Авторханов, Абдурахман Геназович

Не следует путать с Умаром Джунитовичем Автурхановым

Абдурахман Геназович Авторханов
Псевдонимы:	Александр Уралов, Суровцев, профессор Темиров
Место рождения:	Лаха Неври, Терская область, Россия
Гражданство:	Российская империя Российская империя (1908—1917) РСФСР РСФСР (1918—1922) СССР СССР (1922—1942; 1991) США США (1948—1997) Чеченская Республика Ичкерия Чеченская Республика Ичкерия (1991—1997)
Род деятельности:	историк, политолог

Абдурахма́н Гена́зович (Ганазович) Авторха́нов (3 октября 1908 — 30 апреля 1997) — советолог, писатель, публицист и общественный деятель, доктор политических наук, член Союза Писателей СССР, почётный гражданин Чечено-Ингушетии.

В молодости попал в партийную элиту. B 1937 году был арестован, оправдан судом. После войны был профессором американской военной академии и председателем её Учёного Совета. Автор ряда книг по истории СССР и его системе управления.

Биография

Биография, изложенная ниже, базируется на мемуарах и других опубликованных работах самого Авторханова, а также на статье Теодора Шабада в газете «The International Herald Tribune», о которой сам Авторханов отозвался как о верно описывающей его биографию.

Следует отметить и расхождения между книгами Авторханова. Так, в «Технологии власти» он рассказывает о своём личном участии в событиях в Москве 1929 года в качестве студента ИКП. Согласно «Мемуарам», он в это время учился в Грозном на рабфаке.

Также приводятся и обсуждаются архивные данные, несколько отличающиеся от опубликованных мемуарных материалов Авторханова.

Кроме того, существует опубликованная в газете «Московская правда» в 2001 году весьма оригинальная биография Авторханова.

В советской массовой печати («Известия», «Огонёк», «Советская Россия» и т. д.) публиковались различные, противоречащие друг другу, биографии Авторханова. По словам Авторханова, в них «нет ни одного слова правды, кроме моего имени».

Полны биографических проблем также и материалы, напечатанные в американской прессе. Так, например, популярный американский журнал «Time» в рецензии на его книгу «The Communist Party Apparatus», утверждает, что Авторханов без суда был сослан на 5 лет в Сибирь, тогда, как согласно его воспоминаниям, он дважды арестовывался и провёл около 5 лет под следствием в тюрьмах Грозного и Москвы, где подвергался пыткам.

Газета «The New York Times» в заметке: «Emigres Issue Warning» называет его Александром Авторхановым.

В научном журнале «The American Historical Review» Роберт Даниельс, рецензируя его книгу «Происхождение партократии», пишет, что он был взят в плен немцами. Согласно его мемуарам, он добровольно перешёл на их сторону.

Ранние годы

Ранние годы Абдурахмана Авторханова прошли в чеченском ауле Лаха-Неври (Нижний Наур ныне Надтеречного района), где он родился. Действительная дата рождения неизвестна. В своих «Мемуарах» он пишет: «…я родился Бог весть когда, что-то между 1908 и 1910 годами (во время депортации чеченцев аул этот был уничтожен)».

Из другого места этих же мемуаров следует, что он родился между серединой 1909 и серединой 1910 годов. Он учился одновременно и в сельской русской (5 классов), и в арабской (мектеб) школах. После окончания школы он мог продолжать образование на месте только в мусульманской духовной семинарии — медресе. Однако был исключён из медресе за чтение светской литературы. В 1923 году убежал из дома в Грозный. Фамилию «Авторханов» он получил при поступлении в Грозненский детский дом.

После седьмого класса он поступил в областную партийную школу, где изучал специальные предметы, такие как «партстрой», «хозстрой» и т. д. Обычные школьные дисциплины были на вторых местах. После её окончания он поступил на рабфак.

Партийная юность (1927—1929)

Партийная юность Авторханова началась в 1927 году. Он вступил в ВКП(б) и, не окончив рабфак, поступил, по рекомендации Чеченской партийной организации, на подготовительные курсы московского Института красной профессуры (ИКП).

Институт являлся учебным заведением партии по подготовке высших теоретических кадров и профессоров общественных наук в университетах. В нём выступали с лекциями такие руководители партии и государства как Сталин, Троцкий, Зиновьев.

Среди преподавателей института были Бухарин, Луначарский, Тарле.

Институт окончили такие будущие высшие руководители партии как Суслов, Пономарёв, Поспелов.

B институте Авторханов сблизился с кружком сторонников Бухарина, многие из которых тесно лично общались с лидерами «правой оппозиции».

В 1928 году он был переведен на второй курс подготовительного отделения ИКП, но, по его словам, разочаровался в политике и захотел получить техническое образование. Кроме того, его тянуло домой. Поэтому он бросил ИКП и вернулся в Грозный на рабфак, который окончил 1929 году. После окончания рабфака он поступил в Грозненский нефтяной институт, но партийное руководство Чечни не дало ему продолжить образование и мобилизовало на партийную работу.

Карьера в ВКП(б) (1929—1937)

Как «подающего большие надежды» чеченца (в тот момент в обкоме чеченцев вообще не было), Авторханова назначили сразу вторым лицом в тогдашней партийной иерархии Чечни — исполняющим обязанности заведующего организационным отделом Чеченского обкома ВКП(б) (первым лицом был ответственный секретарь обкома, Авторханов заменял его в период отсутствия). Ho в 1930 году назначивший его ответственный секретарь обкома C.A. Хасман был снят, и вместо него был назначен новый — Г.M. Кариб (Товмасян). В соответствии с партийной традицией новый руководитель приводит свою команду. Авторханов вернулся в Москву на подготовительное отделение ИКП.

В то время он, по его словам, всерьёз воспринимал и верил в многократно высказанную после 1917 года позицию Ленина по национальному вопросу, постановления съездов и пленумов партии, считая, что следует учитывать национальные особенности и не вести единообразную политику на всей территории Советского Союза. Защищая своё понимание официально провозглашенных партией принципов, Авторханов написал в 1930 году статью в газете «Правда». Непосредственной причиной для выступления была начавшаяся всеобщая коллективизация сельского хозяйства. По его мнению, действующая тогда Конституция СССР 1924 года в компетенцию союзного правительства в Москве относила лишь:

• Внешнюю политику
• Оборону
• Пути сообщения
• Связь

Остальные вопросы должны были решаться на местах в соответствии с местными условиями.

