Автономная Республика Северного Эпира

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Автономная Республика Северного Эпира
Αυτόνομος Δημοκρατία της Βορείου Ηπείρου
←
28 февраля — 27 октября 1914


→
флаг печать
Столица Аргирокастрон
Язык(и) греческий (официальный);
албанский (второй)
Площадь 6444 км²
Население 228000 (1913)
Форма правления республика
президент
 - 1914 Георгиос Христакис-Зографос
К:Исчезли в 1914 году

Автономная Республика Северного Эпира (греч. Αυτόνομος Δημοκρατία της Βορείου Ηπείρου, Афто́номос Димократи́а тис Вори́у Ипи́ру) — самопровозглашённое государство, созданное 28 февраля 1914 года, после Балканских войн, греками жившими в Южной Албании (Северный Эпир).

Регион, известный как Северный Эпир, со значительным греческим населением был занят греческой армией во время Первой Балканской войны (1912—1913). Флорентийский протокол, однако, предполагал передать эту территорию новому албанскому государству. Это решение было отвергнуто местными греками, и, как только греческая армия заняла территорию, было создано автономное правительство в Аргирокастроне (греч. Αργυρόκαστρον, сегодня Гирокастра) под руководством Георгиоса Христакиса-Зографоса, выдающегося местного греческого политика и бывшего министра иностранных дел, и с молчаливой поддержкой Греции.

В мае автономия была подтверждена великими державами в Корфском протоколе. Соглашение подтвердило, что регион будет иметь свою собственную администрацию, признаются права местного населения, но при условии номинального подчинения Албании. Тем не менее, оно не было реализовано, потому что в августе правительство Албании было свергнуто. Греческая армия повторно оккупировала эту территорию после начала Первой мировой войны (октябрь 1914). Предполагалось, что Северный Эпир будет передан Греции после войны, но итальянская поддержка и поражение Греции в малоазийской кампании привела к окончательной уступке в пользу Албании в ноябре 1921 года[1]. В 1925 году граница Албании была зафиксирована во Флорентийском протоколе, и Греция отказалась от каких-либо претензий на Северный Эпир[2].





Предисловие

Северный Эпир и Балканские войны

В марте 1913 года, во время Первой Балканской войны, греческая армия после прорыва османских укреплений при Бизани освободила Янину. Перед этим 5 ноября 1912 года была взята Химара. В конце войны греческие вооружённые силы контролировали большую часть исторической области Эпир, достигнув линии от Кераунских гор (англ.)русск. на Ионическом побережье до озера Преспа на востоке.

На тот момент албанское движение за независимость только набирало обороты. 28 ноября 1912, во Влёре, Исмаил Кемали провозгласил независимость Албании, также было образовано Временное правительство, которое, впрочем, контролировало лишь территорию вокруг Влёры. В то же время османский генерал и этнический албанец Эссад-паша Топтани неожиданно провозгласил республику Центральной Албании, со столицей в Дурресе[3]. Однако многие албанские фисы всё ещё делали ставку на сохранение османской власти на Балканах[4]. Большая часть территории, которая позже вошла в состав Албанского государства, была занята греками на юге и сербами на севере[5].

Последняя османская перепись населения, проведённая в 1908 году, выявила наличие в данном регионе 128 000 православных христиан и 95 000 мусульман[6]. По тогдашним оценкам, от 30 000 до 47 000 человек говорили исключительно по-гречески. Другая часть православной общины была двуязычна, используя албанское патуа у себя дома и греческий для культурной, торговой и хозяйственной деятельности. Кроме того, эти люди имели греческое национальное самосознание и поддерживали сепаратистское движение[7]. Учитывая вышеперечисленные условия, вероятность поддержки Северным Эпиром Албанского правительства была сомнительна[8].

Демаркация греко-албанской границы

Концепцию независимого Албанского государства поддерживали крупные европейские державы, особенно Австро-Венгрия и Италия[9]. Оба этих государства стремились контролировать Албанию, которая, по словам министра иностранных дел Италии, Томмазо Титтони, предоставила бы итальянцам «неоспоримое преимущество в Адриатическом море». Захват черногорцами Шкодера и возможность проведения греческой границы в нескольких километрах к югу от Влеры вызвала сильное сопротивление этих государств[5][10].

