Авторское право в СССР

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Авторское право в Союзе Советских Социалистических Республик прошло через несколько значительных изменений за время его существования. Первое советское постановление, касающееся авторского права, было принято в 1925 году. Тремя годами позже оно был заменено постановлением Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров СССР, остававшимся в силе в течение трёх десятилетий, до 1961 года.

Во всех постановлениях было много общего. Защита авторским правом в СССР была автоматической — работа защищалась авторским правом со времени своего создания без необходимости какой-либо регистрации[1]. Объектами авторского права признавались только творческие работы, выраженные в какой-то объективной форме[2][3]. Срок охраны авторских прав был значительно меньшим, чем на Западе. Авторские права с самого начала сохранялись только у работ советских граждан и работ иностранных авторов, впервые опубликованных в СССР (или, если они не были опубликованы, существовавших на территории СССР в объективной форме)[4][5]. Имущественные права автора были ограничены длинным списком применений, не представлявших собой нарушения авторского права[6], а обязательные официальные отчисления составляли весь доход автора. Советские законы также предоставляли свободу перевода (до 1973 года) — каждая работа могла быть переведена и затем опубликована без согласия автора оригинала.

Присоединение СССР ко Всемирной конвенции об авторском праве, вступившее в силу 27 мая 1973 года, стало важным поворотным моментом. Авторское право было расширено и на работы иностранных авторов, опубликованные за границей, а свобода перевода была прекращена. Впервые в истории СССР присоединился к многостороннему международному договору в сфере авторского права, закончив тем самым самоизоляцию (и независимость) государства в этой сфере.

Во время перестройки законодательство и административные процедуры были постепенно изменены, ослабив государственный контроль над использованием авторами своих авторских прав. Утверждение ставок авторских вознаграждений государством было упразднено, а монополия государства на продажу авторских прав за рубеж была прекращена. Авторы впервые могли самостоятельно легально заключать договора на публикацию с иностранными издателями. Новый, глубоко пересмотренный советский закон об авторском праве был принят в 1991 году, но СССР прекратил своё существование до момента вступления этого закона в силу.





В революционную эпоху

Закон об авторском праве 1911 года, принятый в Российской империи, не утратил силу немедленно после Октябрьской революции. Старый закон, включавший в себя охрану авторского права в течение жизни автора и 50 лет после его смерти и предусматривавший возможность передачи всех авторских прав автором издателю, сначала продолжал действовать[7][8][9]. Но национализация, проходившая во всех сферах экономики, вскоре существенно ограничила пути публикации автором своих работ, даже если его или её авторские права оставались изначально нетронутыми[7]. Вся издательская деятельность была подчинена Государственному издательству (Госиздату) положением Всероссийского центрального исполнительного комитета от 21 мая 1919 года. 29 июля 1919 года правительство объявило о государственной монополии на неопубликованные работы умерших авторов, а 20 апреля 1920 года были национализированы все книги (включая находившиеся в частном владении), за исключением находившихся в общественных библиотеках. Театры, кино- и фотостудии были национализированы в августе 1919 года. Частные издательства были ликвидированы[10]. Право на перевод иностранных работ на русский язык было также монополизировано правительством[11].

Национализация произведений

Из-за того, что новый коммунистический режим считал важным широкое распространение классических произведений русской литературы в дешёвых массовых изданиях для образовательных целей, декрет ВЦИК от 29 декабря 1917 года (11 января 1918) разрешил Народному комиссариату просвещения (Наркомпросу) национализировать работы умерших авторов, включая композиторов[7][12]. Основываясь на этом декрете, 14 февраля 1918 года были национализированы права 58 авторов[7][комм. 1], в том числе работы Чехова, Чернышевского, Достоевского, Герцена, Лермонтова, Пушкина, Толстого и Тургенева[12][комм. 2]. Правительство установило государственную монополию этих авторов на период в 5 лет и в дальнейшем продлило её ещё на 5 лет.

Второй декрет о национализации, принятый СНК 26 ноября 1918 года, увеличил полномочия Наркомпроса и позволил ему национализировать работы живущих авторов[7]. Декрет предоставил комиссариату бессрочную монополию на права публикации таких национализированных произведений[12]; живущим авторам было установлено выплачивать авторский гонорар в размере и по ставкам, установленным государством, в то время как выплаты за работы умерших авторов шли государству[7]. Основываясь на этом декрете, в следующие годы были национализированы работы многих авторов. 16 августа 1919 года были национализированы права на произведения 17 композиторов — Аренского, Балакирева, Бородина, Калинникова, Лароша, Лядова, Мусоргского, Римского-Корсакова, Рубинштейна, Саккетти, Серова, Скрябина, Смоленского, Стасова, Танеева и Чайковского[13][14]. 18 января 1923 года были национализированы работы Михаила Бакунина и 46 других авторов[14]. Третьим постановлением 14 мая 1925 года были национализированы работы Георгия Плеханова и переводы на русский язык работ Эптона Синклера и, наконец, 28 июня 1927 года институту Маркса и Энгельса была предоставлена монополия на работы Карла Маркса и Фридриха Энгельса[13].

Изменения в законодательстве

Декреты лишили юридической силы некоторые (но не все) из положений царского закона об авторском праве. В контексте общей отмены юридического и доверенного наследования прав[9], декрет о национализации 26 ноября 1918 года также снизил сроки охраны авторских прав с 50 лет после смерти автора до охраны в течение жизни автора[13][комм. 3]. Декрет СНК от 10 октября 1919 года объявил недействительными все передачи авторских прав издательствам. По закону Российской империи автор мог передать авторские права на произведение издателю; по советскому декрету это стало невозможным — автор мог только предоставить издателю по договору временные права на публикацию и этот принцип сохранится в течение всего времени существования Советского Союза[11]. Кроме того, договора были стандартизированы и декретом от 25 октября 1918 года были установлены фиксированные ставки авторских отчислений[7].

Само авторское право было сохранено — работы, которые не были национализированы, могли быть использованы или воспроизведены только с согласия автора[9][11]. Национализированные работы могли быть опубликованы с согласия Наркомпроса, которому издатель также был обязан выплатить отчисления согласно фиксированным ставкам[13].

