Австро-Венгрия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Австро-Венгрия
нем. Österreich-Ungarn
венг. Osztrák-Magyar Monarchia

1867 — 1918


Флаг Австро-Венгрии Герб Австро-Венгрии
Девиз
лат. Viribus Unitis
(«Соединенными усилиями»)
также
лат. Indivisibiliter ac Inseparabiliter
(«Нераздельно и неразрывно»)
Гимн
нем. Gott erhalte, Gott beschütze
(«Боже, храни, Боже, защищай»)

Австро-Венгрия в 18781918 годах
Столица Вена, Будапешт
Язык(и) немецкий, венгерский
Религия Католицизм
а также православие, кальвинизм, иудаизм, лютеранство и ислам (после 1878)[1]
Денежная единица гульден, крона (с 1892)
Площадь 676 615 км²
Население 52 749 900 чел
(2,9 % населения Земли)
Форма правления Дуалистическая монархия
Династия Габсбург-Лотарингский дом
Император Австрии и король Венгрии
 - 1867—1916 Франц Иосиф I
 - 1916—1918 Карл I и IV
Министр-президент Цислейтании
 - 1867 Фридрих фон Бейст (первый)
 - 1918 Генрих Ламмаш (последний)
Премьер-министр Венгрии
 - 1867—1871 Дьюла Андраши (первый)
 - 1918 Янош Хадик (последний)
История
 - 15 марта 1867 Создание
 - 28 июня 1914 Сараевское убийство
 - 31 октября 1918 Распад
Предшественники:
Преемники:
Австрийская империя
Немецкая Австрия
Венгерская Демократическая Республика
Италия
Чехословакия
Государство Словенцев, Хорватов и Сербов
Польская Республика
ЗУНР
Королевство Румыния
К:Появились в 1867 годуК:Исчезли в 1918 году

А́встро-Ве́нгрия (Австро-Венгерская империя, нем. Österreich-Ungarn, официально с 14 ноября 1868 годанем. Die im Reichsrat vertretenen Königreiche und Länder und die Länder der heiligen ungarischen Stephanskrone (Королевства и земли, представленные в Рейхсрате, а также земли венгерской короны Святого Стефана), неофициальное полное название — нем. Österreichisch-Ungarische Monarchie (Австро-Венгерская монархия), венг. Osztrák-Magyar Monarchia, словацк. Rakúsko-Uhorská monarchia, чеш. Rakousko-Uhersko[2]) — двуединая монархия (K. und k.) и многонациональное государство в Центральной Европе, существовавшее в 18671918 годах.

На территории бывшей Австро-Венгрии располагаются современные государства Австрия, Босния и Герцеговина, Венгрия, Словакия, Словения, Хорватия, Чехия, а также почти половина территории Румынии (историческая область Трансильвания и жудец Сучава); отдельные небольшие части входят в состав Италии (автономная область Трентино — Альто-Адидже), Польши (Малопольское и Подкарпатское воеводства), Сербии (Автономный край Воеводина) и Украины (Закарпатская, Ивано-Франковская, Львовская, Тернопольская и Черновицкая области).





Создание Австро-Венгрии

В 1804 году Франц II из династии Габсбургов на наследственных владениях своего рода провозгласил Австрийскую империю как противовес империи Наполеона. Спустя несколько десятилетий, в 1848 году, в Австрийской империи началась революция, также называемая «весной народов». Активизировались национально-освободительные движения. В 1849 году восстания удалось подавить с помощью российской армии, хотя империя сильно ослабла.

Австрийская империя в 1850-х — 1860-х годах

До 1848 года Австрийская империя сохраняла федеративный характер, но после подавления революций 1848—1849 годов была преобразована в унитарное государство с абсолютной и ничем не ограниченной (конституция 1849 года была отменена в апреле 1851 года) центральной властью.

Режим, установленный в империи, характеризовался повышенной степенью бюрократизации и администрированием непосредственно из Вены. Сложилась так называемая «баховская система» (по имени министра внутренних дел Александра Баха), ликвидировавшая региональную специфику и внутреннюю автономию областей.

