Автоботы

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Автобот»)
Перейти к: навигация, поиск

Автобо́ты (англ. Autobots) — протагонисты вымышленной вселенной трансформеров, герои обширной коллекции комиксов, книг, мультфильмов и кинофильмов. На протяжении всей саги (почти всей[1]) они представляются позитивными персонажами, противостоящими агрессивным и злым Десептиконам. Самыми известными из лидеров автоботов являются Оптимус Прайм (англ. Optimus Prime ), Родаймес Прайм (англ. Rodimus Prime), Истребитель (англ. Star Saber), Ультра Магнус (англ. Ultra Magnus) и Крепыш Максимус (англ. Fortress Maximus).
Эмблема автоботов — стилизованное человеческое лицо.





Происхождение

Согласно комиксам Marvel, все трансформеры были созданы Праймусом — богом-трансформером, который к моменту действия сюжета трансформировал себя в планету Кибертрон. Они являлись защитными механизмами, созданными с целью оберегать его от его злого брата Юникрона.

Согласно сюжетной линии мультфильмов, рисованных в США, Автоботы — это огромные роботы, созданные расой квинтессонов.

В кинофильме «Трансформеры» их название расшифровывается как «Автономные роботизированные формы жизни с планеты кибертрон».

Предыстория

Автоботы представляют высшие идеалы Кибертрона. Будучи от природы не склонными к агрессии, Автоботы не выступают в этой роли даже в войне с Десептиконами. Напротив, они героически сражаются за мир, до последнего воина, до последней капли энергии.
Под руководством Совета Старейшин Автоботы были родоначальниками кибертронской цивилизации, о чём свидетельствует большинство известных учёным источников. Они составляли ядро цивилизации Кибертрона — во всяком случае, до появления группировки Десептиконов под командованием Мегатрона. (До этого времени представлялось, что все Трансформеры были Автоботами).

Клан Праймов

Хотя у Автоботов был Совет Старейшин, лидерство по давней традиции сосредоточивалось в одних руках. Вождю вручалась Матрица Лидерства Автоботов, настроив которую, он становился могущественным Праймом. Пост лидера традиционно занимали мудрейшие и самые уважаемые из Автоботов, срок правления которых продолжался до тех пор, пока очередной Прайм не умирал или не отправлялся в неизведанные края на покой. Обычно он сам выбирал своего преемника, хотя могли быть и исключения (например, в фильме «Трансформеры: The Movie» Оптимус Прайм перед смертью передал Матрицу Ультра Магнусу, но тот не смог открыть её и использовать её силу, и потому не стал очередным Праймом).

