Агапит (Таубе)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Агапит и фамилией Таубе.

Агапит Оптинский
Барон Михаил Михайлович фон Таубе. Фото начала 1900-х годов
Имя в миру	барон Михаил Михайлович фон Таубе
Рождение	4 (16) ноября 1894(1894-11-16) Гатчина, Санкт-Петербургская губерния
Смерть	18 июля 1936(1936-07-18) (41 год) Орёл
Монашеское имя	Агапит
Почитается	Русской православной церковью
Прославлен	включен в Собор новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода РПЦ от 27 декабря 2007 года
В лике	преподобноисповедника
День памяти	18 июля
Подвижничество	исповедничество

Мона́х Ага́пит (в миру барон Михаи́л Миха́йлович фон Таубе; 4 (16) ноября 1894, Гатчина, Санкт-Петербургская губерния — 18 июля 1936, Орёл) — монах Русской православной церкви.

Прославлен в лике святых Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 2007 году в лике исповедника, память 5 июля (по юлианскому календарю) и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской. Почитается как новомученик Российский — преподобноисповедник Агапит Оптинский.

Биография

Отец — барон Михаил Фердинандович фон Таубе. Мать — баронесса Анна Александровна фон Таубе, урождённая Баранова.

Михаил родился одновременно с братом-близнецом (двойняшкой) Сергеем. Мать вынуждена была взять кормилицу для детей-двойняшек. Кормилицей стала Мария Алексеевна Волкова (1869—1939), дочь Прасковьи Алексеевны Красенковой, заведовавшей кухней у баронессы Анны Александровны фон Таубе.

В 1905 году поступил, а в 1912 году окончил с медалью гимназию и поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета.

В 1916 году был мобилизован и направлен в действующую армию, получил ранение. В 1918—1922 годы служил в Красной армии.

Духовный путь

15 сентября 1921 года года подал прошение о приеме вольнослушателем в Петроградский богословский институт и был зачислен. В институте он считался «активным» вольнослушателем. Проучился он полтора года и уволился, уже будучи на втором курсе.

17 апреля 1923 года уехал в Оптину Пустынь. Являлся хранителем монастырской библиотеки. Здесь он познакомился со святоотеческой литературой и богатейшими по своему духовному содержанию рукописями.

В Оптиной он жил на пасеке Скита, где жили два монаха. Его принял в число своих духовных детей старец Нектарий (Тихонов).

В 1924 году обитель была закрыта. Тогда Михаил Таубе стал сотрудником музея «Оптина Пустынь», образованного на месте закрытой обители по инициативе Лидии Васильевны Защук, которая стала заведующей этого музея. Михаил Таубе был её заместителем в музее «Оптина Пустынь».

Много времени проводил у старца, записывал его поучения. От записей сохранились лишь краткие заметки. Часто будущий монах Агапит (Таубе) читал ученикам старца Нектария доклады на богословские темы.

После высылки старца Нектария из Оптиной стал духовным сыном иеромонаха Никона (Беляева), который постриг его в мантию с именем Агапит.

В мае 1925 году монах Агапит из музея «Оптина пустынь» был уволен.

После увольнения он жил то на родине в Петрограде, то около Оптиной. Зарабатывал на жизнь преподаванием иностранных языков, из которых он хорошо знал французский, немецкий, английский, итальянский и латынь.

16 июня 1927 года арестован по групповому делу иеромонаха Никона (Беляева) и заключён в Калужскую следственную тюрьму.

19 декабря 1927 года Особым совещанием при Коллегии ОГПУ был приговорён к трём годам заключения в ИТЛ, наказание отбывал в СЛОНе.

25 мая 1930 года Особым совещанием при Коллегии ОГПУ приговорён к трём годам высылки в Северный край, проживал в Архангельске.