В Венгрии было усилено военное присутствие, полицейские формирования и цензура. Тем не менее даже в условиях неоабсолютизма были сохранены свобода распоряжения личной собственностью, равенство всех перед законом, а в 1853 году была проведена Аграрная реформа, ликвидировавшая крепостное состояние крестьянства.

В конце 1850-х годов Австрия оказалась в полной изоляции в Европе: австрийская интервенция в Дунайские княжества в период Крымской войны разрушила союз с Россией, а отказ от активного участия в войне оттолкнул от неё Францию.

Отношения с Пруссией также разладились из-за австро-прусской конкуренции в Германской конфедерации и конфликта о наследовании Нёвшателя.

В 1859 году разразилась Австро-итало-французская война, обернувшаяся крахом австрийских вооружённых сил в битве при Сольферино, потерей Ломбардии и образованием сильного Итальянского королевства.

Поражение в войне вызвало сильнейший внутренний кризис в империи. Ярко обозначились полная неспособность власти к активным действиям и отказ наций от поддержки имперской политики. Начались массовые антиправительственные выступления, особенно сильные в Венгрии (демонстрация 15 марта 1860 года в Пеште в память революции 1848—1849 годов, митинги по стране после смерти Иштвана Сеченьи).

Всё это вынудило императора пойти на уступки национальным движениям страны. 20 октября 1860 года был издан «Октябрьский диплом» — новая конституция империи, восстановившая автономию регионов и расширившая права региональных ландтагов, прежде всего венгерского государственного собрания, получившего даже право законодательной инициативы. Была также восстановлена комитатская система в Венгрии, а венгерский язык был объявлен официальным на территории Венгрии.

Тем не менее «Октябрьский диплом» не успокоил венгерское общество: волнения с требованиями восстановления во всей полноте конституции 1849 года продолжились. В то же время диплом вызвал недовольство славянских частей империи, протестующих против предоставления особых прав венграм, а также австрийских либералов, опасающихся того, что в новом имперском рейхсрате немцы окажутся в меньшинстве.

В результате 26 февраля 1861 года был опубликован «Февральский патент», изменявший октябрьскую конституцию в духе централизации: права региональных ландтагов были существенно сокращены, а полномочия имперского рейхсрата, формируемого теперь не по национально-территориальному, а по сословному принципу, значительно расширены.

Государственное собрание Венгрии отказалось утвердить «Февральский патент» и воздержалось от посылки своих представителей в имперский парламент. Была также принята «петиция Деака» императору с просьбой о восстановлении конституции 1849 года. Но император отверг петицию и 22 августа 1861 года распустил государственное собрание и местные комитатские собрания.

В Венгрии был введён режим чрезвычайного положения (так называемый «провизориум Шмерлинга»), который вскоре был распространён и на другие регионы империи. В 1863 году имперский парламент покинули чешские и польские депутаты, что полностью парализовало его работу. Таким образом, попытки реформ провалились, что в 1865 году признал и сам император, отменив конституцию 1860 года.

Венгерское национальное движение в 1849—1863 годах

Венгерское национальное движение в период после подавления революции 1848—1849 годов характеризовалось высоким уровнем неоднородности. Центристы во главе с Йожефом Этвёшем безуспешно пытались убедить австрийское правительство вернуться к федерализму и автономии регионов, существовавшим до 1848 года, считая, что только расширением прав областей, составляющих империю, можно добиться её укрепления. Более популярными среди венгров, однако, были те политические группировки, которые отказывались от сотрудничества с «баховским режимом». Наибольшее влияние приобрёл Ференц Деак, бывший министр юстиции революционного правительства Лайоша Баттяни, ставший идеологом движения «пассивного сопротивления» (уклонение от уплаты налогов, неучастие в администрации, отказ от любого сотрудничества с правительственными структурами, демонстративное «невладение» немецким языком). Целью Деака и его сторонников было восстановление внутреннего суверенитета Венгрии в рамках Австрийской империи, то есть возвращение к ситуации времён весны—лета 1848 года, когда венгерская революция уже добилась широкой автономии и самоуправления, но ещё не порвала с династией Габсбургов и империей как таковой. Наиболее радикальное крыло венгерского национального движения представлял Лайош Кошут; он и другие лидеры революции в эмиграции выступали с требованиями независимости как Венгрии, так и других национальных регионов империи, и формирования на Балканах венгро-славяно-румынской конфедерации под руководством Венгрии. Кошут, подготавливавший в Венгрии новое восстание, стремился заручиться поддержкой западных держав против Австрии и России, которых он считал главными врагами прогресса в Центральной и Юго-Восточной Европе. Его выступления в Конгрессе США, переговоры с Наполеоном III, Кавуром и другими общественными деятелями Запада обеспечили мировое признание венгерского национального движения и расширение симпатий к венграм в Европе.