Праймы

  • Прима — самый первый трансформер и первый носитель Матрицы, обладатель Звёздного Меча.
  • Нексус Прайм — прародитель гештальтов, состоящий из двух автоботов и трёх десептиконов, один из которых заперт в параллельном измерении.
  • Логос Прайм — первый кассетник.
  • Бист Прайм — предок максималов.
  • Алхемист Прайм — друг Альфа Триона, просветитель Кибертронской цивилизации.
  • Амальгамус Прайм — трикстер.
  • Лаг Максимо — могущественный тёмный трансформер, равный по силе Фоллену.
  • Солус Прайм — единственная фембот в истории Праймов. Создатель множества кибертронских артефактов и обладатель Молота Солуса.
  • Мегатронус Прайм — также известен как Фоллен. Один из первых Тринадцати Праймов, он предал своих собратьев и был отправлен в изгнание. Мегатрон назвал себя именно в его честь.
  • Гвардиан Прайм (первоначально — Пре-Трансформер) — ему передалась Матрица, однако позднее был убит. Судя по внешности, он — предок Хот Рода.
  • Альфа Прайм (первоначально — Альфа Трион, также А-3) — 11 миллионов лет назад возглавил восстание трансформеров против владычества Квинтессонов, в результате которого те были изгнаны с Кибертрона[2]. Со временем отошёл от дел, но остался старейшим и мудрейшим из автоботов; долгое время был хранителем Сигма Компьютера. Не́когда Альфа Трион создал Оптимуса Прайма[3], и тесная связь между ними сохранилась даже тогда, когда Альфа Трион слился с Сигма Компьютером. Оптимус неоднократно обращался к своему «отцу» за советом и помощью.
  • Вектор Прайм — легендарный Хранитель Времени и Пространства, трансформер почти такой же старый, как и само время. Вектор Прайм был одним из первых 13-и трансформеров, созданных на заре времён Праймусом, первым лидером автоботов и носителем Матрицы Лидерства. Миллионы лет он, по поручению Праймуса, находился вне действия временного потока, наблюдая за историей Вселенной. Тем не менее, он вынужден был примкнуть к современным автоботам, когда возникла угроза Чёрной Дыры. Вектор Прайм обладает огромным количеством знаний с самого начала времени, именно он является ключевой фигурой в поисках Киберключей Планет, поскольку очень многое знает о них. Как и любой автобот, он очень ценит жизнь, и всегда защищает её.
  • Микронус Прайм — последний из Тринадцати. Благодаря своему росту (какой кстати близок к размеру миникона) содержит больше энергии, чем четыре других Прайма вместе взятые. При этом он может подсоединиться к любому из собратьев и поделиться этой энергией, используя камень Химеры. После разрыва связи он мог временно копировать способности тех, с кем соединялся, опять же, благодаря камню.
  • Номиус Прайм — предшественник Зеты Прайма[4].
  • Зета Прайм — согласно версии игры, охранял устройство, позволяющее активировать Ключ Омеги. После поражения от рук Мегатрона, Саундвейва и Брейкдауна считался погибшим. Но на самом деле был пленён в тюрьме Каона, где камера Зеты была под охраной Саундвейва. Позже был освобождён Оптимусом, Бамблби и Сайдсвайпом, но вскоре после освобождения скончался от полученных повреждений.
  • Сентинел Прайм — по версии фильма «Трансформеры 3: Тёмная сторона Луны» был непосредственным предшественником Оптимуса Прайма на посту лидера автоботов, но впоследствии перешёл на сторону десептиконов.
  • Оптимус Прайм (первоначально — Орион Пакс) — на протяжении последних 7 миллионов лет являлся бессменным лидером автоботов; в 2005 году временно покинул пост по причине своей смерти от руки Мегатрона.
  • Родимус Прайм (первоначально — Хот Род) — был лидером автоботов в период с 2005 по 2007 год (до возвращения Оптимуса Прайма). Согласно версии японского сериала «Headmasters», в 2011 году вернулся на пост лидера, когда Оптимус Прайм в очередной раз пожертвовал своей жизнью ради того, чтобы предотвратить взрыв Сигма Компьютера[5]. Однако после того, как Кибертрон был взорван подручными Скорпонока, решил, что больше не достоин возглавлять автоботов, и отправился в странствие по Вселенной — искать мир без войн и разрушений[6].

Война

Когда разразившаяся война расколола Кибертрон, Автоботы объединились под командованием Оптимуса Прайма. Так они оказались в самом пекле войны, которая изменила их мир до неузнаваемости. Оптимус Прайм действовал с большой проницательностью, создав ядро армии из 19 знаменитых воинов. Именно их он взял с собой в первый полет «Арка», не предполагая, конечно, что он затянется на столь длительное время — после крушения на Земле экипаж «Арка» был в состоянии дезактивации 4 миллиона земных лет. Во время их отсутствия на Кибертроне Автоботы несколько сдали свои позиции. Их возглавили Крепыш Максимус и Ультра Магнус, но им не удавалось, подобно Оптимусу Прайму, объединить Автоботов и воодушевить на великие свершения. Так перед Великим Упадком Кибертрона Автоботы растеряли все, что приобрели под руководством Оптимуса Прайма.

После Великого Упадка Кибертрона

Когда Кибертрон был пробужден Шоквейвом, изначальное недоверие к нему Автоботов быстро улетучилось, когда многие их соратники согласились разделить с ним лидерство на Кибертроне. Некоторые Автоботы не согласились с такой позицией своих товарищей и сформировали подпольное движение сопротивления. Именно тогда начиналась слава юного Хот Рода, который стал лидером самой радикальной группы, члены которой отдавали должное его отваге, преданности и бескорыстию. Его учителем был ветеран Автоботов Кап, многое повидавший и опытный в военных делах. Сплав задора и расчетливости сделал своё дело, и очень скоро их партия прославилась активными подрывными действиями против диктаторского режима Шоквейва.