Постановление 1925 года

Правовая ситуация с авторскими правами в Советском Союзе в начале 1920-х годов была запутанной. Царский закон об авторском праве всё ещё частично действовал, но его статус был неясен. Существовал ряд декретов, касающихся авторских прав, но унифицированного юридического документа не существовало[11]. Новый Гражданский кодекс РСФСР, вступивший в силу 1 января 1923 года, не содержал никаких полоожений касательно авторских прав[10][11]. В 1924 году СНК начал разрабатывать новое законодательство об авторских правах[15]. 30 января 1925 года Центральный исполнительный комитет выпустил новое постановление «Об основах авторского права»[16]. Эти «Основы» послужили моделью для соответствующих декретов отдельных союзных республик, которые, за исключением Украинской ССР[15][комм. 4], в 1925—1926 годах приняли аналогичные декреты, приводящие «Основы» в исполнение на республиканском уровне; РСФСР приняла такой декрет 11 октября 1926 года[16]. Республиканские декреты не отходили от «Основ»[17][комм. 5]. В Гражданский кодекс изменения были внесены только в Азербайджанской ССР, в остальных декреты были отдельным законодательным актом[15].

Постановление об авторском праве 1925 года предоставило срок охраны авторских прав в 25 лет с момента первой публикации работы. Если автор умер до истечения этого срока, его наследники имели право получать авторские отчисления по установленным правительством ставкам оставшуюся часть 25-летнего срока или в течение 15 лет. Если работа была опубликована после смерти автора, это право ограничивалось сроком в 15 лет с момента посмертной публикации[18]. Для отдельных видов работ, таких как энциклопедии, фотографии, а также хореографические и пантомимные произведения, срок охраны авторским правом был короче, чем 25 лет[15].

Постановление признало исключительное право автора публиковать, воспроизводить и распространять свою работу[16][комм. 6], и утвердило его право на вознаграждение, то есть право получать авторский гонорар за использования работы[18]. Постановление включало положения, позволяющие авторам передать авторские права на определённый период (5 лет) издателю на основании договора; бессрочными могли быть только контракты с государством, профсоюзом или Коммунистической партией[15]. Договор должен был определять в точности характер использования работы, количество публикуемых копий, размер авторского гонорара[19]. Допустимый размер суммы гонорара был прописан в государственных ставках вознаграждения[20].

Авторские права автора были ограничены большим перечнем бесплатного использования его работ, которое допустимо без согласия автора[19]. В этом перечне была и «свобода перевода», уже существовавшая в старом законе царского времени. Перевод любой работы мог осуществляться без согласия автора, переводчик получал отдельные авторские права на свой перевод[21]. Это положение, ещё досоветских времён, было обусловлено желанием Российской империи обеспечить экономически целесообразный способ переводить работы на множество национальных языков страны[21]. Декрет 16 марта 1927 года также уточнил, что радиопередачи театральных или концертных постановок можно вести без какой-либо оплаты[21]. Государство получило право принудительно национализировать любую работу[18].

Другой характеристикой, унаследованной советским постановлением об авторском праве от царского, было то, что авторское право было автоматическим: авторские права на работу возникали с момента её создания (не завершения или публикации) и их не нужно было регистрировать[1]. Авторское право распространялось на все литературные и музыкальные произведения, на работы в сфере искусства и науки[1], а также фильмы[19], выпущенные советскими гражданами, а также работы иностранных авторов, впервые выпущенные в СССР или, если они не были выпущены, существовавшие в какой-то объективной форме, независимо от гражданства автора[4][5]. «Объективной формой» была любая форма, которая позволяла воспроизведение работы без участия оригинального автора[22][комм. 7]. Только творческие работы являлись объектами авторского права; работы чисто технического характера, такие как телефонные справочники, коммерческая переписка, бухгалтерская отчётность, а также решения судов и декреты, не подпадала под действие авторского права[23][24]. Советские суды интерпретировали это требование вольно, требуя только минимальных творческих усилий. Работа, созданная путём минимального пересказа существующего текста[en] могла считаться новой работой, являющейся объектом авторского права[25][26][комм. 8].

Постановление 1928 года

Принятие постановлений, аналогичных постановлению 1928 года, советскими республиками[27]
Туркменская ССР 26 сентября 1928 года
Российская СФСР 8 октября 1928 года
Белорусская ССР 14 января 1929 года
Украинская ССР 6 февраля 1929 года
Грузинская ССР 30 августа 1929 года
Армянская ССР 10 февраля 1930 года
Узбекская ССР 14 октября 1936 года
Азербайджанская ССР ?
Казахская ССР Приняли постановление в редакции РСФСР
Киргизская ССР
Таджикская ССР
Литовская ССР
Эстонская ССР
Молдавская ССР Приняла постановление в редакции Украинской ССР
Латвийская ССР 22 мая 1941 года[28]

Через три года, 16 мая 1928 года, ЦИК СССР выпустил новое постановление «Основы авторского права». Республики вновь выпустили аналогичные этому постановлению постановления об авторском праве[15]. Постановление 1928 года было похожим на постановление 1925-го. Оно оставило в силе исключительные права автора на публикацию, воспроизведение, распространение и исполнение своих работ, а также его право получать выгоду из таких способов использования его работы[27]. Оно сохранило из постановления 1925 года перечень способов использования, не требующих оплаты, включая свободу перевода[29][30], а также случаи принудительной продажи авторских прав. Государство оставило право национализировать работу без согласия автора[29]. На практике исключительные права автора на публикацию и распространение своих работ были ограничены требованием делать это только через официальные ресурсы и государственной монополией над издательской отраслью[31].

Срок охраны авторских прав был изменён с 25 лет с момента опубликования работы на действие в течение жизни автора и 15 лет после его смерти[29]. Изменение было применено ретроактивно к работам, которые уже перешли в общественное достояние по старым условиям[32]. После смерти автора авторские права на его работы переходили его законным наследникам[29]. Для отдельных видов работ всё ещё применялись более короткие сроки охраны авторских прав. Периодические издания, энциклопедии, хореографические работы, кинофильмы и сценарии к ним и коллекции фотографий были защищены авторским правом в течение 10 лет с момента их опубликования[29][33]. Отдельные фотографии были защищены авторским правом на 5 лет с момента их публикации[29][33]. Фотографии были защищены авторским правом только в случае, если они содержали название фотостудии или имя фотографа, адрес и год[34].

Республики СССР могли свободно устанавливать собственные правила для стандартных договоров о публикации и порядок уплаты гонорара[29]. Сбор гонораров и их выплата была централизована через основанное в 1932 году Управление по охране авторских прав, в 1938 году переименованное во Всесоюзное управление по охране авторских прав (ВУОАП). Управление было создано при Союзе советских писателей и занималось литературными произведениями[35]. Похожие коллективные управления существовали и для других видов произведений, таких как музыкальные произведения, фильмы и работы изобразительного искусства[36].

По постановлению 1928 года суды не выплачивали никаких отчислений частным лицам за нарушение их авторских прав. Выплата штрафов гражданам, а не государству, рассматривалась как противоречащая коммунистической доктрине. Если нарушения были подтверждены, за них нужно было заплатить государству[37]. Более того, судебные выплаты по делам о нарушении авторских прав были ограничены суммами, определяемыми установленными государством авторскими гонорарами. Если гонорар не был установлен, никаких выплат не присуждалось, даже если работа считалась защищённой авторским правом[38].