В сентябре 1913 года была созвана Международная комиссия европейских государств для определения границы между Грецией и Албанией. Вследствие итальянского и австро-венгерского давления было определено, что регион Северный Эпир должен отойти к Албании.

Флорентийский протокол

При демаркации греко-албанской границы, согласно условиям Флорентийского протокола от 17 декабря 1913, регион отходил к Албании. Так, 21 февраля 1914 г. послы великих держав вручили ноту правительства Греции с требованием эвакуации греческой армии из этого края. Греческий премьер-министр Элефтериос Венизелос принял это решение в надежде на помощь в решении другой проблемы Греции — признания греческого суверенитета над Северо-Восточными островами Эгейского моря[11].

Реакция Северного Эпира

Декларация независимости

Такой поворот событий был крайне непопулярным среди греческого населения края. Греки Эпира почувствовали себя обманутыми правительством Греции, потому что правительство не сделало ничего, чтобы поддержать их огнестрельным оружием. В то же время, постепенный вывод греческой армии позволил бы албанским войскам взять под контроль регион. Итак, чтобы предотвратить такую возможность, было решено объявить о своей независимости[12][13]. Георгиос Христакис-Зографос, выдающийся государственный деятель Эпира и бывший министр иностранных дел Греции, вместе с представителями местных греков в «Общеэпирских советах», 28 февраля 1914 года провозгласил Автономную Республику Северного Эпира[14] со столицей в Аргирокастроне (греч. Αργυρόκαστρον, сегодня Гирокастра). Сформировав Временное правительство, Георгиос Христакис-Зографос стал президентом.

Флаг нового государства явился вариантом греческого национального флага, он состоял из белого креста в центре на синем фоне и был увенчан императорским византийским орлом чёрного цвета[15].

Полковник Димитриос Дулис подал в отставку со своего поста в греческой армии и присоединился к временному правительству в качестве военного министра. С первых же дней ему удалось мобилизовать армию, состоявшую из более чем 5 000 бойцов[16]. Кроме того, местный епископ Василий (Папахристу) (греч.)русск. занял пост министра религии и юстиции. Вскоре были сформированы вооружённые группы, вроде «Священного отряда», для противодействия любому вторжению на территорию автономного правительства. Первые районы, которые присоединились к автономистскому движению за пределами Гирокастра, были Химара, Саранда и Пермет.[17]

Реакция Греции и эвакуация

Греческое правительство не желало предпринимать любые открытые инициативы в поддержку восстания. Военные и политические деятели продолжали проведение медленного процесса эвакуации, который начался в марте и закончился 28 апреля. Официально любые формы сопротивления были запрещены, великие державы и Международная контрольная комиссия[18] предоставили гарантии обеспечения прав местных греков. После провозглашения в Гирокастре независимости, Зографос направил предложение представителям местных органов в Корче присоединиться к движению, но греческий военный комендант города, полковник Александрос Кондулис, чётко выполнял указания Афин — объявил военное положение, угрожая застрелить любого гражданина, который поднимет флаг Северного Эпира. Когда в Колёне местный епископ Спиридон провозгласил автономию, Кондулис немедленно его арестовал и выслал из страны[19].

1 марта Кондулис вывел подчинённые ему греческие войска из края и передал власть албанской жандармерии, состоявшей в основном из бывших дезертиров из Османской армии под командой голландских и австрийских офицеров[17]. 9 марта греческий флот блокировал порт Тирану — один из первых городов, присоединившихся к автономистскому движению[20]. Были также отдельные стычки между греческой армией и эпирскими подразделениями с небольшими потерями с обеих сторон[21]

Переговоры и вооружённый конфликт

После вывода греческой армии вспыхнул вооруженный конфликт между албанскими и североэпирскими войсками. В регионах Гирокастра, Химара, Саранда и Дельвина автономистским силам удалось успешно разоружить албанскую жандармерию и албанские иррегулярные формирования[19]. С другой стороны, Зографос, понимая, что великие державы не одобрят присоединение Северного Эпира к Греции, предложил три возможных дипломатических решения[17]:

  • Полная автономия под номинальным суверенитетом Княжества Албания.
  • Административная и кантональная система автономии.
  • Прямой контроль и управление европейскими государствами.

