Агадати, Барух

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Агадати Барух»)
Перейти к: навигация, поиск
Барух Агадати
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Барух Агадати (рожд. Бурэх, или по-русски Бори́с Льво́вич Кауша́нский; ивр.ברוך אגדתי‏‎; 1895, Бендеры Бессарабской губернии18 января 1976, Тель-Авив, Израиль) — израильский танцовщик, хореограф, балетмейстер, художник, кинорежиссёр и продюсер. Создатель израильского национального танца («хора Агадати»), пионер израильского кинематографа.





Биография

Ранний период

Бурых Каушанский, позже известный как Барух Агадати, родился в состоятельной семье Лейба и Баси Каушанских в бессарабском городке Бендеры (ныне Приднестровье) на берегу Днестра. Помимо него в семье росли ещё двое младших детей: брат Ицик и сестра Рейзл (Роза, в Палестине — Шошана Пинкус). Учился в хедере и в светской гимназии в Бендерах. В 1910 году, пятнадцатилетним подростком самостоятельно уехал в Палестину, где поступил в школу искусств и ремёсел Бецалель в Иерусалиме под руководством Бориса Шаца. Живя в Петах-Тикве, зарабатывал на жизнь работая на укладке асфальта, позже — частными уроками танца.

В 1914 году вернулся к родителям и поступил в балетную школу при Одесском оперном театре, после окончания которой был принят в танцевальную труппу театра. Согласно легенде, сценический псевдоним «Агадати» (дословно: легендарный) возник случайно именно в этот, одесский период с лёгкой руки поэта Якова Фихмана, который представил так молодого танцовщика признанному мэтру еврейской литературы Хаим-Нахман Бялику.

Хореография

После окончания Первой мировой войны в 1919 году Каушанский вновь уехал в подмандатную Палестину на корабле «Руслан» и целиком посвятил себя танцу. Сначала организовал балетную труппу (Еврейский художественный балет), которая однако не пользовалась успехом; тогда переключился на современную хореографию. Поставил несколько танцевальных представлений с использованием произведений классической музыки, традиционного хасидского танца (т. н. «хусидл») и с костюмами по собственным эскизам. Постепенно он стал включать в программы восточные (например, в танце «Йеменский экстаз») и религиозные (например, в танце «Проводы Царицы Субботы») мотивы. Сам же Агадати выступал и солистом труппы, которая получила название «Хеврэ траск».

В начале 1920-х годов, отталкиваясь от молдавских народных танцев виденных им в Бессарабии, Агадати создал собственный танец на музыку учившегося тогда в Париже румынского (трансильванского) композитора Александра Босковича со словами Зэева Хавацелета. В отличие от бессарабской хоры, в музыкальном плане этот танец, получивший название [sakura.canvas.ne.jp/spr/marucho/animemidi/agati_e.html «хора Агадати»], использовал быстрый ритм на четыре четверти, но схожую с бессарабской круговую хореографию. По некоторым данным, танец был создан по заказу театра «Оһэль» (Шатёр) в 1924 году, однако известно, что Агадати в это время в Палестине не был. Хора Агадати приобрела необычайную популярность, стала первым израильским национальным танцем и широко распространена по сей день.

С 1923 по 1927 год Агадати вместе со своей труппой жил в Европе, гастролируя в Варшаве, Берлине, Вене и Париже. О широкой известности труппы в это время говорит тот факт, что уже в 1925 году вышла первая монография на иврите, целиком посвящённая хореографу: Ашер Бараш, Ицхак Ках, Менаше Рабинович «һаАман һаРикуд һаИври» (Мастер нового еврейского танца), издательство «Хедим»: Тель-Авив, 1925. Эскизы некоторых костюмов для Агадати во время европейского турне выполнила Наталья Гончарова — жена земляка Агадати художника Михаила Ларионова, который также оставил по меньшей мере три его рисунка. Так, именно Гончаровой принадлежит эскиз костюма хасида к одному из самых известных его танцев. Живя в Париже, Агадати был дружен с обоими, а также с художником Мане Кацем, и очевидно был вхож главным образом в художественную среду.