Кошут планировал использовать австро-итало-французскую войну 1859 года для поднятия нового восстания в стране. Однако быстрое заключение враждующими сторонами Виллафранкского мира разрушило планы радикалов. Тем не менее на период 1859—1861 годов пришёлся пик антиавстрийских выступлений в Венгрии. Любое политическое событие в то время вызывало массовые митинги и демонстрации. Венгры срывали с государственных учреждений австрийские гербы. Попытки правительства урегулировать ситуацию путём ограниченных реформ провалились: Октябрьский диплом и Февральский патент были отвергнуты венгерским национальным движением. Главным требованием оставалось восстановление конституции 1848 годов, предполагающей полный суверенитет Венгерского королевства при сохранении унии с Австрией. В 1863 году конституционные реформы были свёрнуты и правительство вновь вернулось к автократическим методам управления. Именно в этот период началось падение влияния радикалов в венгерском национальном движении: опубликованный Кошутом в 1862 году проект «Дунайской конфедерации» был раскритикован не только центристами и партией Деака, но и левым крылом венгерского движения (партия резолюции Кальмана Тисы).

Австро-венгерское сближение

Несмотря на провал попыток конституционных реформ 1860—1861 годах, император Франц Иосиф I не оставил надежды на выработку некоего компромисса с венгерским национальным движением, позволившего бы укрепить монархию. В 1865 году начались секретные переговоры через посредников между императором и Ференцем Деаком. Их результаты были опубликованы в «Пасхальной статье» Деака 16 апреля 1865 года, в которой лидер венгерских либералов высказался за отказ от традиционного требования восстановления конституции 1848 года. На государственном собрании Венгрии, открывшемся в 1865 году, развернулась бурная дискуссия об условиях, на которых возможен компромисс с Австрией. Победу одержал Деак и его сторонники, которым противостояли радикалы и «партия резолюции», настаивающие на необходимости утверждения конституции 1848 года в качестве предварительного условия соглашения.

Австро-венгерское сближение ускорили международные события середины 1860-х годов. В 1866 году вспыхнула австро-прусская война и австрийские войска были наголову разбиты в битве при Садове. Поражение в войне означало исключение Австрийской империи из Германской конфедерации и начало процесса объединения Германии под эгидой Пруссии. Резкое ослабление в результате войны Австрийской империи при одновременном усилении угрозы со стороны России и росте панславянских симпатий внутри национальных движений славянских народов империи, прежде всего чехов, обеспокоили венгерских лидеров. Тактика «пассивного сопротивления» уже не приносила результатов, а, наоборот, лишала венгерскую элиту возможности участвовать в управлении страной. В то же время усилились национальные движения других наций Австрийской империи: чехов, хорватов, румын, поляков и словаков, которые выступали с идеями преобразования государства в федерацию равноправных народов. Всё это привело к тому, что Деак и его сторонники решили отказаться от национальной идеологии времён революции и радикально снизили объём своих требований на переговорах с правительством.