Хотя советское право с 1925 года до распада СССР (а также и право в образовавшихся после этого государствах) всегда утверждало, что авторские права присутствуют у работ независимо от их целей или значения[39], реализация авторского права в Советском Союзе являлась предметом цензуры со стороны литературных контролирующих органов, законодательства о прессе, печати, публикации и продаже и партийных директив[40]. В основном, авторские права могли использовать только авторы «социально полезных» работ; на «бесполезные работы», такие как церковные гимны, не распространялось никаких прав, а к авторам политически неугодных работ могли применяться административные, социальные и даже уголовные санкции[41][комм. 9]. Что было «социально полезным» — определялось во множестве партийных декретов (с 1925 по 1963 годы таковых было выпущено 33)[42]. Издательства, киностудии и другие творческие объединения, как правило, отказывали в публикации работам, которые были сочтены несоответствующими текущим определениям целей творческой деятельности, установленным этими декретами[41][43]. Таким способом формально исключительные права авторов на публикацию были ограничены необходимостью делать это через официальные источники и контролируемые государством издательства. С целью избежать этого правительственного контроля литературных произведений появился «самиздат» — некоммерческое распространение работы путём цепной реакции через дубликаты, произведённые читателями на своих печатных машинках[44][комм. 10]. Многие из работ «самиздата» считались властями «антисоветской агитацией и пропагандой» и авторы этих произведений преследовались по статье 58¹⁰ (позднее — статьям 70 и 190¹) Уголовного кодекса РСФСР или соответствующим положениям уголовного кодекса других республик[45][46][комм. 11].

Постановление 1928 года оставалось юридически действительным и практически неизменным на протяжении более чем трёх десятилетий. Многочисленные связанные с авторскими правами указы, выпускавшиеся в это время, касались в основном административных вопросов, таких как определение стандартных авторских договоров для публикации или стандартных ставок авторских отчислений[41][47]. В 1957 году был выпущен указ, по которому срок авторских прав в 15 лет для умершего реабилитированного автора начинал исчисляться с момента его реабилитации, а не с момента его смерти[48].

Закон 1961 года

В 1961 году структура законодательства об авторском праве была в СССР полностью изменена. Впервые законы об авторском праве были включены в союзный Гражданский кодекс и больше не были отдельным законодательным актом. 8 декабря 1961 года Верховный Совет СССР принял закон «Об утверждении основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик», вступивший в силу 1 мая 1962 года[17][49]. Одиннадцать статей раздела IV этих «Основ» были посвящены авторскому праву[50]. Переработка законодательства об авторском праве была сделана, чтобы снизить число споров, уточнив старый закон и адаптировав его к текущей практике[50]. Вновь эти «Основы» формировали лишь руководящие принципы; 15 союзных республик затем выпустили своё законодательство, соответствующее союзному[17]. Новые республиканские законы вступили в силу во всех республиках в 1964—1965 годах; в РСФСР новый Гражданский кодекс, включая положения статьи IV, вступил в силу 11 июня 1964 года[50]. Все республиканские законы были схожи между собой и различия в них были минимальными[50][51][комм. 12].

Распространение авторского права

Закон 1961 года признал два различных класса авторских прав, предоставляемых автору, названных «личными правами» и «имущественными правами» в советской юридической доктрине. Личные права составляли право на атрибуцию (то есть право быть названным автором)[52], право на неприкосновенность произведения[53] и право на опубликование, воспроизведение и распространение работы[54]. Имущественными правами существенным образом было право получать имущественную выгоду[55] в случае использования работы[56]. Личные права больше не объявлялись исключительными правами автора[57]. Советские юристы-теоретики с 1930-х годов спорили о том, что несмотря на текст «Основ» 1928 года, автор фактически не получал исключительных прав на опубликование своих работ и не мог опубликовать их самостоятельно и мог только получать вознаграждения в случае, если официальные структуры поддержат публикацию работы[31].

Авторское право было автоматическим и его не нужно было регистрировать[1]; по факту, долго игнорируемый абзац о регистрации в постановлении 1928 года был отменён в уже 1959 году[58][59][комм. 13]. Авторское право появлялось в момент создания работы[58]. Как и прежде, единственными условиями защиты авторского права был творческий характер работы и существование в объективной форме на территории СССР[22][23]. Если работа отвечала двум этим условиям, она была защищена авторским правом вне зависимости от гражданства автора[21]. Работы советских авторов были защищены авторским правом в любых условиях, даже если они существовали только за границей или были опубликованы за пределами Советского Союза[60]. Список охраняемых авторским правом работ в законе был только пояснительным, но включал впервые также и звуковые записи («механические или магнитные записи»)[61][комм. 14]. Устные работы, такие как речи, также могли быть объектом авторского права, хотя такая защита была практически нереализуема на практике и сведена к нулю перечнем бесплатного использования, позволявшего их свободное воспроизведение[62]. Архитектурные работы также были защищены авторским правом, но эта защита распространялась только на планы, зарисовки и модели, а не на сами здания[34]. Фотографии также оставались объектом авторского права по правилам из постановления 1928 года, требовавшим для его защиты их маркировку именем студии, её адресом и годом создания[34]. Работникам впервые было предоставлено авторское право на создаваемые ими в рамках своей рабочей деятельности произведения, но их право на вознаграждение было ограничено их заработной платой[63]. Юридические документы и в целом произведения, созданные госслужащими во время выполнения своих должностных обязанностей, не признавались объектом авторского права[64].

Закон определил, что авторское право действует в течение жизни автора; отдельным республикам разрешалось устанавливать отличные сроки[51]. Он также содержал положения, касающиеся наследования авторских прав[65][комм. 15], и действительно, РСФСР воспользовалась этим правом, определив в своём Гражданском кодексе 1964 года срок охраны авторских прав в 15 лет после жизни автора. Более короткие сроки для отдельных видов работ, определённые в предыдущем постановлении, были упразднены[51]. Личные права авторства и право на неприкосновенность произведения не переходили наследникам; эти права были напрямую связаны с автором и после его смерти удерживались ВУОАП[66]. Наследники автора могли унаследовать имущественные авторские права — в числе их прав было оставлено, по сути, только право на получение вознаграждения за использования работы. В РСФСР максимальные ставки вознаграждения, получаемые наследниками, уже регулировались двумя указами от 1957 и 1958 годов и составляли 50 % от стандартной ставки[67]. Другой указ РСФСР от 1962 года пошёл ещё дальше и снизил размер выплачиваемых наследникам авторов нехудожественной литературы вознаграждений до 20 % от стандартной ставки[68].