Синематограф

По возвращении в Тель-Авив, Агадати всё меньше времени уделял хореографии, которая в те времена не вызывала среди поселенцев особого интереса. На протяжении ряда лет он занимался постановкой ежегодных карнавальных шествий «Адлояда» на праздник Пурим в Тель-Авиве, которые в результате стали традиционными. Уже в 1928 году он снялся в совместном палестино-немецком фильме «Весна в Палестине» (на иврите Авив беЭрец Исраэль), который представлял собой комбинацию игрового кинематографа с документальной хроникой. Именно этот стиль и привлёк Агадати, и в 1931 году он вместе с младшим братом Ициком (теперь Ицхаком Каушанским, а позднее — тоже Агадати, 1903—1980) основал кинокомпанию Aga-film (от Агадати), которая до 1934 года занималась выпуском документальной кинохроники из жизни поселенцев.

В 1935 году в прокат на нескольких языках вышел первый художественный фильм Агадати «Зот hи һаАрец» (Вот эта земля), сочетавший игровое кино с документальным. Сценарий к кинокартине написал тогда только начинающий литератор Авигдор һаМеири (Файерштейн, 1890—1970), в ролях снялись известные в будущем израильские актёры Рафаэль Клячкин (1905—1987) и Шмуэль Роденский (1905—1989). В 1936 году Агадати полностью отстранился от хореографии, но продолжал рисовать. В середине 1930-х годов он открыл в Тель-Авиве первый постоянный кинотеатр.

Интерес к кино у него однако не угас и уже после образования государства Израиль, в 1950 году Агадати вместе с братьями Йосефом и Мордехаем Навон открыл первую в стране кинокомпанию «Гева» в Тель-Авиве. Тогда как братья Навон выступали исключительно в роли продюсеров, Агадати зачастую был и продюсером, и режиссёром-постановщиком, и сценаристом, и оператором, и художником-оформителем собственных кинокартин. Так в картине «һаЭтмол Шел Махар» (Завтрашнее вчера, 1964) он одновременно играет все вышеуказанные роли, и вновь совмещает игровое кино с кинохроникой. Из других фильмов следует отметить «Навэ Мидбар» (Оазис в пустыне, 1960), отмеченный специальной премией на Стокгольмском кинофестивале, «I Like Mike» (Мне нравится Майк, 1961), «Хевра ше-казот» (Такая компания, 1964) и «һалах ба-Садот» (Он шёл полями, 1967) по роману Моше Шамира (1921—2004).

Барух Агадати никогда не был женат и умер в Тель-Авиве 18 января 1976 года в одиночестве. Вскоре после его смерти вышел посвящённый его жизни документальный фильм режиссёра Адама Гринберга (1976), а через десять лет — обширная монография Гиоры Манора «Агадати — Халуц һаМахол һаХадаш бе-Эрец Исраэль» (Агадати — пионер современного танца в Земле Израиля, издательство Сифрият һаПоалим: Тель-Авив, 1986). Наконец, в 1997 году на экраны вышел [www.imdb.com/title/tt0143091/ документальный фильм] Гиллеля Тристера «Agadati: Screen of an Artist». Именем Агадати названы улицы в Израиле.

Картины Агадати

  • [www.artnet.com/Artists/LotDetailPage.aspx?lot_id=912E4D0BFBE48668099202D42FF8881A Хасид с талесом]
  • [www.artnet.de/Artists/LotDetailPage.aspx?lot_id=244B1E8C915AEC0D3DFD82632DE82BD7 Танцующий хасид]
  • [www.artnet.de/Artists/LotDetailPage.aspx?lot_id=60D1C0B4BA059D9F93FAE18E7A61674E Бахайский храм в Хайфе]

Напишите отзыв о статье "Агадати, Барух"

Ссылки

  • [commons.wikimedia.org/wiki/Image:Barukh_Agadati_tomb.JPG Надгробие Агадати на кладбище Трумпельдор в Тель-Авиве]
  • [sakura.canvas.ne.jp/spr/marucho/animemidi/agati_e.html Мультиплицированная хора Агадати с музыкальным сопровождением]
  • [www.mts.net/~jinks%20/fd/horaagad.htm Описание хоры Агадати]
  • [www.hebrewsongs.com/?Song=horaagadati Текст хоры Агадати на иврите и в английском переводе]
  • [berkovich-zametki.com/2005/Starina/Nomer10/Shalit1.htm Барух Легендарный]
  • [artrz.ru/menu/1804645939/1805207070.html Искусство и архитектура Русского зарубежья]

Книги

  • Baruch Agadati, «Water colour painting on silk» (Акварель на шёлке, альбом с введением Йоава Бареля), Newman: Иерусалим, 1968.

Отрывок, характеризующий Агадати, Барух

– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.