В то же время австрийские либералы также осознали необходимость союза с венграми для того, чтобы немцы остались преобладающей нацией в западной половине империи. Франц Иосиф, рассматривавший несколько вариантов трансформации государства, включая возврат к неоабсолютизму и создание федерации народов, к концу 1866 года убедился в преимуществах австро-венгерского дуализма, который давал надежду на возможный австрийский реванш в Германии. Определённую роль в смягчении позиции императора по отношению к венгерскому национальному движению, видимо, сыграла его жена, императрица Елизавета, симпатизировавшая венграм. Позднее её роль в достижении австро-венгерского компромисса была сильно преувеличена общественным мнением Венгрии, романтизировавшим образ императрицы.

В таких условиях власти Австрийской империи искали уже не сближения с враждебно настроенным Германским союзом во главе с Пруссией, а компромисса с Венгрией, в которой к тому времени существовало мощное национальное движение. В марте 1867 года было заключено Австро-венгерское соглашение, превратившее Австрийскую империю в Австро-Венгрию. Новое государство представляло собой конституционную дуалистическую монархию, разделённую на Транслейтанию и Цислейтанию. Обе части возглавил бывший император Австрийской империи Франц Иосиф I, который и правил Австро-Венгрией вплоть до 1916 года.

Территория и демография

Территория

На севере Австро-Венгрия граничила с Саксонией, Пруссией и Россией, на востоке — с Румынией и Россией, на юге — с Румынией, Сербией, Турцией, Черногорией и Италией и омывалась Адриатическим морем, а на западе — с Италией, Швейцарией, Лихтенштейном и Баварией1871 года Саксония, Пруссия и Бавария — в составе Германской империи).

Население

Административно-территориальное деление

История Австрии

Доисторическая Австрия
Норик и Реция
Восточная марка
Герцогство Австрия
Эрцгерцогство Австрия
Священная Римская империя
(Габсбургская монархия)
Австрийская империя
Австро-Венгрия
Первая республика
Альпийские и дунайские рейхсгау
Союзная оккупация
Вторая республика

В политическом отношении Австро-Венгрия делилась на две части — Австрийскую Империю, управляемую с помощью Рейхсрата, и Венгерское Королевство, включавшее в себя исторические земли венгерской короны и подчинявшееся венгерскому парламенту и правительству. Неофициально эти две части назывались Цислейтания и Транслейтания соответственно. Аннексированная Австро-Венгрией в 1908 году Босния и Герцеговина не была включена ни в состав Цислейтании, ни в состав Транслейтании и управлялась особыми органами власти.

В административном отношении Австро-Венгрия делилась на следующие составные части (коронные земли):

Коронные земли делились на округа (bezirk), округа на города (stadt) и общины (gemeinde).

Представительными органами частей (Венгрии, Хорватии) являлись земельные сеймы, исполнительными органами — земельные правительства, состоящие из земельного премьер-министра и земельных министров. Императора в коронных землях представляло наместничество (statthalterei), представительными органами земель являлись земельные сеймы (landtag), исполнительными органами — земельные комитеты (landesausschuss), состоявшие из земельного капитана (landeshauptmann) и земельных советников (landesrat). Наместничество в округах представляли окружные капитанства (bezirkshauptmannschaft). В городах представительными органами являлись общинные советы (gemeinderat), исполнительными органами — городские советы (stadtrat), состоявшие из бургомистра (buergermeister) и городских советников (stadtrat). Представительными органами общин были общинные представительства (gemeindevertretung), исполнительными — общинные комитеты (gemeindeausschuss), состоявшие из бургомистра и общинных советников.

Правители

В период от образования до распада главами государства в Австро-Венгрии были всего лишь два человека:

Лоскутная империя

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С момента своего образования Австро-Венгрия, представлявшая собою полиэтническое государственное образование, испытывала существенное давление со стороны славянских национальных движений, охватывавших значительную часть её территории. Австрийская империя представляла собою немецкое государство, претендовавшее на первенство в Германии. После Австро-прусской войны (1866), ознаменовавшейся потерей Венецианской области в Италии и объединением Германии, которое реализовалось по «малогерманскому» сценарию, исключившему Австро-Венгрию, активизировалось чешское национальное движение, охватившее наиболее промышленно развитую часть страны. Предоставление привилегированных прав венграм также способствовало пробуждению национального самосознания в других славянских регионах — австрийской части Польши, Славонии, Хорватии, Галиции. Дискутировался вопрос о преобразовании в триединую монархию, с выделением в самостоятельную единицу Чехии. Оккупация Боснии по результатам Берлинского конгресса (1878) и её присоединение в 1908 году создавали ощущение твердости центральной власти. Конфликт с Сербией (1914) привёл к началу Первой мировой войны, в которой Австро-Венгрия оказалась подчинённым и неудачливым союзником Германии, уступившим на поле боя своим основным противникам — Сербии и России.