В статье он критиковал положение в национальных окраинах (в Чечне, по его словам, было лишь 4 % грамотных чеченцев), пренебрежительное отношение к местным кадрам (руководство треста «Грознефть», например, считало, что чеченцы избегают настоящего труда, предпочитая работать сторожами) и неподготовленную коллективизацию в национальных районах. Через несколько дней Сталин в докладе на открывшемся съезде ВКП(б) заявил, что партия изменила свою политику и теперь перешла к форсированию коллективизации по всему Советскому Союзу. В результате статья подверглась резкой критике в «Правде», и Авторханов был вынужден написать письмо в газету с отказом от своей позиции.

Тем не менее, он был исключен из ИКП и переведён в сектор национальной печати ЦК ВКП(б), а в конце 1930 года откомандирован на Кавказ. Работал заведующим отделом народного образования Чеченской автономной области, организовал Чеченский Национальный драматический театр и был назначен его директором. В 1932 году был назначен директором Чеченского отделения Партиздата при ЦК ВКП(б).

В этот период выходят его книги: «К основным вопросам истории Чечни» (1930), «Краткий историко-культурный и экономический очерк о Чечне» (1931), «Революция и контрреволюция в Чечне» (1933), «Объединение, рождённое революцией» (1934). По утверждению самого автора, эти книги были любительскими заметками, а не сочинениями профессионального историка, каким Авторханов стал впоследствии. В соавторстве с Х. Яндаровым и А. Мациевым вышла книга «Грамматика чеченского языка», в которой он, по собственному признанию, играл роль «автора от обкома партии». Его приняли в Союз писателей СССР по секции критики. Он присутствовал на Первом съезде писателей.

B 1933 году он поступил на Курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б) в Москве, а в 1934 году вернулся в ИКП. К этому моменту ИКП был разделен на самостоятельные институты по различным направлениям. Он поступил в Исторический ИКП, который окончил в 1937 году. Одновременно с учёбой он был членом пропагандистской группы ЦК ВКП(б). После окончания Института он получил направление на работу в Грозный в распоряжение Чечено-Ингушского обкома ВКП(б).

В гитлеровской Германии (1942—1945)

В гитлеровской Германии Авторханов оказался по собственной воле. Он перешёл линию фронта и предложил немцам сотрудничество.

В январе 1940 года (за полтора года до нападения нацистской Германии на Советский Союз) в Чечне началось народное антисоветское восстание под руководством Хасана Исраилова, друга детства Авторханова. В феврале 1942 года Исраилов объединился с руководителем другого восстания Майербеком Шериповым. В результате они полностью контролировали всю горную Чечню. Руководители восстания планировали распространить его на горные районы Грузии, Дагестана и других кавказских территорий. По личному поручению Берии Авторханов должен был быть направлен к Исраилову с задачей либо убедить сдаться, либо убить его.

Вместо этого Авторханов во второй половине 1942 года ушёл в подполье и перешёл линию фронта. Он передал немецкому командованию письмо от Исраилова с предложением союза на условиях будущей независимости Чечни. Германское командование предложение союза отвергло, мотивируя это тем, что оно не нуждается в союзниках, a самого Авторханова направили на работу в отдел пропаганды Кавказского фронта. Вскоре (в январе 1943 года) он переехал в Берлин, пытаясь добиться понимания немцами проблем Кавказа. Немцы интереса к сотрудничеству не проявляли, но зачислили его в штат учреждения, где, по его словам, получали зарплату многие русские эмигранты различных профессий от артистов цирка до журналистов. Его работа заключалась в том, что он готовил политические и исторические обзоры по Кавказу. Кроме того, он сотрудничал в русской периодике в Германии и стал членом Северокавказского национального комитета (вышел из него в 1944 году).

Перемещённое лицо (DP, 1945—1948)

«Перемещённое лицо» — таким стал статус Авторханова после поражения Германии.

В апреле 1945 года Авторханов покинул Берлин и пробрался в американскую зону оккупации. Совместно с эмигрантской организацией Антибольшевистский блок народов издавал журнал на русском языке «Набат», где под псевдонимом Суровцев поместил серию статей «Философия тирании»; публиковался в русском эмигрантском журнале «Посев», издаваемым Народно-трудовым союзом российских солидаристов и (на немецком языке) в газете «Neue Zeitung», издаваемой американской военной администрацей.

Профессор американской военной академии (1948—1979)

В 1948 году он прочёл цикл лекций о Советском Союзе в военной академии, которая впоследствии стала называться Русским институтом армии США (U.S. Army Russian Institute) в Гармише (Германия). На следующий год он был зачислен в eё штат. Авторханов проработал там до ухода на пенсию в 1979 году. Он преподавал политическую историю России и СССР в XIX–XX веках, историю и организацию КПСС, идеологию и доктрину советского коммунизма, заведовал кафедрой политических наук и был председателем академического совета института. За многолетнюю работу в американской армии награждён медалью.

Этот период был наиболее продуктивным в творчестве Авторханова. Он стал одним из самых активных и продуктивных советологов. В 1950 году он был в числе основателей Института по изучению истории и культуры СССР в Мюнхене, a также Северокавказского антибольшевистского национального объединения и его журнала «Свободный Кавказ». Он активно участвовал в создании радио «Освобождение» (впоследствии — Радио «Свобода»), был организатором его Северокавказской редакции. Ha русском отделении Радио «Свобода» он читал курсы радиолекций «История культа личности», «История партии как она была», вёл раздел «Партия сегодня».

В 1950 году в еженедельнике «Посев» под псевдонимом Александр Уралов была напечатана его книга «Покорение партии».

Эта книга, переведённая на французский язык, вышла в 1951 году под названием «Staline au pouvoir» («Сталин у власти»). Она стала бестселлером. Впоследствии книга была переведена на английский, итальянский и испанский языки. Её цитировали такие известные советологи как Збигнев Бжезинский, Милован Джилас, Борис Суварин, Роберт Конквест и др.

В 1959 году выходит первым изданием его наиболее популярная в СССР книга «Технология власти» (переиздана в 1976 году вторым дополненным изданием). В 1966 году на английском языке выходит его монография «The Communist Party Apparatus», а в 1973 году — книга «Происхождение партократии». В 1976 году опубликована книга «Загадка смерти Сталина: заговор Берия».