С возвращением Оптимуса Прайма на Кибертрон Автоботы забыли о разногласиях и снова посвятили свои жизни борьбе с Десептиконами.

Команды автоботов

Некоторые автоботы объединяются в особые команды; самые известные из них — это:

  • Диноботы (лидер — Гримлок): при трансформации принимают облик механических динозавров. Способность к слиянию у них отсутствует, но она им и не требуется, так как и без этого они являются чуть ли не сильнейшими из всех автоботов (за исключением, разве что, Оптимуса Прайма, хотя это очень спорно — ведь и ему в схватке с диноботами пришлось нелегко). Диноботы никогда не были «гигантами мысли», зато в бою им нет равных: из всех десептиконов только Девастатор рискует вступить с ними в бой (всем прочим, включая Мегатрона, это не под силу). Ещё одна уникальная способность диноботов — умение летать.
  • Аэроботы (лидер — Сильверболт): транформируются в самолёты различных моделей. Среди автоботов имеют наивысшие показатели скорости. Они были созданы специально для противодействия Эффектиконам — отряду десептиконов, трансформирующихся в автомобили; как сказал Оптимус Прайм, «Если Мегатрон ждёт нас на дорогах, мы будем сражаться с ним в небе»[7]. Аэроботы стали первой командой автоботов, способной составлять гештальт — великолепного Супериона.
  • Протектоботы (лидер — Хот Спот): принимают при трансформации форму спасательной техники; однако, помимо спасательных операций, они нередко появляются и на поле боя в качестве надежной ударной силы. Смелые и беззаветно преданные идеалам автоботов, протектоботы вместе составляют Дефенсора — верного защитника людей.
  • Техноботы (лидер — Скатторшот) — Абсолютно разные по натуре, характерам и альт-формам техноботы, тем не менее, прекрасно работают вместе в любой ситуации, будь это очередная перестрелка с десептиконами или «обычная» спасательная операция. Как ни странно, но создателем этой «продвинутой» команды был никто иной, как Гримлок (в результате одной аварии он превратился в настоящего гения). Но чтобы новые трансформеры смогли одолеть такого опасного врага, как Абоминус, лидер диноботов передал свой обретённый суперинтеллект составному роботу техноботов — легендарному Компьютрону.

Прочие команды и объединения

  • Троттлботы/Дроссельботы (лидер — Голдбаг) — команда автоботов, представляющая собой гарнизон Метроплекса.
  • Рэкеры (лидер — меняется[8]) — ударный спецотряд автоботов, которые ведут войну «по своим правилам». Самые известные из Рэкеров — Балкхэд и Уилджек, а также родимус и спрингер. В фильме отряд Рэкеров состоит из Родбастера, Лидфута и Топспина. В данном случае кто лидер не понятно.
  • «Объединённый отряд „Удар Молнии“» (англ. Lightning Strike Coalition) (лидер — Гримлок) — силовой отряд автоботов, соперничающий с Рэкерами[9][10].

Напишите отзыв о статье "Автоботы"

Примечания

  1. В 2008 году появился комикс давший основу для новой трансформерской вселенной: Shattered Glass, где автоботы были отрицательными персонажами
  2. «До будущего ещё далеко». Трансформеры. Серия 74, сезон 3.
  3. «На заре войны». Трансформеры. Серия 59, сезон 2.
  4. Упоминался самим Зетой в комиксах «Transformers: Autocracy».
  5. «Рождение нового лидера». Headmasters. Серия 3.
  6. «Кризис на Кибертроне (Часть 2)». Headmasters. Серия 10.
  7. «Ключ от Сигма Компьютера (Часть 2)». Трансформеры. Серия 57, сезон 2.
  8. Самые известные лидеры: Импактор (мёртв), Спрингер и Ультра Магнус
  9. Согласно версии игры «Transformers: Fall of Cybertron» и комиксам, развивающим её сюжет, все члены этой команды были переформатированы Шоквейвом и превращены в Диноботов
  10. В комиксах «Dreamwave», помимо диноботов, в отряд входили также Кап, Айронхайд, Уилджек, Смоукскрин и Инферно

Отрывок, характеризующий Автоботы


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.