7 марта принц Вильгельм Вид прибыл в Албанию, в это время шли ожесточённые бои севернее Гирокастра, в области Цепо, где албанская жандармерия безуспешно пыталась развить наступление на юг. 11 марта состоялась попытка урегулирования при посредничестве голландского полковника Томсона на острове Корфу. Албанская сторона была готова принять ограниченную автономию Северного Эпира, но Карапанос настаивал на полной автономии, что было отклонено албанской делегацией, и переговоры зашли в тупик[19]. Между тем северноэпирские войска захватили Эрсеку и продолжили наступление на Фрашери и Корчу[22].

В то же время Международная контрольная комиссия решила вмешаться для предотвращения дальнейшей эскалации вооруженного конфликта. 6 мая Зографос получил сообщение о начале переговоров на новой основе. Зографос принял предложение, и перемирие было объявлено на следующий день. На время прекращения огня был получен приказ войскам Северного Эпира занять возвышенность Морава, доминирующую над Корчей, что делало сдачу албанского гарнизона в городе неизбежной[23].

Признание автономии и начало Первой мировой войны

Корфский протокол

Основная статья: Корфский протокол

Переговоры проводились на острове Корфу, где 17 мая 1914 года представители Албании и Северного Эпира подписали соглашение, известное как Корфский протокол. По его условиям две провинции, Корчи и Гирокастра, получали полную автономию (corpus separatum) под номинальным суверенитетом албанского князя Вильгельма Вида[23]. Албанское правительство имело право назначать и увольнять губернаторов и высших чиновников, опираясь на мнение местного населения. Другими пунктами были: пропорциональный набор коренных жителей в местную жандармерию и запрет нахождения в регионе военных отрядов, набранных не из местного населения. В православной школе греческий язык должен быть единственным языком обучения, за исключением первых трех классов. Греческий язык становился также равноправным с албанским в официальной сфере. Привилегии османской эпохи в Химаре восстанавливались, в качестве «капитана» (правителя) на 10 лет назначался иностранец[уточнить][24].

Выполнение и соблюдение протокола было возложено на Международную контрольную комиссию, а также организации государственного управления и отделы юстиции и финансов в регионе[25]. Создание и подготовка местной жандармерии должны были проводиться голландскими офицерами[26].

Договор был ратифицирован Протоколом представителей великих держав в Афинах 18 июня и албанским правительством 23 июня[27]. Учредительное собрание Эпира в Дельвине также утвердило условия протокола, хотя делегаты Химары протестовали, утверждая, что только союз с Грецией может дать жизнеспособное решение[28]. В начале июля города Тепелена и Корче (8 июля) перешли под контроль временного правительства Северного Эпира.

Нестабильность и отмены

Вскоре после начала Первой мировой войны ситуация в Албании дестабилизировалась и возник политический хаос. В то время страна была рассечена на ряд краевых правительств. Из-за анархии в центральной и северной Албании мир не был полностью восстановлен, несмотря на Корфский протокол, возникали спорадические вооружённые конфликты[29]. Принц Вильгельм покинул страну 3 сентября; на следующий день эпирские войска, без одобрения со стороны временного правительства, начали атаку на албанский гарнизон в Берате, и им удалось захватить за несколько дней его цитадель[30].

Премьер-министр Греции Элефтериос Венизелос был обеспокоен этими событиями, особенно из-за возможности дестабилизации ситуации за пределами Албании и провоцирования более широкого конфликта. 27 октября, после получения согласия великих держав, греческие войска (V армейский корпус) пересекли южную албанскую границу в конце октября 1914 года, вновь заняв всю южную Албанию, кроме Влёры, и установив военную администрацию[31]. Временное правительство официально прекратило своё существование, заявив, что оно достигло своей цели.

