Австрийская интервенция в Польше (1587—1588)

Австрийская интервенция в Польше (1587—1588) — интервенция австрийского претендента на польский престол, Максимилиана, после двойного выбора короля. Именуется также Первой войной за польское наследство.

В августе 1587 года большинство шляхты избрало королём польским представителя шведской династии Васа, Сигизмунда, однако сторонники семьи Зборовских провозгласили королём представителя австрийских Габсбургов, Максимилиана. Максимилиан в октябре подошёл под столичный Краков, но занять город не удалось. После неудачной атаки на город в ноябре, Максимилиан покинул окрестности Кракова и отошёл к юг, заняв спишское староство (анклав в Словакии во власти польских королей) с замком в Любовни. Главные войска Максимилиана стояли лагерем на чешской (цесарской) стороне границы близ городка Бычина.

В начале января великий канцлер коронный и великий гетман коронный Ян Замойский с 6-тысячной армией вышел из Кракова, перешёл границу и 24 января атаковал Максимилиана. Потери австрийского герцога составили 2000 человек убитыми, потери гетмана были вдвое меньше. Сам эрцгерцог на следующий день в Бычине сдался в плен и был заключён в Бендзинский замок.

9 марта 1589 года Польша и Австрия заключили Бендзинско-бытомский трактат. Максимилиан отказался от титула польского короля и от занятого Спиша.

Библиография

• Sławomir Leśniewski, Człowiek, który upokorzył Habsburgów, Polityka Nr 3 (2637), 19 stycznia 2008, ss. 74-77,
• Paweł Jasienica, Rzeczpospolita Obojga Narodów: Srebrny wiek, Świat Książki, Warszawa 1997, ss. 128—129.

Отрывок, характеризующий Австрийская интервенция в Польше (1587—1588)

Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.