez, Art vs. Science, Empire of the Sun и Pnau. The Presets в 2009 году стала обладателем награды ARIA Music Award, что свидетельствует о широком интересе публики к данному виду творчества. Первый альбом группы Pnau, Sambanova, вышел в 1999 году, когда австралийцы считали, что жанр электронной музыки умирает, однако с тех пор группа успешно гастролирует в США и Европе, доказывая, что этот жанр возрождается.

Среди австралийских диджеев мировую известность завоевал Dirty South, неоднократно появлявшийся в ежегодных списках сотни лучших исполнителей журнала DJ Mag. В последние годы фестиваль электронной музыки Stereosonic превзошёл по количеству зрителей австралийские фестивали, посвящённые другим музыкальным жанрам.

Литература

• Кабо, Владимир Рафаилович. Австралийская музыка // Музыкальная энциклопедия.

Отрывок, характеризующий Австралийская музыка

Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.