Распад

В 1918 году экономический кризис, сложная обстановка на фронте и распад соседней Российской империи послужили причиной распада Австро-Венгрии. В октябре того же года события приобрели угрожающий характер, и Карл I призвал народы империи сплотиться, сформировав национальные комитеты. Комитеты были сформированы, однако они занялись не централизацией империи, а отстаиванием интересов её национальных меньшинств . 28 октября чехословацкий национальный комитет провозгласил Чехословакию, 29 октября было провозглашено Государство словенцев, хорватов и сербов, 31 октября в Будапеште произошло вооружённое восстание, и император Австрии потерял контроль над страной. 1 ноября была провозглашена Западно-Украинская народная республика, 6 ноября — Польша. В тот же день Карл I отрёкся от австрийского престола. Австро-Венгрия прекратила своё существование.

Была провозглашена Австрийская республика, союзная с Германией, но позже этот союз был запрещён Парижской мирной конференцией и договорами, подписанными в Версале, Сен-Жермене и Трианоне.

На территории бывшей империи возникло несколько новых государств — Чехословакия, Польша, Австрийская республика, Венгрия. Остальные регионы страны вошли в состав Румынии, Югославии и Италии.

Государственное устройство

Согласно договору и конституции 1867 года обе половины государства (Цислейтания и Транслейтания) получали собственные парламенты, министерства, армии и бюджеты[3]. После присоединения к империи Боснии она тоже получила свой сейм и бюджет. Делегации от Австрии и Венгрии поочерёдно проводили заседания в парламенте, где решались государственные вопросы. Общеимперскими учреждениями были признаны армия и министерства иностранных дел и финансов, содержавшиеся за счёт общеимперского бюджета.

Возглавлял государство австрийский император (англ.), также занимавший престол Венгрии, король Богемии, Далмации, Хорватии, Славонии, Галиции и Лодомерии и Иллирии, титулярный король Иерусалима и прочие. В его руках была сосредоточена вся власть, ограниченная конституцией и парламентом. Император имел право назначать и смещать с должностей министров, но они отчитывались перед австрийским парламентом. Законодательный орган — Государственный Совет (Reichsrat) — состоял из палаты господ (Herrenhaus) и палаты депутатов (Abgeordnetenhaus), исполнительным органом являлось Министерство (Ministerium) во главе с министр-президентом (Ministerpräsident).

На местах власть принадлежала местным правительственным организациям, которые подчинялись вышестоящим органам. Общая численность чиновников разных родов в три раза превышала общеимперскую армию Австро-Венгрии[3]. Все они жили за счёт государства.

Политические партии

Левые

Центристы

  • Немецкая прогрессивная партия — либеральная

Правоцентристы

Правые

  • Немецкая народная партия — националистическая

Правовая система

Высшая судебная инстанция — Государственный Суд (Reichsgericht), суды апелляционной инстанции — высшие земельные суды (oberlandesgericht), суды первой инстанции — земельные суды (landgericht), низшее звено судебной системы — окружные суды (bezirksgericht).