По закону 1961 года юридические лица, такие как компании, также могли удерживать авторское право. Примерами такого совместного владения авторскими правами были фотостудии, удерживавшие авторские права на свои фотографии, издатели энциклопедий или периодических изданий, владевшие авторскими правами на всю компиляцию, киностудии, владевшие авторскими правами на производимые ими сценарии и фильмы, и отдельные новостные агентства (ТАСС получило права на всю распространяемую им информацию 15 января 1935 года[69], позднее эти же права получило агентство печати «Новости»[70][комм. 16]). В случае компиляций, таких как энциклопедии и периодические издания, издательство владело только авторским правом на работу в целом; авторы публикаций, составлявших компиляцию, удерживали авторские права на них[71]. Авторские права, удерживаемые юридическими лицами, были определены как бессрочные; если компания была реорганизована, то авторские права получал её юридический наследник, а если компания прекращала своё существование, то авторские права переходили государству[71].

Ограничения авторского права

«Основы» 1961 года, как и предшествующие постановления, позволяли широкий перечень бесплатного использования и содержали принудительные лицензии, требующие только атрибуцию автора оригинальной работы[72]. Перечень случаев бесплатного использования произведения позволял любым желающим использовать опубликованную защищённую авторским правом работу без согласия оригинального автора и без выплат отчислений, а принудительные лицензии позволяли использовать работу без его согласия при условии выплаты отчислений[72]. Перечень бесплатного использования состоял из:

  • Разрешения создавать новые, творчески независимые производные произведения (статья 103¹). Исключены были только переработки повествовательных произведений в драматические либо в сценарий и переработки драматического произведения, так же как и наоборот в обоих случаях [72].
  • Разрешение воспроизводить опубликованные научные, творческие или литературные произведения отрывочно (или даже полностью) в научных, критических или образовательных публикациях (статья 103²)[72].
  • Разрешение использовать научные, творческие или литературные работы в новостных сообщениях (статья 103³)[73][комм. 17]
  • Разрешение использовать научные, творческие, литературные или устные работы (речи) в фильмах, радио- и телепередачах при условии, что оригинальная работа уже существовала в позволяющем её использовать виде (статья 103⁴)[73][комм. 18].

Среди бесплатных способов использования закон 1961 года также сохранил свободу перевода, но от переводчика требовалось сохранить значение и целостность оригинальной работы (статья 102)[74]. Гражданский кодекс РСФСР 1964 года содержал в статье 493 дополнительный способ бесплатного использования, позволявший воспроизведение или другое использование опубликованных работ для личных целей[75].

В законе было предусмотрено 4 принудительных лицензии:

  • Исполнение опубликованных драматических, музыкальных и литературных произведений было разрешено без согласия автора. Так как постановки считались «опубликованием» советскими законами, поэтому согласие автора требовалось только для первого исполнения до того неопубликованной работы[76].
  • Опубликованные в прошлом работы могли быть записаны с целью публичного воспроизведения или распространения работы без согласия автора (записи для использования в фильмах, радио- и телепередачах уже было разрешено бесплатно использовать в статье 103⁴)[76].
  • Композитор мог использовать опубликованное литературное произведение, чтобы произвести музыкальную композицию с текстом, без согласия его автора. Когда композиция исполнялась или записывалась, автору текста должны были перечислять отчисления[76].
  • Художественные или фотографические произведения могли использоваться в промышленных изделиях без согласия оригинального автора (и без указания его имени). Это положение было включено для производства таких изделий, как обои или ткани; оно не разрешало промышленное копирование всех работ, таких как скульптуры[77].

Наконец, государство также продолжало иметь право принудительной покупки авторских прав, но оно применялось нечасто. В основном оно использовалось для предотвращения «необоснованного обогащения» наследников авторов успешных произведений[78][79].

Присоединение к Женевской конвенции

27 февраля 1973 года СССР присоединился ко Всемирной конвенции об авторском праве (ВКАП) в женевской версии 1952 года. Всемирная конвенция начала действовать в СССР с 27 мая 1973 года[80]. До этого СССР не участвовал ни в каких многосторонних международных соглашениях по авторскому праву; Советский Союз заключал двусторонние договора с Венгрией (в 1967 году) и Болгарией (в 1971 году)[81]. СССР выбрал такое время присоединения к Женевской конвенции, чтобы оно произошло до вступления в силу парижской версии 1971 года[82]. Когда вступила в силу парижская версия конвенции, присоединение к более ранней женевской версии стало невозможным и СССР пришлось бы принять более строгие положения парижской версии 1971 года, которые, в частности, ясно признавали исключительные права автора на воспроизведение, исполнение и передачу работы[82].

В силу присоединения к ВКАП, иностранные работы, впервые опубликованные после 27 мая 1973 года за пределами СССР, были защищены авторским правом в Советском Союзе, если:

  • Автор был гражданином другой страны, подписавшей конвенцию, независимо от того, где работа была опубликована;
  • Работа была впервые опубликована на территории страны, подписавшей конвенцию, независимо от гражданства автора[83][комм. 19].

Советские работы, впервые опубликованные после этой даты, также стали защищены авторским правом в других странах, подписавших ВКАП[83].

21 февраля 1973 года, за семь дней до того, как СССР объявил о своём присоединении к конвенции, Президиум Верховного Совета СССР принял ряд поправок к разделу IV закона 1961 года, чтобы привести советское законодательство об авторском праве в соответствие с минимальными требованиями ВКАП. Советские республики аналогично адаптировали свои законы; РСФСР сделала это 1 марта 1974 года[84]. В 1978 году СССР объявил о своём согласии с использованием защищённых авторским правом советских работ в развивающихся странах в соответствии с правилами, изложенными в парижской версии ВКАП[49].

Адаптация советского законодательства

Так как ВКАП предписывала минимальный срок охраны авторских прав в 25 лет, раздел IV «Основ» был изменён в соответствии с этим требованием. Срок охраны авторских прав составлял в общем случае срок жизни автора и 25 лет после его смерти[51], только для фотографий и работ прикладного искусства в некоторых республиках были более короткие сроки. В Грузинской ССР эти виды работ были защищены авторским правом в течение 20 лет с момента их публикации или создания, в Молдавской и Узбекской ССР — 15, а в Азербайджанской — 10. В Казахской ССР фотографии были защищены авторским правом в течение 10 лет, а коллекции фотографий — 15. Эти сокращённые сроки были приняты в силу положения в конвенции, которое устанавливало для этих видов произведений минимальный срок защиты авторских прав в 10 лет[51][85]. Законы РСФСР не содержали таких послаблений для этих видов работ[86]. Новый, увеличенный срок охраны авторских прав применялся только к работам, которые ещё были защищены авторским правом в СССР в 1973 году[51].

