Агата (жена Эдуарда Изгнанника)

Агата

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Агата (Агафья, англ. Agatha) — супруга Эдуарда Изгнанника, наследника английского престола, и мать Эдгара Этелинга и Маргариты Святой, королевы Шотландии. Происхождение Агаты — одна из ещё неразрешённых загадок истории средних веков (медиевистики) и генеалогии.

Биография

Ничего не известно о молодых годах Агаты. Она появляется в средневековых хрониках (самая ранняя из них — Англосаксонская хроника) как жена Эдуарда Изгнанника, сына Эдмунда Железнобокого, последнего англосаксонского короля перед датским завоеванием Англии начала XI века. Эдуард проживал в изгнании при дворе короля Венгрии. Известно, что где-то в 1038-1043 гг. Эдуард, находясь в Киеве, женился на Агате. В 1057 г. Эдуард вместе со своей семьёй вернулся в Англию, однако скончался спустя несколько недель после прибытия. В 1066 г., после битвы при Гастингсе, сын Агаты Эдгар Этелинг был провозглашён королём Англии. Однако утвердиться на престоле ему не удалось: Англия была захвачена норманнами и королём стал Вильгельм Завоеватель. После этого, в 1067 г., Агата вместе с детьми бежала в Шотландию, где нашла убежище при дворе короля Малькольма III. Вскоре Маргарита, старшая дочь Агаты вышла замуж за шотландского короля. Маргарита прославилась своими религиозными реформами и тем влиянием, которая она оказала на культурную трансформацию шотландского королевства. О судьбе самой Агаты после этого ничего не известно. Нет также сведений о годе её смерти.

Происхождение

Средневековые свидетельства

Вопрос происхождения и национальной принадлежности Агаты до настоящего времени представляет собой ещё не разрешённую загадку истории. Сохранившиеся средневековые источники крайне противоречивы в отношении происхождения жены Эдуарда Изгнанника. Англосаксонская хроника, а также Флоренс Вустерский в своих работах «Chronicon ex chronicis» и «Regalis prosapia Anglorum», Симеон Даремский и Элред Ривоский сообщают, что Агата была родственницей «императора Генриха». Рьеволкс, а за ним и шотландская Мелроузская хроника называет её дочерью императора Генриха. Матвей Парижский, однако, считал Агату сестрой императора. Жеффрей Гаймар в своей «Истории англов» заявляет, что она была дочерью короля и королевы Венгрии, хотя и датирует этот брак временем, когда Эдуард ещё находился в Киеве. Ордерик Виталий в «Истории церкви» более конкретен, называя отцом Агаты короля Шаламона, который, в реальности, жил несколько позднее. Вильям Мальмсберийский в «De Gestis Regis Anglorum» утверждает, что жена Эдуарда была сестрой королевы Венгрии. Об этом сообщает также Альберик де Труа-Фонтен. Наконец, Роджер Ховеденский и автор «Законов Эдуарда Исповедника» сообщают, что когда Эдуард проживал при дворе киевского «короля Малесклода», он женился на знатной женщине. Более того, автор «Законов Эдуарда Исповедника» добавляет, что мать Святой Маргариты происходила из русского королевского рода.

Германская и венгерская теории

Предположение о том, что Агата была дочерью или сестрой императора Священной Римской империи не подтверждается никакими германскими источниками, что делает эту теорию крайне маловероятной. Более основательной выглядит точка зрения, предложенная историками XVIII века, что она приходилась племянницей императору. Джорджио Прай, О. Ф. Шум и Иштван Катона выдвинули гипотезу, что Агата была дочерью брата императора Генриха II Бруно Аугсбургского. Однако в немецких источниках нет сведений, что этот канонизированный епископ имел каких-либо детей.

Даниил Корнидес предположил, что Агата была дочерью сестры императора Генриха II Гизелы Баварской, жены короля Венгрии Иштвана I. Эта теория выгодно совмещает предположительные германские и венгерские корни жены Эдуарда Изгнанника, упоминаемые многими средневековыми авторами, а святая Маргарита Шотландская оказывается внучкой Святого Стефана. Гипотеза о родстве двух национальных святых была настолько заманчива, что эта идея стала общепринятой в XIX-XX веках. Слабость данной гипотезы состоит в том, что она не объясняет, почему смерть Иштвана Святого привела к династическому кризису в Венгрии: в случае, если Агата была дочерью Иштвана, ему должен был наследовать сын Эдуарда и Агаты Эдгар Этелинг. Более того, в венгерских источниках не упоминается, что кто-либо из детей Иштвана пережил своего отца. В любом случае, если бы Агата была дочерью или племянницей императора Генриха II, она была бы по возрасту гораздо старше своего мужа, а Эдгар, таким образом, был бы рождён ей в глубокой старости, что маловероятно.