Пенсионер (1979—1997)

Пенсионер Авторханов продолжал свою публицистическую деятельность. Вышли его книги «Мемуары», «Сила и бессилие Брежнева», «От Андропова к Горбачеву» и другие. Переиздавались его предыдущие книги. Некоторые из них он дополнял. Он продолжал сотрудничество с радиостанцией «Свобода» и журналами. В своих изданиях пенсионного периода, освобожденный от давления начальства, он резче критикует американскую внешнюю политику за её уступчивость и непонимание агрессивной природы советского коммунизма.

Он писал предисловия к книгам. Его диапазон был широк, в частности, он пишет предисловия и к дневникам Троцкого, и к английскому переводу романа калмыцкого писателя Балыкова «Девичья честь». Авторханов внимательно следил за развитием событий в Чечне после падения советской власти и провозглашения независимости (см. Авторханов и Чечня).

Он умер в Германии в 1997 году.

Альтернативная версия биографии

В архивах ИКП, открывшихся после падения Советской власти, найдены автобиографии Авторханова 1934 и 1937 гг., написанные им для приемной комиссии и перед выпуском соответственно. Хронология здесь следующая:

1924—26 — учащийся совпартшколы.

1926—27 — помощник редактора газеты «Серло».

1927—29 — студент Грозненского рабфака.

1929—30 — помощник (assistant — так в англ. тексте) зав. орготделом Чеченского обкома.

1930—31 — заведующий Чеченским ОблОНО.

1932—33 — директор Грозненского отделения Партиздата.

1934 — слушатель Курсов марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), затем студент ИКП.

Это противоречит его утверждениям об учёбе в ИКП в 1927—1928 и 1930 годах. Но противоречие легко объяснить тем, что если бы он упомянул об исключении из ИКП, его просто не приняли бы вновь.

Псевдонимы

Пытаясь скрыть своё авторство от правительств, Авторханов иногда пользовался псевдонимами. Ирония заключается в том, что он вынужден был скрывать своё авторство от правительств обеих сторон в холодной войне: СССР и США. Ниже приводится список известных документированных псевдонимов:

• Александр Уралов
• Суровцев — в журнале «Набат»
• профессор Темиров — на радиостанции «Свобода»

Этот список неполон. Авторханов пишет о том, что в период своей жизни в гитлеровской Германии в Берлине он публиковался под различными псевдонимами в эмигрантских, власовских и немецких изданиях. Кроме того, он использовал псевдонимы в начале 70-х, ввиду запрета его начальника по военной Академии публиковать что-либо без предварительного разрешения (хотя такое требование было незаконным, Авторханов, во избежание лишних проблем, предпочел подчиниться).

Роль Авторханова в исторической науке

Его книги представляют собой попытку показать на фактах и документах, как коммунистические идеи из утопии превращались в СССР в реальность.

Он получил первоклассное коммунистическое воспитание и образование, принадлежал к номенклатуре ЦК ВКП(б). Он, по его словам, близко стоял к высшим партийным кругам в решающее время сталинского переворота (1927—1937 годы), лично знал ряд членов ЦК и лидеров партийных оппозиций.

Во время учёбы в институте он получал информацию в спецкабинетах, спецсеминарах и просто из общения с верхушкой власти. Эта информация была закрыта для обычных людей и даже для большинства высокопоставленных членов партии. B 1930—1933 годах работал на высоких партийных должностях. Он прошёл сталинские тюрьмы. Будучи кавказцем, он также смог прочувствовать национальные струны характера Сталина.

Подавляющее большинство людей его формации было уничтожено во времена сталинского террора — он уцелел.

Остальные стали высокопоставленными партийными чиновниками сталинского и послесталинских режимов (Суслов, Пономарёв, Юдин и др.). Они и другие осведомленные участники тех событий, даже более высокого положения в номенклатуре (как, например, Хрущёв) были не историками, а политиками и, как пишет Авторханов, некоторая информация, которую они приводят, продиктована не целью рассказать о событии, а выставить себя в выгодном свете.

Авторханов же, по его словам, не имеет за собой вины в действиях сталинского режима — большую часть того времени он учился.

Кроме того, Авторханов активно жил и работал в условиях всех трёх ведущих противоборствующих сил Европы XX века: советской системы, нацистской Германии и западной демократии.

В своей книге «Загадка смерти Сталина» Авторханов рассказывает ещё об одном источнике информации. Широкая популярность его книги «Технология власти» в СССР привела к тому, что советские люди стали сообщать ему о новых фактах (см. ниже Сочинения Авторханова в СССР). Те факты, аутентичность которых не вызывала у него сомнений, он включал в свои новые книги.

К числу наиболее используемых на Западе работ относятся «Технология власти», «Загадка смерти Сталина: заговор Берия», Communist Party Apparatus, The Chechens and the Ingushes during the Soviet Period and Its Antecedents.

Для названия уникальной системы власти, созданной Сталиным, он ввёл термин «партократия», описал и исследовал эту систему.

Российский публицист и бывший член ЦК КПСС Рой Медведев, которого Авторханов уличил в многолетней работе на КГБ, заявлял, что в книгах Авторханова «содержится немалое количество простых выдумок, прямой лжи».

Историческая концепция Авторханова

Согласно Авторханову, в СССР функционировала уникальная система, которую он называл «партократией», которая представляла собой идеально сконструированный и не имеющий аналогов в мировой истории инструмент личной власти диктатора. Основные принципы этой системы были заложены Лениным и доведены до совершенства Сталиным. После смерти Сталина система, изменяясь в деталях, продолжала функционировать.

Вопреки установившемуся мнению, Советским Союзом, в действительности, правила не партия и даже не её уставные органы (как ЦК или Политбюро), а личная администрация, назначенная диктатором. Формально эта администрация должна была выполнять лишь технические канцелярские функции. На самом деле она держала в своих руках управление страной. При Сталине администрация называлась «Секретариат тов. Сталина» (не путать с Секретариатом ЦК), в дальнейшем она называлась по-разному, но суть оставалось прежней. При Брежневе некоторые члены этой администрации, например, Александров, Цуканов и др. получили личный высокий официальный статус как члены и кандидаты в члены ЦК КПСС. Администрация подготавливала все документы для обсуждения в уставных центральных органах партии. Она была поставлена над партией и над государством.