Авторские права могли быть унаследованы. Права юридических наследников были восстановлены: они могли получать полные вознаграждения за произведения. Уменьшенные ставки для наследников, составлявшие до 50 % от стандартных, были ликвидированы, но возросшее налогообложение получаемых наследниками вознаграждений компенсировало этот рост[87] Если у автора не оставалось наследников, автор лишил их наследства или желал передать свои работы государству, авторские права на его работы переставали действовать после его смерти (это положение уже действовало по закону 1961 года[88][комм. 20]. Вместе с новыми законами республики также выпустили новые ставки по вознаграждению[89], в основном выплаты шли по убывающей: за первое издание автору причиталось больше, чем за последующие[90][91].

Другим важным изменением была отмена свободы перевода. Переводы с 1973 года было разрешено делать только с разрешения владельца авторскими правами на оригинальную работу. Авторские права на перевод принадлежали переводчику[92].

В обмен на это в числе поправок 1973 года были два новых вида бесплатного использования. Первое было очень широким разрешением газетам бесплатно воспроизводить любой опубликованный репортаж или научное, художественное, литературное или устное произведение как в оригинале, так и в переводе[73]. Это широкое разрешение недобросовестно использовалось некоторыми изданиями, такими как «Литературной газетой», опубликовавшей 24 октября 1973 года огромные переведённые отрывки из «Мэрилин» (англ. Marilyn), биографии Мэрилин Монро авторства Нормана Мейлера, и «Завтрака для чемпионов» (англ. Breakfast of Champions) Курта Воннегута. Эта практика вызвала такую негативную огласку на Западе, что советские издатели вскоре купили права на публикацию русскоязычных переводов этих работ[93].

Второй способ бесплатного использования разрешал некоммерческое воспроизведение опубликованных работ для научных или образовательных целей. Согласно Ньюсити, это разрешение ограничивалось воспроизведением с помощью фотокопирования[94]. В 1976 году был добавлен ещё один случай бесплатного использования, разрешавший бесплатное опубликование опубликованной работы в шрифте Брайля[75].

Лицензирование

До 1973 года авторское право в СССР было непередаваемым. Авторы не могли отторгнуть свои авторские права; они могли только передать издателю ограниченное право на использование работы для отдельных целей в течение определённого времени (обычно 5 лет). Для опубликования авторам приходилось использовать типовые авторские договора, составляемые государством. Типовые договора для различных типов работ немного различались, но все они включали такие положения. Во всех случаях должно было чётко указываться предполагаемое использование работы издателем (например, тираж выпуска для печатных публикаций), и, если издатель принимал передаваемую работу, он был обязан опубликовать её в течение указанного срока (первое издание должно было выйти в течение одного или двух лет, в зависимости от типа работы)[95].

Когда СССР присоединился ко Всемирной конвенции, был представлен новый вид свободно обращающихся лицензий, чтобы облегчить договорный процесс с издателями за границей, особенно на Западе. Авторские права, особенно право на опубликование работы, стали в этих лицензиях передаваемыми[57]. Причиной было то, что старые авторские договора использовались среди советских партнёров для местной публикации, в то время как новая схема лицензирования предназначалась для использования среди иностранных партнёров. По постановлению от 16 августа 1973 года[96] 20 сентября 1973 года было основано Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП). ВААП заменило собой ряд существовавших до этого коллективных управлений (таких как ВУОАП)[97], взяв на себя их функции и дополнительно взяв на себя управление авторскими правами на иностранные работы в СССР и авторскими правами на советские работы за границей[96]. Официально ВААП было негосударственной организацией, спонсируемой творческими союзами (такими как Союз писателей) и 7 государственными организациями, но фактически оно было государственным агентством[96]. Все контракты с иностранными издателями должны были заключаться через ВААП; авторам было запрещено вести переговоры с иностранными издателями самостоятельно[98]. ВААП удерживало государственную монополию на импорт и экспорт авторских прав[99]. Только государственные органы в сфере кинематографии (Госкино через Совэкспортфильм[100]), а также агентство печати «Новости» были исключены из этой монополии, но даже им приходилось регистрировать все контракты с иностранными партнёрами через ВААП[101][102].

Присоединение к Всемирной конвенции об авторском праве стало причиной двойственной системы в советском законодательстве об авторском праве в связи с тем, что иностранным работам, опубликованным после 27 мая 1973 года, давалась более серьёзная защита авторских прав, чем советским работам, потому что для иностранных работ практиковалось определение «выпуска в свет», данное в конвенции[103], которое было более подробным, чем определение «опубликования» в советских законах[16], продолжавшее применяться к советским работам[104]. Двойственность была также подчёркнута и новой схемой лицензирования. В следующие годы после присоединения ко Всемирной конвенции значительные разногласия среди советских юристов вызвало то, как такая двойственная система соотносится с советскими идеологией и идеалами[105]. Юристы предложили дальнейшие изменения и уточнения после изменений, совершённых для соответствия требованиям конвенции[106]. Эльст заключает, что присоединение к ВКАП поставило под вопрос внутреннюю согласованность советского права и подорвало несколько его основных принципов[106], а несметное число предложений юристов об улучшении закона лишь вызвали новые случаи юридической неопределённости[107].

Закон 1991 года

Горбачёвская Перестройка также отразилась и на законодательстве об авторском праве. С 1987 года был выпущен ряд указов, модифицирующих законодательство в сфере авторского права и смежных сферах. Новые ставки вознаграждений, принятые в 1987 году, были значительно выше, чем бывшие до них; от убывающей ставки вознаграждения отказались в это же время — вознаграждения за все последующие опубликования работы были определены в 70 % от вознаграждения за первое опубликование[108]. Важные изменения последовали через два года, когда была снята монополия ВААП на иностранную торговлю авторскими правами. Авторы с этого времени могли вести переговоры напрямую с иностранными издателями и даже пункт в обязательных типовых договорах на опубликование, передававший это право от автора издателю, был убран. Кроме того, советские издатели могли самостоятельно вести переговоры с иностранными авторами или издателями о лицензиях на публикацию иностранных произведений в Советском Союзе[109][комм. 21].

В том же 1987 году[110] была сформирована рабочая группа по адаптации советского законодательства об авторском праве к формировавшейся рыночной экономике[111]. В начале 1990-х рабочая группа представила проект переписанного раздела IV об авторском праве из «Основ гражданского законодательства» и новый раздел IV (а), касавшийся смежных прав[110]. Но проект, состоявший из 32 статей, остался неиспользуемым — Комитет по законодательству Верховного Совета СССР опубликовал в марте 1990 года собственный проект новых «Основ», игнорировавший многие из нововведений проекта рабочей группы. Этот проект был с некоторыми изменениями принят в качестве закона 31 марта 1991 года[112]. Несмотря на краткость раздела IV в новых «Основах», состоявшего всего из 10 статей, две из которых рассматривали смежные права и одна рассматривала меры против нарушения авторских прав, он представлял собой радикальный разрыв с предшествующей практикой[113][комм. 22].

