Австрийская академия наук

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Австрийская академия наук
(ААН)
Оригинальное название

Österreichische Akademie der Wissenschaften

Международное название

Austrian Academy of Sciences

Прежние названия

Kaiserliche Akademie der Wissenschaften in Wien (основана 14 мая 1847)

Год основания

1921

Тип

государственная академия наук

Президент

Антон Цайлингер

Расположение

Вена, Австрия

Сайт

[www.oeaw.ac.at/ Главная страница сайта ААН]

Австрийская академия наук (нем. Österreichische Akademie der Wissenschaften) — национальная научная организация Австрии.

В 1713 году Готфрид Лейбниц, вдохновлённый Лондонским королевским обществом и Французской академией, предложил создать подобную организацию. Но лишь 14 мая 1847 года в Вене была открыта Императорская академия наук. В 1918 году она переименована в Академию наук, а в 1947 году в Австрийскую академию наук.

С середины 1960-х годов она стала ведущим учреждением Австрии в области неуниверситетских фундаментальных исследований. Состоит из 2 секций: математических и естественных наук; философских и исторических наук. Кроме того, в её состав входят Институт сравнительного исследования поведения им. К. Лоренца и Международный институт прикладного системного анализа. Библиотека академии содержит более 100 тыс. томов.



Члены академии наук в разное время

См. также

Напишите отзыв о статье "Австрийская академия наук"

Ссылки

  • [www.oeaw.ac.at/ Официальный сайт Академии]  (нем.)  (англ.)

Координаты: 48°12′31″ с. ш. 16°22′39″ в. д. / 48.20872° с. ш. 16.37739° в. д. / 48.20872; 16.37739 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.20872&mlon=16.37739&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Австрийская академия наук

– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.