Вторым инструментом диктатуры был «Особый сектор» ЦК, в руках которого находилась жизнь и карьера партийных кадров от ЦК до секретарей райкомов. Этот сектор подбирал всю номенклатуру и их обслуживающий персонал (прислугу, врачей и т. д.). Он же следил за номенклатурой, чтобы предупредить заговоры против Сталина. Особому сектору ЦК напрямую подчинялись «спецсектора» на местах, которые выполняли ту же задачу в отношении местных руководителей, а также задачи предотвращения сепаратизма. «Особому сектору» (а не НКВД) подчинялись подразделения НКВД, которые обеспечивали охрану руководства.

Таким образом верховный диктатор осуществлял власть над партией. Через партию он осуществлял власть над страной, так как на всех предприятиях и в организациях создавались партийные фракции (впоследствии называемые «партячейки») из всех членов партии данного предприятия или организации. Члены этих фракций обязаны были по всем вопросам голосовать так, как решит фракция, а фракция подчинялась местным партийным комитетам, которые, в свою очередь, полностью зависели от «Особого сектора» ЦК.

Систему Сталин начал формировать в 1922 г., став Генеральным Секретарем партии. Это послужило основанием для ныне известного замечания Ленина о «необъятной власти Сталина», замечания, которое другие члены ленинского Политбюро предпочли скрыть и игнорировать. Ошибка, стоившая им жизни.

Авторханов и Чечня

Авторханов активно интересовался событиями, происходившими в Чечне в 90-х годах.

В частности, в своем выступлении на радио в 1991 году, опубликованном (с сокращениями) в «Литературной газете», он обратился к чеченскому народу и президенту Дудаеву. В своём обращении Авторханов призвал искать мирные пути к независимости Чечни и договариваться с демократической Россией. Он также призывал не поддаваться провокациям сторонников старого режима, разжигающих рознь между кавказскими народами.

В октябре 1992 года Дудаев посетил его в Германии. К этому времени под воздействием происходивших на Кавказе событий Авторханов пришёл к выводу, что Чечня не получит освобождения и через освобождение России.

В августе и октябре 1994 он обращается к Ельцину и Дудаеву соответственно. Он призвал Ельцина остановить движение к войне, которая не нужна ни России, ни Кавказу, и встретиться с Дудаевым.

В обращении к Дудаеву он предостерегал против объявления газавата (священной войны) России, так как «объявила войну не Россия, а московская великодержавная клика, которая… находится в необъявленной войне со своим собственным народом».

Обращаясь к лидерам чеченской оппозиции, он заявил, что поддерживает существование оппозиции с альтернативными программами. Но вооружённая оппозиция является не оппозицией, а бандой.

Последнее письмо от Авторханова Дудаев получил за несколько дней до своей гибели в апреле 1996 г.

Улица Ленина в Грозном в начале 90-х годов была переименована в проспект Абдурахмана Авторханова.

Сочинения Авторханова в СССР

Наиболее популярной в СССР была книга «Технология власти», изданная в 1959 году и вышедшая вторым дополненным изданием в 1976 году. Она распространялась через «Самиздат». Начало распространению её через «Самиздат» положил генерал Григоренко . Государственное издательство «Мысль» напечатало её закрытым бесплатным изданием для партийной элиты.

Обычных граждан за её чтение судили. Первый известный процесс такого рода был процесс Юрия Гендлера и других в 1968 году. Затем подобные процессы продолжались .

Официальная советская пропаганда печатала статьи, порочащие Авторханова и противоречащие друг другу. Кроме официальной пропаганды, эту книгу и её автора пытались дискредитировать и (в то время) диссиденты братья Рой и Жорес Медведевы .

Побочным и неожиданным результатом созданной КГБ популярности книги стало то, что советские люди стали писать Авторханову письма с дополнительной информацией по затронутым в книге темам.

В эпоху так называемой «гласности» некоторые работы Авторханова были опубликованы в советской печати. Но и тут они подверглись цензуре. Так, в публикации «Технологии власти» было опущено целиком авторское предисловие 1976 года, в котором Авторханов описывал провокации против его книг и клевету на автора в советской печати.

В публикации журнального варианта «Загадки смерти Сталина» («Новый Мир» 1991. № 5) полностью опущены первые 7 глав из 13 и эпилог — то есть больше половины. Кроме того, опущен маленький, но существенный абзац между двумя абзацами, которые напечатаны полностью. Вот вычеркнутый абзац :

«Все три заговора: против Сталина, против Берия и против Хрущёва — свидетельствуют об одном: советский режим не может менять своих правителей легальными методами. Так было всегда. Так будет и дальше.»

В главе XII «Как произошел переворот» опущены полтора абзаца, включающих следующее утверждение :

У большевиков же преемственна сама конспиративность системы, и пока не наступит полная ликвидация сталинщины, к архивам «дела Сталина» доступа не будет.

Ещё один исключенный абзац: :

Но «недотёпа» (Хрущёв) оказался величайшим сфинксом. Он осуществил то, что Сталин хотел, но не сумел: ликвидировал Берию и бериевцев руками Маленкова и маленковцев, Маленкова и маленковцев — руками Молотова и молотовцев, Молотова и молотовцев — руками «выдвиженцев» — брежневых. И таким образом десять лет правил великим государством с репутацией «Иванушки-дурачка», но с головой гениального мужика.

Список таких существенных сокращений, не связанных с сокращением объёма, можно продолжить.

Аресты

В своей жизни Авторханов несколько раз менял место жительства и практически каждый раз его пребывание в новом месте начиналось с тюрьмы.