Автор работы вновь получал набор исключительных прав: личные (или моральные) права на авторство, имя и неприкосновенность произведения и имущественные (или экономические) права на произведение — право публиковать или использовать работу и право на получение вознаграждения за использование работы или предоставление разрешения использовать работу. «Использование» работы определялось неисчерпывающим списком, включавшим в себя передачу, постановку, изменение, адаптацию, запись и распространение. «Опубликование» было определено как право, предоставляемое автором[114].

Изначальным владельцем авторских прав во всех случаях был «гражданин» (то есть физическое лицо), создавший работу[115][комм. 23]. Авторское право юридических лиц было упразднено; издателям предоставлялось производное право использовать произведение во всей его полноте, что влекло необходимость вознаграждения авторов[116]. Для работ, сделанных по найму[en], работодателю предоставлялось похожее право использовать работу, ограниченное первыми тремя годами с её передачи. Более короткие сроки могли быть определены по совместной договорённости[116]. Государственные авторские договора на опубликование были больше необязательны, лимиты на максимальное вознаграждение были убраны — была установлена свобода договора[117].

Авторское право было увеличено с 25 лет после смерти автора до 50 лет для всех видов работ[118], закон впервые включал точное указание, что никаких юридических формальностей для защиты произведения авторским правом не требуется[115]. Работы, опубликованные анонимно или под псевдонимом, были защищены авторским правом в течение 50 лет с момента опубликования, если в это время не будет раскрыта личность автора и тем самым не станут применяться обычные сроки. Моральное право на авторство, имя и неприкосновенность произведения были объявлены бессрочными[119], авторы могли передать только права использования работы (но не своё право на вознаграждение в таких случаях, которое всегда оставалось правом автора)[117].

Список способов бесплатного использования был значительно уменьшен, оставшиеся из них определяли случаи бесплатного использования гораздо более точно. Аналогично добросовестному использованию, любое бесплатное использование было разрешено только в тех случаях, если оно не ущемляет нормального использования работы или обоснованных интересов автора[117]. Принудительные лицензии были полностью упразднены[114].

Впервые в советском законодательстве фигурировали смежные права. Вещательным компаниям, исполнителям и производителям фоно- и видеограмм было предоставлены исключительные смежные права в течение 50 лет с первой передачи, постановки или распространения фоно- или видеограммы. Им также были предоставлены (сверх положений Римской конвенции) моральные права на имя и неприкосновенность своих произведений[120].

Прекращение существования СССР произошло до того, как вступали в силу 1 января 1992 года «Основы гражданского законодательства». Положения закона 1991 года никогда не были юридически действительными в Советском Союзе[112].

Переход от советского законодательства в России

Основная статья: Авторское право в России

Верховный совет России подписал указ, который признавал «Основы гражданского законодательства» 1991 года действительными в России с 3 августа 1992 года, так как эти «Основы» не противоречили ни конституции России, ни другим законодательным актам, принятым после 12 июня 1990 года[121], и до того момента, как Россия примет собственный Гражданский кодекс[122]. Однако оригинальный указ СССР о принятии закона 1991 года, в котором были заложены переходные положения, не вступил в силу в России[123], в которой продолжал действовать старый Гражданский кодекс РСФСР, насколько он не противоречил «Основам» 1991 года. Раздел IV закона 1991 года был, тем самым, действующим в течение года, когда был принят новый закон «Об авторском праве и смежных правах»[122].

Новый российский закон содержал общий срок охраны авторских прав в течение жизни автора и 50 лет после его смерти[124] и был ретроактивным[125], восстановив авторские права работ, на которые уже прошли более короткие советские сроки[126], и даже предоставив авторские права на работы, которые до этого не считались защищёнными авторским правом (постановки, которые по закону 1993 года были субъектом смежного права, не существовавшего по советскому законодательству)[127]. Новые сроки охраны авторских прав из закона 1993 года стали применимыми для всех работ авторов, умерших в 1943 или позднее, или для работ, опубликованных в 1943 году или позднее[128]. Срок охраны авторских прав для авторов, которые жили или работали во время Великой Отечественной войны, был увеличен на 4 года; соответствующим годом, с которого стали применимы новые сроки охраны авторских прав, стал для таких авторов 1939-й[129]. Для работ, впервые опубликованных после смерти автора, срок авторских прав начинался с даты опубликования работы[130], а для посмертно реабилитированных авторов срок авторских прав начинался с даты их реабилитации, что сделало возможным помещение под защиту авторских прав даже более старых работ в таких случаях — примерами могут служить работы Бориса Пильняка (умер в 1938 году, реабилитирован в 1957-м), Исаака Бабеля (умер в 1940 году, реабилитирован в 1954-м) или Осипа Мандельштама (умер в 1938 году, реабилитирован в 1956 / 1987 годах)[130][131]. Другими авторами, на чьи работы были восстановлены авторские права, были Анна Ахматова (умерла в 1966 году), Вера Мухина (умерла в 1953 году, скульптор памятника «Рабочий и колхозница»), Алексей Щусев (умер в 1949 году, архитектор мавзолея Ленина), Алексей Толстой (умер в 1945 году) и многие другие[131]. Утрированным примером является «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова — работа была впервые опубликована после его смерти, в 1966 году. К этому времени советский срок охраны авторских прав в 15 лет после смерти автора уже истёк, так как Булгаков умер в 1940 году. Новый российский закон об авторском праве вновь поместил эту работу под защиту авторского права, так как 50-летний срок рассчитывался с 1966 года[132].

Старый советский закон был таким образом объявлен в России устаревшим; его стало возможным применять только к нарушениям авторских прав, произошедшим до 3 августа 1993 года[133].