В 1931 года арестован в ссылке как «участник контрреволюционной группировки среди местного и ссыльного духовенства», 2 декабря того же года Особым совещанием при Коллегии ОГПУ приговорён к заключению в исправительно-трудовой лагерь и отправлен в Мариинские лагеря в Сибирь.

После окончания срока заключения поселился в Орле. Иногда он приезжал в Москву, где встречался со знакомыми по Оптиной пустыни.

Болезнь и кончина

В начале 1936 года отец Агапит заболел, образовалась опухоль на языке, и друзья предлагали ему лечь в больницу. Он выехал в Москву, операция была сделана, но врачи предупредили, что могут быть последствия, и через некоторое время он обнаружил новую опухоль, операцию делать было бессмысленно. Перед последним отъездом в Орел, он навсегда попрощался со всеми знакомыми — попрощался просто, спокойно, будто на время уходя от всех, чтобы, даст Бог, встретиться в иной жизни снова.

Его страдания в течение болезни все более возрастали, ни есть, ни говорить он уже не мог, но при этом не терял бодрости духа и, пока были силы, ходил в храм. Когда отцу Агапиту было что-либо нужно, он писал записки своей старушке-хозяйке, жившей на другой половине дома, через стену от него. Он предупредил её, что, когда ему станет совсем плохо, он ей постучит. 18 июля он постучал в стену, и, когда хозяйка вошла, то увидела, что монах Агапит лежит, не сводя глаз с иконы Божией Матери.

«Лицо его было сосредоточено и кротко. Ни боль, ни страх не искажали его. Он не стонал, только дыхание становилось все реже…» Впоследствии она рассказала, что «переносил он свои страдания так светло, что она молится о нем, как о святом».

Монах Агапит (Таубе) скончался 18 июля 1936 года и был погребен на одном из кладбищ в городе Орле. Могила его впоследствии была утрачена.

Канонизация

Имя Агапита Оптинского включено в Собор новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода РПЦ от 27 декабря 2007 года.

Дни памяти

• 18 июля день памяти Агапита Оптинского
• 25 января (7 февраля), если этот день совпадет с воскресным днем, а если не совпадет — то в ближайшее воскресенье после этой даты — общецерковное празднование памяти Собора новомучеников и исповедников Российских.

Семья

Мать: баронесса Анна Александровна фон Таубе (1862—1915), урождённая Баранова.

Отец: барон Михаил Фердинандович фон Таубе.

Братья и сестра:

• Александр (1889—1964) военный переводчик, профессор военного института иностранных языков, полковник. Автор многочисленных военных и военно-морских словарей (русско-немецких, немецко-русских, русско-английских, англо-русских, русско-французских, франко-русских).
• Иван (1892—1941?) выпускник Императорской правовой школы, офицер белой армии, эмигрировал из России.
• Сергей (1894—1937) воспитанник Пажеского ЕИВ корпуса, штабс-капитан Преображенского ЕИВ гвардейского полка, служил в Красной армии, репрессирован и расстрелян в 1937 г.
• Мария (1899—1929) выпускница института им. Лесгафта. Репрессирована по делу религиозно-философского кружка «Воскресение» в 1929. Приговорена к трём годам заключения в концлагере. Прибыла на Кемский пересыльный пункт (Попов Остров) 11.07.1929, и через несколько дней умерла от сыпного тифа.

Литература

• Дамаскин (Орловский). Слишком учёный монах /Московские Епархиальные Ведомости. № 3-4, 2008 год.
• [www.pravenc.ru/text/1359843.html АГАПИТ] // Православная энциклопедия. . — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2002. — 752 с. —  экз. — ISBN
• [www.pstbi.ccas.ru/bin/nkws.exe/ans/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITczUfi4fc88fdOqhuuIUfOuWfenXtuKhe8ecTc0Xc8ycsW*cYe1XcOIUX8XZc8Wf66mctO0deuuWeCQd** Агапит (Таубе Михаил Михайлович)] в базе данных ПСТГУ

Отрывок, характеризующий Агапит (Таубе)

– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.