1. В 1923 году подростком он бежит из дома в Грозный. Его ловят на вокзале как безбилетника, а так как у бежавшего вместе с ним двоюродного брата находят револьвер, их сажают в тюрьму по подозрению в бандитизме. Они просидели в тюрьме несколько дней..
2. Из Грозного Авторханов в 1927 году переезжает в Москву. В первые дни пребывания в городе он, мечтая получить автограф Троцкого, на протяжении двух дней поджидает его у входа в одно из учреждений, где Троцкий работал. Его задерживают, а найдя у него нож, заводят следствие о покушении на вождя. Он сидит в тюрьме под следствием две недели, после чего его освобождают..
3. Возвращение Авторханова в Грозный и последующий новый переезд в Москву для учёбы в ИКП в 1934 году, видимо, проходит без арестов. Но когда он в 1937 году вернулся в Грозный после окончания института, его в первый же день арестовывают на Пленуме обкома партии вместе со всем партийным активом республики. На тот раз он пробыл в заключении 5 лет (с небольшим перерывом в 1940 году).
4. В 1942 году Авторханов перешёл линию фронта и сразу же был арестован гестапо по подозрению в советском шпионаже. Он считал это мелким недоразумением, но потом узнал, что лишь настойчивые показания друзей и здравый смысл некоторых немцев спасли его от неминуемой смерти..
5. В 1945 году он перебрался из Берлина в американскую зону оккупации, где участвовал в совещании эмигрантов — противников Сталина, находящихся в Германии. На этот раз опытный Авторханов избежал американской тюрьмы только потому, что единственный из всех выступил против резолюции предложить демократиям Запада помощь против неизбежной сталинской агрессии. Он сделал себе фальшивые документы и скрылся. Авторы резолюции (в том числе и генерал Бичерахов), передавшие её американским военным властям, были ими арестованы и просидели по два года в тюрьме, а бывший командир Армянского легиона в гитлеровской армии полковник Саркисян был выдан советским властям.

Сочинения

Кроме основных, аутентичных, вариантов сочинений, приводятся также и некоторые переводы и варианты. Ссылки на сочинения везде, где это не оговорено специально, даются на основные варианты.

Книги

(Аннотации, рецензии и комментарии даются в Примечаниях. Переводные и последующие переиздания даются строкой в следующем абзаце)

• «Революция и контрреволюция в Чечне: Из истории гражданской войны в Терской области. Краткие очерки». — Грозный : Чечанское национальное издательство, 1933 г. — 173 стр.

• «К основным вопросам истории Чечни: к десятилетию Советской Чечни» — Чечня: Издательство «Серло», 1930. — 105, [3] с.; 22 см — Текст книги полностью вошёл в качестве первой главы в последующую работу автора «Революция и контрреволюция в Чечне»
• «Краткий историко-культурный и экономический очерк о Чечне» — Ростов-Дон: Севкав-книги, 1931
• «Грамматика чеченского языка» / Х. Яндаров, А. Мациев, А. Авторханов — Грозный, 1933 — На чеченском языке
• «Объединение, рождённое революцией» — Грозный: Партиздат, 1934
• «Народоубийство в СССР: Убийство чеченского народа» — Мюнхен : Свободный Кавказ, 1952. — 69 c. 21 cm. — LCCN 68-040208 *Переиздание: «Убийство чечено-ингушского народа : Народоубийство в СССР» / Александр Уралов (псевд.). — М. : СП «Вся Москва», 1991. — 79,[2] с.; 20 см — ISBN 5-7110-0131-0.
• Технология власти. — Frankfurt/Main: Possev-Verlag, 3-е изд., 1983. —809 c.; 17 cm. LCCN unk84-022143 : LC Call Number JN6598.K7 A83 1976.

Переводы: * «Stalin and the Soviet Communist Party: A Study in the Technology of Power» (англ.) — New York : Praeger, 1959—379 p. 25 cm. LCCN 59-008145 — Translation of Tekhnologiia vlasti («Технология власти» (1st. ed., 1959),

Переиздания: * «Технология власти» — СП «Слово»/Центр «Новый мир» Москва 1991 ISBN 5-85050-012-4 (ошибоч.); * «Технология власти» — журнал Вопросы истории № 1-12 1991; 1-3, 6-7, 10-12 1992; 2-3 1993; * [www.lib.ru/POLITOLOG/AWTORHANOW/tehnologiq.txt «Технология власти» (онлайн версия издательства СП «Слово»)],

• «Происхождение партократии» — в 2 тт. (т. 1. ЦК и Ленин; т. 2. ЦК и Сталин) — 2-е изд. — Frankfurt/Main : Possev-Verlag, 1983.

• Загадка смерти Сталина : заговор Берия. — 5-e изд. — Frankfurt/Main : Possev-Verlag, 1986. —316 c. LCCN 92-157731

Переиздания: * «Загадка смерти Сталина : заговор Берия : Glavy iz knigi — Zhurnal’nyj Variant» — журнал «Новый Мир» (1991. № 5 str. 194—233); * [www.lib.ru/POLITOLOG/awtorhan.txt «Загадка смерти Сталина : заговор Берия» — онлайн версия статьи в журнале «Новый мир»].,

• От Андропова к Горбачеву : Дела и дни. — Paris : YMCA-Press, 1986—347 c. — ISBN 2-85065-088-9
• Сила и бессилие Брежнева : политические этюды. — 2-e изд., дополн. — Frankfurt/Main : Possev-Verlag, 1980—327 c. ; 17 cm. LCCN 79-385746.

• Ленин в судьбах России : Размышления историка. — Garmisch-Partenkirchen: Prometheus-Verlag, 1990—485 с.
• Империя Кремля: Советский тип колониализма. — Garmisch-Partenkirchen: Prometheus-Verlag, 1988—425 c. 1LCCN 92-119202

Переиздания: * «Империя Кремля» — M. : ДИКА-М 2001. — 476, [1] c. ; 18 см ISBN 5-901115-02-3 * «Империя Кремля» — Минск : «Полифакт», Москва : «Дружба народов», 1991—107 c.; 26 см LCCN 94-202782

• Мемуары. — Frankfurt/Main: Possev-Verlag, 1983—761 c. ; 17 cm. LCCN 83-207886. — Рассказ о жизни автора на фоне бурных событий XX века.

Переиздания: * «О себе и времени : мемуары» — M. : ДИКА-М, 2003. — 734 c. ; 18 см LCCN 2004-363387

• Staline au pouvoir. (pseud. — Alexandre Ouralov) — Paris : Les Iles D’Or, 1951—318 p. LCCN 52-040262 — Traduit du russe par Jacques Fondeur —

Переводы: * The reign of Stalin / Alexander Uralov (pseud.). — Westport, Conn. : Hyperion Press, 1975—256 p. ISBN 0-88355-182-9 — Translation of Staline au pouvoir : Reprint of the 1953 ed. published by Bodley Head, London.