См. также

Напишите отзыв о статье "Авторское право в СССР"

Комментарии

  1. ↑ Постановление государственной комиссии по народному образованию от 14 февраля 1918 г.
  2. ↑ Работы указанных авторов в дальнейшем были вновь монополизированы постановлением от 18 декабря 1923 года, сделавшим государственную монополию на их издание бессрочной.
  3. ↑ Левитски также пишет, что никто не мог издавать произведения автора до истечения 6 месяцев со дня его смерти, даже если они были национализированы.
  4. ↑ Украинская ССР приняла свой первый декрет об авторском праве 6 февраля 1929 года на основе постановления 1928 года.
  5. ↑ В случае расхождений между республиканскими и союзными законами юридическую силу имели последние. Этот принцип был установлен в 20-й статье конституции СССР от 1936 года. В конституции 1977 года ему была посвящена статья 74.
  6. ↑ «Публикация» в советских законах не означала «распространения». Работа «распространялась», если она была представлена широкой публике; это могло включать в себя театральную постановку, публичные чтения или радиопередачу.
  7. ↑ Майкл Ньюсити также объясняет, что «объективная форма» необязательно должна быть постоянной или материальной. Любая форма, которую другие могут понять и потенциально воспроизвести работу, считалась «объективной формой», включая публичные чтения, лекции или радиопередачи.
  8. ↑ Левитски даёт пример книги о тракторах, которая воспроизвела незащищённые авторским правом планы и минимально перефразировала одинаково незащищённые авторским правом технические спецификации, но была сочтена защищаемой авторским правом работой.
  9. ↑ Примером административных санкций было исключение автора из Союза писателей.
  10. ↑ Эльст также отмечает, что «самиздат» преследовался властями СССР не из-за способа распространения, а из-за распространяемых идей.
  11. ↑ Статья 190¹ была введена в Уголовный кодекс РСФСР в 1966 году после процесса Андрея Синявского и Юлия Даниэля, в которых обвинению было тяжело подтвердить намерение вреда, требуемое 70-й статьёй. Новая статья 190¹ сделала уголовно наказуемым «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Похожие положения существовали и в уголовных кодексах других республик, например, статьи 62 и 187 Уголовного кодекса Украинской ССР.
  12. ↑ Некоторые отличия существовали в сроке охраны авторских прав на фотографии и произведения прикладного искусства, авторского права на работы, сделанные по найму, и в том факте, что дневники и письма были предметом авторского права в Казахстане и Узбекистане. Ньюсити упоминает, что Украинская и Узбекская ССР имели меньший срок охраны авторских прав для фотографий и работ прикладного искусства, чем 15 лет после смерти автора, в своих реализациях «Основ» 1961 года.
  13. ↑ Ньюсити объясняет, что регистрация по постановлению 1928 года не была обязательной и не была требованием для существования авторского права на работу.
  14. ↑ Звуковые записи были уже защищены постановлением от 1928 года, но закон 1961 года впервые сделал охрану авторских прав в таком случае явной.
  15. ↑ Статья 105 закона «Об утверждении основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик» от 1961 года.
  16. ↑ Эльст также упоминает, что Центральный музей революции получил исключительные права на публикацию и распространение воспроизведений выставляемых там работ. Институт марксизма-ленинизма также подпадает под категорию юридических лиц, удерживавших авторские права.
  17. ↑ Ньюсити указывает, что это разрешение на бесплатное использование обычно предоставлялось другим странам для создания рецензий и новостных репортажей.
  18. ↑ Это положение не позволяло, например, произвести фильм на основе литературного произведения — таковое использование уже требовало согласия автора. Но, например, транслировавшиеся радиопередачи могли быть затем воспроизведены любой другой станцией или оперный концерт мог быть воспроизведён по телевидению.
  19. ↑ Иностранные работы, впервые опубликованные внутри СССР, всегда были защищены авторским правом в СССР. Произведения советских авторов, впервые опубликованные за пределами СССР, также были защищены авторским правом по советским законам и, если такие работы были впервые опубликованы в стране, которая присоединилась к Женевской или Бернской конвенциям, они также были защищены авторским правом в других странах по этим соглашениям ещё до присоединениия СССР ко Всемирной конвенции по авторскому праву. См. Elst, 2005, p. 33.
  20. ↑ Лёбер цитирует статью 552 (раздел VII о наследовании) Гражданского кодекса РСФСР с поправками 1976 года.
  21. ↑ Эльст также отмечает, что неконвертируемость рубля вызвала практические проблемы импорта авторских прав.
  22. ↑ Эльст называет отличия от прошлого советского законодательства «впечатляющими».
  23. ↑ Эльст критикует использование термина «гражданин», указывая на то, что работы иностранных граждан также были защищены авторским правом по статье 136 «Основ» 1991 года.