Послесловие

Греческая администрация во время Первой мировой войны договорилась с Грецией, Италией и великими державами, что окончательное урегулирование вопроса Северного Эпира следует оставить на будущее, после окончания войны. В августе 1915 года Элефтериос Венизелос заявил в греческом парламенте, что «только из-за колоссальной ошибки» можно было отделить область от Греции. После отставки Венизелоса в декабре следующее правительство роялистов воспользовалось ситуацией и формально включило регион в состав греческого государства. В первые месяцы 1916 года жители Северного Эпира участвовали в греческих выборах и избрали 16 представителей в греческий парламент. В марте было официально объявлено об объединении региона с Грецией, область была разделена на префектуры Аргирокастро и Корица[32]

Национальный раскол и разрушение сербского фронта привели к итальянской (в Гирокастра) и французской (в Корче) военной оккупации с сентября 1916 года. В послевоенный период автономистское движение только усилилось[33].

В соответствии с положениями Парижской мирной конференции, Северный Эпир должен был отойти к Греции, но из-за политических событий, таких как поражение Греции в греко-турецкой войне и сильное влияние Италии в пользу Албании, область отошла к Албании в 1921 году[1][34].

В феврале 1922 года парламент Албании утвердил Декларацию прав меньшинств. Тем не менее, Декларация, в отличие от протокола Корфу, признавала права нацменьшинств только на ограниченной территории (части районов Гирокастра, Саранда и 3 села у Химары), без осуществления любых форм местного самоуправления. Как прямое следствие этого, все греческие школы в крае были под давлением власти закрыты к 1935 году, в нарушение обязательств, принятых правительством Албании перед Лигой Наций[35]. Текущие границы Албании были установлены в 1925 году, и Греция была вынуждена отказаться от своих претензий на Северный Эпир[36].

В 1960-е годы Никита Хрущёв просил своего албанского коллегу о предоставлении автономии греческого меньшинства, но никаких результатов это это не принесло[37][38].

В 1991 году, после падения коммунистического режима в Албании, председатель организации греческого меньшинства Омония призвал к автономии Северного Эпира на том основании, что права, предусмотренные албанской конституцией, были весьма хрупкими. Это предложение было отклонено, что сподвигло радикальное крыло меньшинства призвать к союзу с Грецией[39]. Два года спустя председатель Омонии был арестован албанской полицией после того, как публично заявил, что целью греческого меньшинства стало создание автономной области внутри албанских границ, основанной на положениях Корфского протокола[40].