• Der Islam und die mohamedanischen Völker der Sowjetunion. — Zollikon (Швейцария) : Glaube in der 2. Welt, 1980 — 24 c. ISBN 3-85710-005-2 (pbk.) LCCN 87-673220. — (Нем. пер. статьи «Ислам и мусульманские народы СССР»)
• Strategy for Freedom. The Challenge of Coexistence — London : Ampersand, 1966. —130 p. LCCN 66-071993

• The Communist Party Apparatus. — Chicago, H. Regnery Co., 1966 — viii, 422 p. LCCN 66-015155 (англ.),

Публикации в сборниках и периодических изданиях

• The Chechens and the Ingushes during the Soviet Period and Its Antecedents //The North Caucasus barrier : the Russian advance towards the Muslim world pp. 146—194 — New York : St. Martin’s Press, 1982 — ISBN 0-312-07575-8 — История Чечни и Ингушетии в составе СССР.
• «Положение исторической науки в СССР» //Материалы Конференции научных работников (эмигрантов), состоявшейся в Мюнхене 11—14 января 1951 г. — Мюнхен : Институт по изучению СССР, 1951-. — 95 с ; 21 см LCCN 65-036291 — Вып. 3;
• «К некоторым вопросам истории Чечни» // «Революция и горец» (журнал) — Ростов на Дону, 1929 — Первая книга Авторханова
• «За выполнение директив партии по национальному вопросу» // «Правда» № 170, 22 июня 1930 г. стр. 4. — Москва. — Критика тезисов докладов Яковлева и Куйбышева на XVI съезде ВКП(б). Автор считал, что партия уделяет недостаточно внимания национальным кадрам на окраинах, а также утверждал, что перед широкой коллективизацией в национальных окраинах необходимо провести землеустройство.
• «Письмо в редакцию» // «Правда» № 182, 4 июля 1930 г. стр. 6. — Москва. — Отказ от позиции, высказанной в предыдущей статье.
• «Покорение партии» // «Посев», № 40(227) (1950 г.) — № 16(255) (1951 г.) — Limburg/Lahn (Германия). — Первая книга Авторханова на Западе. Автор описывает сталинский переворот и уничтожение старой партии, созданной Лениным.
• Свободный Кавказ 3(18), (март 1953). — Некролог Сталину: «… Перестало биться волчье сердце и работать дьявольский ум. Ушел человек, в котором не было ничего человеческого — ни души, ни любви, ни жалости… Ушел человек, который обессмертил своё имя миллионами смертей… Осиновый кол в его могилу! Вечное проклятие его памяти!! Истребительная война его наследству!!!…»
• Forum. Question of a September 1936 Plenum of the CPSU Central Commitee. A Few Questions Concerning the Great Purge: An Answer to My Critics // Slavic Review, vol. 26, No. 4 (Декабрь, 1967), pp. 665—672 — Ответ американским советологам Шлюссеру и Армстронгу на их утверждения, что данные «эмигрантского автора Авторханова» в свете доклада Хрущёва ненадежны.
• «Закулисная история пакта „Риббентроп-Молотов“» // Континент — № 4 (1975) стр. 300—319 — Париж — Описывается предыстория пакта и секретные протоколы к нему. Автор утверждает, что для Гитлера более важен был бы пакт «Риббентроп — Микоян», в котором СССР обязался снабжать Германию всем необходимым для войны, чем ничего не значащая для обоих диктаторов политическая бумажка.
• «Брежнев издалека» — «Новое русское слово» (29 января 1978 г.) — Нью-Йорк
• «Чудовище, которое превзошло „Левиафан“» // Грани — Книга 115 (1980) стр. 242—248. — Автор утверждает, что сталинская система превзошла по своей жестокости страшное абсолютистское государство, созданное фантазией английского философа XVII века Гоббса. «История знает много голодных бунтов, отчаявшихся подданных против неразумных правителей. У Сталина голодные не бунтовали, они ложились массами на улицу и умирали»(стр. 245)
• «У истоков ленинской деспотии» // Грани — Книга 113
• «Коба и Камо» // Новый журнал — № 110 (Март 1973) стр. 266—287 — История уголовного направления в большевистской партии.
• «Вечный Микоян» — Новый журнал. — Неизвестные и малоизвестные факты в биографии Микояна.

№ 105 (Декабрь 1971) с. 249—259

№ 107 (Июнь 1972) с. 200—204: Двадцать седьмой бакинский комиссар (1917—1918)

№ 108 (Сентябрь 1972) с. 266—282: Контрабандист и конспиратор (1918—1920)

№ 111 (Июнь 1973) с. 215—234: Партийный наместник на Волге и Юго-Востоке (1920—1926)

• «Убил ли Сталин Ленина?» // Новый журнал — № 152 (Июнь 1983) стр. 240—259. — Автор повторяет своё утверждение, сделанное в предыдущих работах, что возвращение Ленина к активной деятельности означало бы политическую смерть Сталина. Он излагает доводы, свидетельствующие о возможном убийстве Ленина Сталиным.
• «Ленин и ЦК» // Новый журнал — В серии статей автор показывает, как Ленин иногда оказывался в меньшинстве в ЦК и как он различными методами добивался своего. Содержание статей, в основном, вошло в книгу автора «Происхождение партократии»