Вооружённые силы

(kaiserliche und königliche Armee)

Экономика

Экономика едва возникшей Австро-Венгрии была развивающейся, отстающая от стран Запада, но переживающая индустриальный подъём. Она была унаследована ещё от Австрийской империи. Прежняя политика протекционизма властей и её последствия были ликвидированы реформами конца 60-х годов XIX века. В результате экономика получила импульс к развитию и за несколько лет достигла уровня стран Западной Европы. Переломным моментом стал кризис 1873 года. Он затронул и Австро-Венгрию, где в «чёрную пятницу» 9 мая[4] на Венской бирже произошёл крах. Это значительно ослабило валюту, а количество банков сократилось в несколько раз. Оправиться от кризиса страна смогла только в 1881 году, когда достигла уровня развития 1873 года. Однако в дальнейшем австро-венгерская экономика больше не смогла встать в один ряд с ведущими экономиками Европы и мира. Тем не менее именно тогда зарождаются автомобильные марки Ikarus, Tatra и Škoda.

Ещё одним значительным экономическим кризисом был продолжительный кризис в Первую мировую, когда из-за нехватки продовольствия происходили голодные бунты, а крона по отношению к доллару обесценилась в 3 раза[4]. Вывоз и ввоз товаров за границу был невозможен из-за ведения военных действий, а постоянные стачки и забастовки рабочих стали причиной нехватки материалов и боеприпасов.

Бо́льшая часть населения была занята в аграрной сфере, особенно на периферии империи. Это было связано с феодальными пережитками. Многие земли принадлежали крупным боярам, магнатам и помещикам, на которых работали местные крестьяне. Землевладельцы запрещали продавать крестьянам свой урожай в городе, установив монополию на товары со своих участков. В Цислейтании к 1910 году из 10 тысяч жителей абсолютное большинство было занято в аграрном секторе:

Род занятий Количество  %
Аграрное хозяйство 5238 52,38
Индустрия 2472 24,72
Транспорт 583 5,83
Торговля 413 4,13
Учителя и чиновники 330 3,30
Пенсионеры и рантье 318 3,18
Безработные 293 2,93
Горное дело 206 2,06
Военные 101 1,01
Свободные профессии 41 0,41
Рыболовство 5 0,05

В Транслейтании занятых в сельском хозяйстве было ещё больше, а Венгрия являлась сырьевым придатком для Австрии. Там для всей империи производили продукты питания и сырьё. Несмотря на это, Австро-Венгрия всё же не могла обходиться без поставок хлеба из Российской империи и Румынии. Занятость населения в Венгрии[3]:

Род занятий Количество  %
Аграрное хозяйство 6842 68,42
Индустрия 1352 13,52
Наёмные рабочие 554 5,54
Учителя и чиновники 297 2,97
Торговля 289 2,89
Транспорт 229 2,29
Пенсионеры и рантье 139 1,39
Безработные 133 1,33
Горное дело 85 0,85
Военные 79 0,79
Рыболовство 1 0,01

В отличие от Венгрии, в Австрии была развита промышленность. Абсолютное большинство фабрик было сосредоточено в австрийской половине страны: в Богемии, Силезии, Нижней Австрии, Форарльберге и Моравии. Машиностроительные заводы располагались в своём большинстве в Вене, Венском Нейштадте, Триесте, Праге и Брюнне. Железо на фабрики и заводы поставляли из горных районов государства: Нижней Австрии, Верхней Австрии, Моравии, Силезии, Каринтии, Штирии, Крайны. Снабжение предприятий топливом и материалами затруднялось, так как империя не обладала достаточно большим запасом природных ресурсов[3]. Цислейтания производила машины, хлопчатобумажные ткани, ковры, химикаты, вооружения, предметы быта и прочее. В 1868 году в Пльзене была основана фирма Шкода, производившая оборудование и машины. Впоследствии фирма переориентировалась на производство автомобилей. Также в Чехии был основан крупнейший обувной концерн Европы тех времён Batá.[5].

Парламент Австрии принял ряд законов, регулирующих работу на предприятиях. В конце XIX века Христианско-социальной партии Австрии удалось добиться защиты прав рабочего в полной мере, хотя это было реализовано только в Вене[3].