Напишите отзыв о статье "Автономная Республика Северного Эпира"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Miller 1966: 543-44
  2. ↑ Brad K. Blitz: War and change in the Balkans: nationalism, conflict and cooperation, Cambridge University Press, 2006. Page 225
  3. ↑ Stickney 1924:51
  4. ↑ Winnifrith 2002 130
  5. ↑ 1 2 Miller 1966:518
  6. ↑ Nußberger Angelika, Wolfgang Stoppel (2001). «Minderheitenschutz im östlichen Europa (Albanien)» (Universität Köln).
  7. ↑ Newman Bernard. [books.google.com/?id=ntUESPqqnDgC&dq= Balkan Background]. — READ BOOKS, 2007. — P. 262-263. — ISBN 978-1-4067-5374-5.
  8. ↑ Winnifrith 2002 130 «… in Northern Epirus loyalty to an Albania with a variety of Muslim leaders competing in anarchy cannot have been strong».
  9. ↑ Schurman 1916: «This new kingdom was called into being by the voice of the European concert at the demand of Austria-Hungary supported by Italy».
  10. ↑ Chase 2007 37-38
  11. ↑ Kitromilides 2008 Greek ministry of Foreign Affairs. Note of the Great Powers to Greece. It concerned the decision of the Powers to cede irrevocably to Greece all the Aegean islands already occupied by the latter (with the exception of Imbros, Tenedos and Castellorizo) on the date on which Greek troops would evacuate the parts of Northern Epirus awarded to Albania by the Florence Protocol.
  12. ↑ Kondis 1976, 124
  13. ↑ Schurman 1916: «It is little wonder that the Greeks of Epirus feel outraged by the destiny which the European Powers have imposed upon them… Nor is it surprising that since Hellenic armies have evacuated northern Epirus in conformity with the decree of the Great Powers, the inhabitants of the district, all the way from Santi Quaranta to Koritza, are declaring their independence and fighting the Albanians who attempt to bring them under the yoke.»
  14. ↑ в греческом языке слово αὐτονομία может означать как автономию, так и независимость
  15. ↑ Ruches 1965:83
  16. ↑ Boeckh 1996 115
  17. ↑ 1 2 3 Heuberger, Suppan, Vyslonzil 1996 68-69
  18. ↑ Организация, созданная великими державами, в целях обеспечения мира и стабильности в этом районе.
  19. ↑ 1 2 3 Kondis 1976 127
  20. ↑ Stickney 1924:43
  21. ↑ Ruches 1965:84-85
  22. ↑ Sakellariou M. V. [books.google.com/?id=UV1oAAAAMAAJ&dq=epirus+4000&q=Erseka Epirus, 4000 years of Greek history and civilization]. — p. 380: Ekdotike Athenon, 1997. — P. 480. — ISBN 978-960-213-371-2.
  23. ↑ 1 2 Ruches 1965: 91
  24. ↑ Miller 1966:520
  25. ↑ Stickney 1924:49
  26. ↑ Boeckh 1996 116
  27. ↑ Stickney 1924:50
  28. ↑ Kondis:132-133
  29. ↑ Ruches 1965:94
  30. ↑ Leon, George B. (1970). «[books.google.com/?id=yFppAAAAMAAJ&dq=berat%2Bepirotes%2B1914&q=Berat # search_anchor {{{title}}}]»: 61-80.
  31. ↑ Guy 2007, p. 117. «Greek troops crossed the southern Albanian border at the end of October 1914, officially reoccupying all of southern Albania, exclusive of Vlorë, and establishing a military administration by 27 October 1914».
  32. ↑ Stickney 1924:57-63
  33. ↑ Winnifrith 2002 132
  34. ↑ Kitromilides 2008 162—163
  35. ↑ Basil Kondis & Eleftheria Manda. [books.google.com/books?hl=el&id=TYa4AAAAIAAJ&q=1935%2Bschools#search_anchor The Greek Minority in Albania — A documentary record (1921—1993)]. Thessaloniki. Institute of Balkan Studies. 1994, p. 20.
  36. ↑ Brad K. Blitz: War and change in the Balkans: nationalism, conflict and cooperation , Cambridge University Press, 2006. Page 225
  37. ↑ Miranda Vickers and James Pettifer. [books.google.com/books?id=9IbgsDdeVxsC&printsec=frontcover&hl=el#PPA2,M1 Albania: From Anarchy to a Balkan Identity]. C. Hurst & Co. Publishers, 1997, ISBN 1-85065-290-2, p. 188-189.
  38. ↑ [books.google.com/books?hl=el&id=dVlpAAAAMAAJ&dq=Khrushchev%2Bepirus&q=Khrushchev%2BNorthern+Epirus&pgis=1#search_anchor Albania and the Sino-Soviet rift] William E. Griffith. M. I. T. Press, 1963
  39. ↑ [minds.wisconsin.edu/bitstream/handle/1793/21961/48_wp18.pdf?sequence=1 Working Paper. Albanian Series. Gender Ethnicity and Landed Property in Albania.] Sussana Lastaria-Cornhiel, Rachel Wheeler. September 1998. Land Tenure Center. University of Wisconsin, p.38
  40. ↑ Heuberger, Suppan, Vyslonzil 1996: 73

Отрывок, характеризующий Автономная Республика Северного Эпира

«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Автономная_Республика_Северного_Эпира&oldid=79819628»