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 Levitsky, 1964, p. 28.
  2. ↑ Levitsky, 1964, p. 100 ff..
  3. ↑ Newcity, 1978, p. 53 ff..
  4. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 50 ff..
  5. ↑ 1 2 Newcity, 1978, p. 60 ff..
  6. ↑ Levitsky, 1964, p. 15.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Levitsky, 1964, p. 31.
  8. ↑ Newcity, 1978, p. 18.
  9. ↑ 1 2 3 Elst, 2005, p. 73.
  10. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 33.
  11. ↑ 1 2 3 4 5 Newcity, 1978, p. 20.
  12. ↑ 1 2 3 Elst, 2005, p. 72.
  13. ↑ 1 2 3 4 Levitsky, 1964, p. 32.
  14. ↑ 1 2 Newcity, 1978, p. 19.
  15. ↑ 1 2 3 4 5 6 Newcity, 1978, p. 21.
  16. ↑ 1 2 3 4 Elst, 2005, p. 74.
  17. ↑ 1 2 3 Newcity, 1978, p. 29.
  18. ↑ 1 2 3 Levitsky, 1964, p. 34.
  19. ↑ 1 2 3 Elst, 2005, p. 75.
  20. ↑ Levitsky, 1964, p. 142 ff..
  21. ↑ 1 2 3 4 Newcity, 1978, p. 22.
  22. ↑ 1 2 Newcity, 1978, p. 53.
  23. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 100.
  24. ↑ Elst, 2005, p. 574.
  25. ↑ Newcity, 1978, p. 52.
  26. ↑ Levitsky, 1964, p. 101.
  27. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 35 f..
  28. ↑ Levitsky, 1964, p. 259.
  29. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Levitsky, 1964, p. 36.
  30. ↑ Newcity, 1978, p. 74 f..
  31. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 71 f..
  32. ↑ Elst, 2005, p. 76.
  33. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 92.
  34. ↑ 1 2 3 Levitsky, 1964, p. 107.
  35. ↑ Levitsky, 1964, p. 39.
  36. ↑ Newcity, 1978, p. 25.
  37. ↑ Levitsky, 1964, p. 20 ff..
  38. ↑ Levitsky, 1964, p. 21.
  39. ↑ Elst, 2005, p. 540 ff..
  40. ↑ Levitsky, 1964, p. 11.
  41. ↑ 1 2 3 Levitsky, 1964, p. 14.
  42. ↑ Levitsky, 1964, p. 266 f..
  43. ↑ Loeber, 1981, S. 24 f..
  44. ↑ Elst, 2005, pp. 33–34.
  45. ↑ Newcity, 1978, p. 157.
  46. ↑ Elst, 2005, pp. 50–51.
  47. ↑ Elst, 2005, p. 77.
  48. ↑ Elst, 2005, p. 78.
  49. ↑ 1 2 Loeber, 1981, S. 10.
  50. ↑ 1 2 3 4 Elst, 2005, p. 79.
  51. ↑ 1 2 3 4 5 6 Newcity, 1978, p. 80.
  52. ↑ Levitsky, 1964, p. 80.
  53. ↑ Levitsky, 1964, p. 83 f..
  54. ↑ Levitsky, 1964, p. 81.
  55. ↑ Levitsky, 1964, p. 87.
  56. ↑ Levitsky, 1964, p. 89.
  57. ↑ 1 2 Newcity, 1978, p. 71.
  58. ↑ 1 2 Levitsky, 1964, p. 90.
  59. ↑ Newcity, 1978, p. 55.
  60. ↑ Newcity, 1978, p. 62.
  61. ↑ Levitsky, 1964, p. 54 f..
  62. ↑ Levitsky, 1964, p. 105.
  63. ↑ Levitsky, 1964, p. 117.
  64. ↑ Levitsky, 1964, p. 122.
  65. ↑ Levitsky, 1964, p. 274.
  66. ↑ Newcity, 1978, p. 78.
  67. ↑ Levitsky, 1964, p. 58.
  68. ↑ Levitsky, 1964, p. 53.
  69. ↑ Levitsky, 1964, p. 120.
  70. ↑ Elst, 2005, p. 581.
  71. ↑ 1 2 Newcity, 1978, p. 68.
  72. ↑ 1 2 3 4 Newcity, 1978, p. 109.
  73. ↑ 1 2 3 Newcity, 1978, p. 110.
  74. ↑ Levitsky, 1964, p. 55.
  75. ↑ 1 2 Newcity, 1978, p. 114.
  76. ↑ 1 2 3 Newcity, 1978, p. 115.
  77. ↑ Newcity, 1978, p. 116.
  78. ↑ Levitsky, 1964, p. 121.
  79. ↑ Newcity, 1978, p. 116 f..
  80. ↑ Elst, 2005, p. 81.
  81. ↑ Elst, 2005, p. 80.
  82. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 82, примечание 147.
  83. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 83.
  84. ↑ Newcity, 1978, p. 49.
  85. ↑ ВКАП, 1952, ст. IV, п. 3.
  86. ↑ Newcity, 1978, p. 188 ff..
  87. ↑ Elst, 2005, p. 86, примечание 165.
  88. ↑ Loeber, 1981, S. 34.
  89. ↑ Newcity, 1978, p. 83.
  90. ↑ Newcity, 1978, p. 86 f..
  91. ↑ Levitsky, 1964, p. 194 ff..
  92. ↑ Newcity, 1978, p. 75.
  93. ↑ Newcity, 1978, p. 111 f..
  94. ↑ Newcity, 1978, p. 112.
  95. ↑ Levitsky, 1964, p. 156.
  96. ↑ 1 2 3 Elst, 2005, p. 86.
  97. ↑ Newcity, 1978, p. 126 ff..
  98. ↑ Loeber, 1981, S. 15.
  99. ↑ Elst, 2005, p. 99.
  100. ↑ Trager D. G. [casetext.com/case/films-by-jove-inc-v-berov Films by Jove, Inc., and Soyuzmultfilm Studios v. Joseph Berov et al.]. — Нью-Йорк, 2001.
  101. ↑ Newcity, 1978, p. 130.
  102. ↑ Elst, 2005, p. 87, примечание 172.
  103. ↑ ВКАП, 1952, ст. VI: «Под „выпуском в свет“ в смысле настоящей Конвенции следует понимать воспроизведение в какой-либо материальной форме и предоставление неопределенному кругу лиц экземпляров произведения для чтения или ознакомления путём зрительного восприятия.».
  104. ↑ Elst, 2005, p. 95 f..
  105. ↑ Elst, 2005, p. 100 ff..
  106. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 103.
  107. ↑ Elst, 2005, p. 109.
  108. ↑ Elst, 2005, p. 358.
  109. ↑ Elst, 2005, p. 360.
  110. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 369.
  111. ↑ Elst, 2005, p. 381.
  112. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 370.
  113. ↑ Elst, 2005, p. 380.
  114. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 375.
  115. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 373.
  116. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 374.
  117. ↑ 1 2 3 Elst, 2005, p. 376.
  118. ↑ Elst, 2005, p. 377.
  119. ↑ Elst, 2005, p. 378.
  120. ↑ Elst, 2005, p. 378 ff..
  121. ↑ Elst, 2005, p. 255.
  122. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 372.
  123. ↑ Elst, 2005, p. 371.
  124. ↑ Elst, 2005, p. 436.
  125. ↑ Elst, 2005, p. 525 ff..
  126. ↑ Решение пленума Верховного суда России № 15/2006, пункт 34.
  127. ↑ Elst, 2005, pp. 528–530.
  128. ↑ Elst, 2005, p. 526.
  129. ↑ Elst, 2005, p. 441.
  130. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 438.
  131. ↑ 1 2 Elst, 2005, p. 532 f..
  132. ↑ Elst, 2005, p. 533.
  133. ↑ Savelyeva, 1993, p. 23.

Литература

  • Elst, M. [books.google.com/books?id=NCBRAQAAIAAJ Copyright, Freedom of Speech, and Cultural Policy in the Russian Federation]. — Лейден / Бостон: Martinus Nijhoff Publishers, 2005. — ISBN 90-04-14087-5.
  • Levitsky, S. L. [books.google.com/books?id=2ruCjgEACAAJ Introduction to Soviet Copyright Law] // Law in Eastern Europe. — Лейден: A.W. Sythoff, 1964. — Т. 8.
  • Loeber, D. A. Urheberrecht in der Sowjetunion: Einführung und Quellen. — 2-е изд. — Франкфурт-на-Майне: Alfred Metzner Verlag, 1981.
  • Newcity, M. A. [books.google.com/books?id=y-DgAAAAMAAJ Copyright Law in the Soviet Union]. — N. Y.: Praeger Publishers, 1978. — ISBN 0-275-56450-9.
  • Savelyeva, I. V. The Russian Federation // [books.google.com/books?id=4NI2AQAAIAAJ International Copyright and Neighbouring Rights] / Stewart, S. M. (ed.). — L.: Butterworths, 1993. — P. 25–60. — ISBN 0-406-03158-4.
  • ЮНЕСКО. [www.rupto.ru/docs/interdocs/copyright_zheneva Всемирная конвенция об авторском праве, подписанная в Женеве]. — Роспатент, 1952.
  • ЮНЕСКО. [www.rupto.ru/docs/interdocs/copyright_paris Всемирная конвенция об авторском праве, пересмотренная в Париже]. — Роспатент, 1971.

Ссылки

Авторское право в России

Отрывок, характеризующий Авторское право в СССР

– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Авторское_право_в_СССР&oldid=80550193»