№ 100 (Сентябрь 1970) с. 329—349: Ленин и ЦК октябрьском перевороте

№ 101 (Декабрь 1970) с. 208—220: ЦК против Ленина о восстании

№ 102 (Март 1971) с. 217—234: Ленин и ЦК после июльского восстания

№ 103 (Июнь 1971) с. 214—223: Первый кризис в ЦК после взятия власти

• «Кто же отец колхозов?» // Новый журнал — № 113 (Декабрь 1973) стр. 242—256. — Автор доказывает, что не Ленин, а Сталин был отцом колхозов, несмотря на то, что сталинизм есть наиболее последовательное осуществление ленинизма на практике.
• «Людоедство в хлебной стране» // Новый журнал — № 153 (Декабрь 1983) стр. 199—212 — О голоде в СССР в 1930—1934 годах. Переход от внутренней торговли к снабжению. Карточная система, категории городов и социальных групп.
• «Письмо в редакцию» // Новый журнал — № 155 (Июнь 1984) стр. 199—212. — Исправление неточностей в статье «Людоедство в хлебной стране»
• «Новая фаза в политике советской экспансии» // Новый журнал — № 104 (Сентябрь 1971) стр. 210—236. — Обсуждаются изменения в советской стратегии, связанные с отказом от постулата, что любая локальная война перерастет в ядерную. Рассматриваются направления советской внешней и военной политики в отношении Европы, Китая, Индокитая и Ближнего Востока.
• «Европейская стратегия Кремля» // Новый журнал — № 119 (Июнь 1975) стр. 169—190. — Анализируются цели Советского Союза в его стремлении (начиная с 31 марта 1954 года) созвать совещание по безопасности в Европе.
• «Глобальная стратегия Кремля» // Новый журнал — № 126 (Март 1975) стр. 198—217. — Автор показывает, что внешние интересы СССР существенно отличаются от внешних интересов Российской империи. Сосуществование понимается советским руководством как отсутствие обычной войны при продолжении идеологической, то есть мирное завоевание всего мира.
• «Ислам и мусульманские народы СССР» // Новый журнал — № 139 (Июнь 1980) стр. 172—202. — История советской политики в отношении внутренних мусульманских народов: от поддержки и заигрывания до подавления; колебания в этой линии. Утверждается, что, вопреки мнению партийного руководства, мусульманские народы не являются надежным звеном ни в случае внешнего конфликта, ни при внутренних потрясениях.
• «Антиконституция СССР» // Новый журнал — № 128 (Сентябрь 1977) стр. 179—197. — Отмечается, что и в новой Конституции нет принципа разделения властей, основы всех западных Конституций. Комментируется нововведение о руководящей роли партии.
• «Кузница мастеров власти : школа высших политических кадров ЦК КПСС» // Новый журнал — № 131 (Июнь 1978) стр. 219—241. — Описывается структура и деятельность высших школ по подготовке кадров для Коммунистической партии. Особенно подробно описывается Институт красной профессуры, где учился автор.
• «Последний съезд Брежнева» // Новый журнал — № 144 (Сентябрь 1981) стр. 146—173. — Напечатано до смерти Брежнева. Автор анализирует XXVI (1981) съезд КПСС. Рассматриваются новые проблемы внутренней и внешней политики страны, такие как еврокоммунизм, Польша, Афганистан, экономика. Анализируется процесс старения руководства. Предсказывается, что при непосредственных наследниках Брежнева (кандидатами в которые называются Кириленко, Черненко, Романов, Горбачев) ничего существенно не изменится. Но придет следующее, более мыслящее поколение (Иноземцев, Фалин и др.), которое лично знакомо с Западом, и они могут отказаться от некоторых идеологических догм.
• «Свободный Кавказ» № 1 (1), (октябрь 1951). — Излагается точка зрения Авторханова, согласно которой освобождение нерусских народов СССР возможно лишь вместе с русским народом.
• «Возможна ли революция в СССР» / А. Уралов (псевд.). // «Посев», № 37 (224) (10 сентября 1950 г.) стр. 11-13 — Limburg/Lahn (Германия) — На основании ленинской теории революции автор показывает, что революция в СССР возможна.
• «Еще раз о загадке смерти Сталина» // «Новый Мир», № 12 (декабрь 1991 г.), стр. 235—242. — Приводятся новые данные, подтверждающие и дополняющие версию автора: «Не в том загадка смерти Сталина, был ли он умертвщлен, а в том, как это произошло. Этого вывода я держусь до сих пор.» (стр. 238)
• Forty Years of Chehenoingushetia. // Caucasian Review 10 (1960) : pp. 3-9. — Автор пишет об утверждении советской пропаганды, что советская власть принесла прогресс народам Кавказа. При этом забывается, что за десять лет сталинских репрессий было убито в 10 раз больше чеченцев и ингушей, чем за 15 лет ожесточенной Кавказской войны против царизма в XIX веке.
• «Забудьте о газавате» // «Литературная газета» № 43 (29 октября 1991 г.). — стр. 2. — Сокращенный вариант беседы с А. Авторхановым на радиостанции «Свобода».

Заметки, предисловия, дискуссии и т. д.

• «Троцкий, Лев Давидович : Дневники и письма» / Лев Троцкий ; Под ред. Ю. Г. Фельштинского ; Предисл. А. А. Авторханов. — Tenafly (N.J.) : Эрмитаж, 1990. — 302 с : ил., портр., факс..; 23 см — ISBN 1-55779-021-3
• «Зарницы возрождения : Опыт политической борьбы и нравственного просветительства» / Сергей Солдатов; предисловие Абдурахмана Абдурахманова; введение Мартина Дьюхерста — London : Overseas Publications Interchange, 1984 — ix, 413 p., [30] p. of plates; 18 cm. ISBN 0-903868-71-7. — С. Солдатов, один из организаторов подпольного «Демократического Движения Советского Союза» (ДДСС) рассказывает об организации и о себе. В своем предисловии к книге Авторханов отмечает, что ДДСС отличалось от диссидентских организаций тем, что было тайным. Поэтому, будучи неизвестной КГБ по открытым выступлениям, смогла действовать пять лет. Она была раскрыта только тогда, когда её члены перестали соблюдать законы конспирации. Таким образом, он развенчивает легенду о профессионализме советской тайной полиции.
• «СССР сегодня и завтра» / Малевский-Малевич; введение Авторханова — Париж, 1972—184 стр. ; 22 см. — LCCN 00-399119
• «A Maiden’s Honour: A Tale of Kalmyk History and Society» / Balykov, Sandzhi Basanovich ; Chavchavadze, David (tr.); Bormanshinov, Arash (commentary & glossary);Avtorkhanov, A. (Rus. pref.). — Bloomington: Mongolia Soc., Indiana Univ.; 1990—201 p.
• «По поводу книги Д. С. Анина „Революция 1917 г. глазами её руководителей“». Рим 1971 // Новый журнал — № 107 (Июнь 1972) стр. 269—272. — Эта и последующие две статьи представляют собой дискуссию по поводу личности и роли Ленина и ЦК РСДРП(б) в Февральской и Октябрьской революциях.
• Анин. «Ленин в 1917 году : Письмо в редакцию» // Новый журнал — № 109 (Декабрь 1972) стр. 276—281
• «Ответ Д. Анину» // Новый журнал — № 109 (Декабрь 1972) стр. 281—285

