Авторитарная демократия

Авторитарная демократия — форма демократии, при которой правящая элита авторитарного государства стремится представлять (или декларирует это) различные интересы общества. Концепция появилась в Италии эпохи фашизма под названием «органическая (функциональная) демократия» (итал. democrazia organica) и определялась как тип политико-административной организации общества, разрабатывавшийся для исправления нарушений, присущих партократии при режиме либеральной демократии, в качестве альтернативы либерально-демократической партийной системы и марксистской теории диктатуры пролетариата.

В Италии (с точки зрения сторонников)

Фашизм - это метод, а не цель на пути от автократии к демократии (Бенито Муссолини, интервью газете Sunday Pictorial (ныне Sunday Mirror) Лондон, 12 ноября 1926 года)

Органических демократия основывается на двух принципах: коммунитаризм и участие населения в управлении. Согласно этой теории, с одной стороны, благосостояние общества в целом имеет приоритет над частными интересами; с другой стороны, решения принимаются непосредственно в различных сегментах общества:

• согласно территориальной дифференциации — в семье, кондоминиуме, районе, на уровне муниципалитета и т. д.

• согласно профессиональной принадлежности — в организациях, представляющих людей одной профессии или рода деятельности — корпорациях, синдикатах, профсоюзах, трейд-юнионах и т. д.

Такой способ организации общества рассматривался сторонниками органической демократии более правильным, так как он основывается на первичных социальных отношениях, в отличие от искусственного разделения общества, присущего политическим партиям с их личной и идеологической борьбой.. Считается, что органицизму в экономике соответствует корпоративизм, и, наоборот, корпоративизму в политике соответствуют принципы органической демократии.

Особенности системы

В условиях органической демократии подразумевается отсутствие общенациональных выборов, с кандидатами, отобранными и предложенными партиями: партии не обязательно запрещены, но выполняют другие функции, не связанные с выборами. Если в либеральной демократии фактически партии представляют избирателям своих кандидатов, то в органической демократии, однако, предполагается принцип, согласно которому каждый избиратель знает кандидатов лично и осведомлён о их качествах, что, таким образом, приводит к пирамиде выборов на разных уровнях, в которых избираемые не нуждаются в ссылке на партию.

Во всех выборах избиратели представлены в ограниченном количестве, так как эти выборы происходят в пределах отдельных общин или производств, составляющих нацию: так реализуется возможность того, что каждый из избирателей знает кандидатов лично и, таким образом, в состоянии судить их по их собственным делам. Далее, каждый голос представителя, который, в свою очередь, от имени своих избирателей, участвует в выборах верхнего уровня, голос представителя второго уровня-в выборах третьего уровня и так далее, реализуя таким образом принцип иерархии, от наименьшей нуклеарной единицы: квартала, района или какого-либо другой достигая массива всего государства в рамках единой палаты представителей корпораций, структуры, отвечающей за вопросы общенародного характера (в то время как нижестоящие представительные органы ведают вопросами, касающимися только конкретной территории или области экономики).

Это упрощает всю выборную систему репрезентации, потому что многочисленные мелкие выборы технически более управляемые, чем всеобщие общенациональные выборы. Упрощение происходит как с точки зрения организации, так и с точки зрения избирательных циклов, потому что сегментарность даёт возможность быстро подготовить новое голосование в случае необходимости. Одновременно, такой подход способствует меритократии: чем выше уровень выборов в соответствии с иерархией, тем более достойные люди туда выдвигаются. Каждый общественный администратор в такой системе будет постоянно подвергаться испытанию на соответствие занимаемой должности, так как речь идёт не о фиксированных по срокам выборах, а о квотах, обеспеченных электоральной поддержкой.

Основная идея заключается в устранении дефектов, типичных для либеральной демократии, заключающихся в так называемой партократии и основанных на партийной пропаганде, демагогии, коррупции, инерции («привязанности к креслу»), непрозрачности и забюрократизованности. В теории, органическая демократия представляет то, что можно было бы считать обязательным базовым элементом синдикализма или одним из вариантов анархистского понимания идеального государства, с той лишь разницей, что, в то время как анархистская и синдикалистская идеологии очень свободолюбивы, не приемлют авторитетов, корпоративизм же традиционно очень иерархичен.

Органической демократии наиболее соответствует историческая модель корпоративной (цеховой) организации позднего средневековья.

Отрывок, характеризующий Авторитарная демократия

«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.