В Австро-Венгрии была развита транспортная система. С развитием торговли на море и реках появилась необходимость в ремонте старых и прокладке новых дорог. Крупные промышленные центры были связаны между собой железными дорогами, которых до кризиса 1873 года проложили 9600 километров. 90 % всей железнодорожной сети принадлежало государству. Австро-венгерские инженеры принимали участие в сооружении дорог как внутри страны, так и за её пределами. С их помощью была сооружена Восточная железная дорога[5], связавшая Европу и Стамбул. Для удобства передвижения по рекам сооружались каналы. Также Австро-Венгрия имела мощный морской торговый флот, который базировался в Триесте. Сам Триест к моменту распада империи превратился в крупный торговый центр и важнейший морской порт.

Несмотря на относительно быстрое развитие экономики, она не могла существовать без иностранных инвестиций. В основном в предприятия империи вкладывали деньги Германия и Великобритания. К XX веку большая часть военной промышленности контролировалась инвесторами из Германии[5].

Культура

Согласно немецкому философу Шопенгауэру музыка является наивысшим из всех видов искусства, поэтому одним из значительных культурных объектов Австро-Венгрии стала Венская опера (1869). Большого расцвета также достигла наука (физики Больцман и Доплер, психолог Фрейд). Развивалась и философия (Мах, Витгенштейн).

Символы государства

Флаг

Герб

Гимн

Библиография

  • Андрей Шарый; Ярослав Шимов. Корни и корона. Очерки об Австро-Венгрии: судьба империи. — 2011.
  • Ярослав Шимов. Австро-Венгерская империя. — 2003.
  • Григорьева А. А. Внешняя политика Австро-Венгрии на Балканах и панславизм (60-е гг. XIX — начало ХХ вв.) // Вестник Иркутского государственного технического университета. — 2011. — № 7(54). — С. 187—193.
  • Григорьева А. А. Южнославянский вопрос в Габсбургской империи (40-е гг. XIX — начало XX вв.) // Известия Иркутского государственного университета. Серия «Политология. Религиоведение». — Иркутск, 2011. — № 1(6). — С. 136—142.
  • Григорьева А. А. [www.gramota.net/articles/issn_1997-292X_2012_4-2_15.pdf Немецко-чешские противоречия в Габсбургской империи в 40-е гг. XIX — начале ХХ вв]. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — 2012. — № 4 (18). — Ч. 2. — С. 62—64.

См. также

Напишите отзыв о статье "Австро-Венгрия"

Примечания

  1. [ah.milua.org/avstrijskoe-dvoryanstvo-1806%E2%80%931919-gg История государства Габсбургов: Австрийское дворянство 1806—1919 гг. Декрет императора Иосифа II от 1781 г. «Право веротерпимости» (нем. Toleranzpatent)]
  2. Необычное название «Rakousko», не имеющее аналогии в других языках (кроме словацкого), происходит, скорее всего, от rātgōz- — так могли звать одну из баварских дворянских семей (rāt — «читать, советовать, догадываться», gōz — германское фамильное окончание); в этом случае слова «Rakousko» и «Raabs» происходят от одного корня. — [8b.kz/YYcD John Dingley. On the Origin of Czech «Rakousko», Slovak «Rakúsko» // Harvard Ukrainian Studies. — Vol. 28. — No. 1/4 (Rus' Writ Large: Languages, Histories, Cultures: Essays Presented in Honor of Michael S. Flier on His Sixty-Fifth Birthday (2006)). — PP. 95-104.(недоступная ссылка с 22-05-2015 (3423 дня))]
  3. 1 2 3 4 5 Шапошников Б. М. [militera.lib.ru/science/shaposhnikov1/01.html Мозг армии]. — Москва: Военгиз, 1927.
  4. 1 2 Rothschild K. W. Austria's Economic Development between the two Wars. — С. 21—22.
  5. 1 2 3 Гольверк Ася, Хаймин Сергей. [www.europa.km.ru/austria/history12.htm История Австрии] (рус.). Проверено 24 ноября 2008. [www.webcitation.org/69fqAJIVl Архивировано из первоисточника 5 августа 2012].

Литература

Ссылки

  • Дмитрий Адаменко. [ah.milua.org/ История государства Габсбургов] (рус.). Проверено 30 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DQtaNF8D Архивировано из первоисточника 5 января 2013].

Отрывок, характеризующий Австро-Венгрия

В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.