Литература

• Theodore Shabad. Yakir Reportedly Testifies That Dissent Was Imported — The International Herald Tribune Aug. 29, 1973 p. 3. — В статье, посвященной процессу над диссидентами Якиром и Красиным, приводится краткое изложение некоторых фактов биографии Авторханова.
• Пётр Григоренко. «В подполье можно встретить только крыс…» — Нью-Йорк : Детинец, 1981. — В мемуарной книге генерала Советской Армии, ставшего видным диссидентом, рассказывается, в том числе, и о впечатлении, произведённом на автора книгой Авторханова «Технология власти», и том, как автор положил начало её широкого распространения.
• Ж. А. Медведев, Р.А Медведев «Кто сумасшедший?» — London : Macmillan, 1971. — 163 p. 20 cm. — ISBN 0-333-13363-3 — В этой и следующих книгах известные диссиденты братья Медведевы рассказывают, в том числе, и о своих разногласиях с Авторхановым.
• «О книге А. Авторханова „Технология власти“» // «Политический дневник». / Редактор Р.A. Медведев — в 2 тт. — Амстердам : Фонд имени Герцена, 1972-75 c. 509—515. — 19 cm. — LCCN 77-517850 — Репринты отдельных выпусков «Политического дневника».
• Roy A. Medvedev. On Stalin and Stalinizm.- New York : Oxford University Press, 1979. — 205 p., 23 cm. — ISBN 0-19-215842-2
• «Хроника текущих событий» № 5, 7, 13, 22, 26, 38, 40. Самиздат. — Отчеты о судебных процессах и других событиях политической жизни в СССР. Приведена информация о различных процессах, на которых обвиняемым инкриминировались чтение и распространение книг Авторханова.
• Emigres Issue Warning: Tell Parley Soviet Is Using Lull in Tension to Grid for War // The New York Times (Aug. 15, 1953) p. 2. — Информация о конференции русских эмигрантских историков в Мюнхене.
• В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. (5 изд.) М. : Изд-во политической литературы, 1964 г.
• David-Fox, Michael. Memory, Archives, Politics: The Rise of Stalin in Avtorkhanov’s Technology of Power // Slavic Review. Vol. 54, Iss. 4 (Winter, 1995), pp. 988—1003. — На основании автобиографий, написанных Авторхановым и хранящихся в его личном деле в архиве ИКП, автор подвергает сомнению факт учёбы Авторханова на подготовительном отделении ИКП. Кроме того, автор обращает внимание на противоречия между датировкой событий в «Технологии власти» и «Мемуарах».
• Alexander Fursenko, Vitaly Afiani. The death of Iosif Stalin // International Affairs. Moscow. — Vol. 49, Iss. 3, (Jun 2003) p. 188. — Авторы утверждают, что Сталин был неоднозначной фигурой. Они называют мнение Авторханова об умертвщлении Сталина фантастическим.
• Harrison Salisbury. The Days of Stalin’s Death // New York Times. (Apr 17, 1983). p. A.38. — Автор, корреспондент газеты The New York Times в Москве (1949—1954), описывает события дня смерти Сталина. Он упоминает о многолетних дебатах между сторонниками версии естественной смерти (в их числе гарвардский профессор Улам) и заговора (в их числе Авторханов). Базируясь на собственной информации, Солсберри склоняется к точке зрения, что смерть Сталина не была естественной. По его словам, кто-то из четверки высших руководителей или все они были больше, чем простыми наблюдателями. Неоспоримые доказательства, как он пишет, если и существовали, то были, несомненно, давно уничтожены, как были уничтожены доказательства преступлений самого Сталина.
• Robert Conquest. The Great Terror : A Reassesment. 40th Aniversary Edition. — NY : Oxford University Press, 2008. — ISBN 0-19-507132-8. — Классическая книга английского публициста о терроре 30-х годов в СССР, вышедшая первым изданием в 1968 году. В число источников для этой книги входили работы Авторханова «Народоубийство в СССР», The Reign of Stalin, «Технология власти».
• Алла Дудаева. Миллион первый. — Баку: «Абилов, Зейналов и сыновья», 2002. — 320 стр. — ISBN 5-87459-229-6. — Описание жизни и гибели генерала Джохара Дудаева, первого президента сепаратистской Чеченской Республики, написанные его женой. В книге рассказывается, в том числе, и об активной заинтересованности А.Авторханова в судьбе его Родины.
• Елена Никифорова. «Историческое расследование. Операция Моцарт : Одна из версий убийства Иосифа Сталина» // «Московская правда» (26 марта 2001 г.) — Фантастическая биография Авторханова.
• Яков Кротов. «Ad Memoriam». // «Итоги» № 18 (5 мая 1997 г.). — Некролог А. Авторханову. Автор, священник, выступающий на радиостанции Свобода с лекциями о христианстве, замечает, что, став в юности партийным бонзой, изобретатель термина «партократия», Авторханов, так и не расстался с психологией партократа, искренне полагая, что кошмар коммунизма можно объяснить, изучая механизм партийной канцелярии.

К сожалению, в прощальном слове священник существенно исказил текст Авторханова. Кротов писал: «Авторханов подчеркивал, что нравственным своим воспитанием он обязан русской учительнице». Далее следует цитата из «Мемуаров». Однако, тепло описывая своих учителей на рабфаке, в том числе и Зинаиду Афанасьевну Гавришевскую, о которой шла речь в приведенной Кротовым цитате, ни в цитируемой фразе, ни в остальном тексте, Авторханов не утверждает, что он обязан ей или кому-либо ещё своим нравственным воспитанием. Авторханов пишет, что он обязан этой учительнице «тем, что во мне пробудилась тяга к писанию».

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_a/avtorhanov.html Авторханов Абдурахман Геназананович (Хронос)]
• [lib.prometey.org/?id=12809&page=1 Технология власти]
• [www.gallery.archipelag.ru/grm/a/a.html Авторханов Абдурахман Геназович (1908—1997, Мюнхен)]
• [www.rusidea.org/?a=10006 Абдурахман Авторханов о России и Чечне…]

Отрывок, характеризующий Авторханов, Абдурахман Геназович

– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…