Известный специалист по генеалогии, Сабольч де Важай, основываясь на более точном переводе латыни Флоренса Вустерского и предположении, что император, упоминаемый в Англосаксонской хронике, является Генрихом III, поддержал и широко обнародовал предположение более раннего венгерского историка Йозефа Херцога, что Агата была дочерью Людольфа, маркграфа Западной Фризии, старшего брата по матери императора Генриха III. Эта теория господствовала в исторической науке на протяжении тридцати лет, пока Рене Жетте не предложил другую гипотезу происхождения Агаты.

Киевская теория

Рене Жетте указал, что Вильям Мальмсберийский и ряд более поздних хронистов уверенно сообщают, что сестра Агаты была королевой Венгрии. Из биографии Эдуарда Изгнанника известно, что он поддерживал венгерского короля Эндре I, и сопровождал его в его поездке из Киева в Венгрию в 1046 году, после чего долгое время пребывал при дворе Эндре I. Женой венгерского короля была Анастасия, дочь киевского князя Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингегерды. Таким образом, по логике Жетте, Агата оказывается дочерью Ярослава. Это предположение хорошо согласуется с утверждениями Жеффрея Гаймара и Роджера Ховеденского о том, что Эдуард, проживая в Киеве, взял в жёны девушку из местного знатного рода, а также о том, что тестем Эдуарда был «русский король».

Гипотеза Жетте подтверждается ономастическими аргументами. Греческое имя Агата впервые появилось у представителей Македонской династии императоров Византии. Позднее оно нашло достаточно широкое распространение среди княгинь династии Рюриковичей. Более того, когда отец Ярослава Мудрого, Владимир I, женился на византийской принцессе Анне, он взял себе христианское имя правящего императора Василия II, а некоторые из членов его семьи получили имена других представителей византийского императорского дома. Агата, возможно, была одной из них. Критики этого предположения, однако, указывают, что имя Агата могло проникнуть в Германию ранее, благодаря византийским бракам императоров Людовика Слепого и Оттона II.

Согласно другой теории, Агата могла быть не дочерью, а сестрой Ярослава Мудрого. Последняя жена Владимира I, отца Ярослава, была, вероятно, немецкой принцессой, что согласуется со свидетельствами хронистов о германских корнях жены Эдуарда Изгнанника. Более того, примерно в то же время, когда Эдуард женился на Агате, зафиксирован брак польского князя Казимира I и другой дочери Владимира I, Добронеги. Согласно данной теории, связь Агаты с венгерским королевским домом также наличествует, поскольку другая дочь Владимира была женой венгерского принца Ласло Смелого, дяди короля Эндре I.

Имена детей и внуков Агаты — Маргарита, Кристина, Давид и Александр — неизвестные современной ей Британии, также могут свидетельствовать о византийско-русском происхождении жены Эдуарда Изгнанника. Так, Давид было именем, данным при крещении первому русскому святому и младшему брату Ярослава Мудрого Глебу (канонизирован около 1073 г.). Это имя также употребляется в известной речи епископа Иллариона Киевского, сравнившего Владимира I с библейским Давидом, а Ярослава с Соломоном Мудрым. Детей венгерского короля Эндре I также звали Давид и Шаламон. Александр, безусловно, восходит к имени Александра Македонского, деяния и биография которого были очень популярны в Киеве XI века. Наконец, имена Маргарита и Кристина имеют, вероятно, шведское происхождение, а жена Ярослава Мудрого была именно шведской принцессой.

Слабой стороной киевской теории происхождения Агаты является тот факт, что в этом случае Эдгар Этелинг и Маргарита Святая являлись бы по материнской линии двоюродными братом и сестрой французского короля Филиппа I. Такие близкие родственные связи не могли быть не замечены современниками, однако ни в одном из средневековых источников не содержится никакого упоминания об этом. Молчание хронистов о родстве французского короля и шотландской королевы свидетельствует против предположения о великокняжеском происхождении Агаты.

Болгарская теория

В начале XXI века была предложена ещё одна гипотеза: болгарский историк Ян Младёв предположил, что Агата была дочерью Гавриила Радомира, предпоследнего царя Первого Болгарского царства, и его жены, венгерской принцессы, дочери князя Гезы. Согласно этой версии, после своего развода с Гавриилом Радомиром, мать Агаты покинула Болгарию беременной и вернулась на родину, где и родилась будущая жена Эдуарда Изгнанника. Выбор имени для Агаты объясняется тем, что такое имя носила мать Гавриила Радомира, знатная гречанка из Диррахия.

Слабость болгарской теории в её хронологии. Брак дочери Гезы и Гавриила Радомира обычно датируется 987 г. В этом случае Агата оказывается более, чем на пятнадцать лет старше, чем её муж Эдуард; более того, ко времени рождения Эдгара Этелинга Агате было бы 75 лет, что выглядит крайне неправдоподобным.

В статье российского византиниста К. Капсалыковой рассматривается версия о том, что Агата была внучкой Гавриила Радомира: "Тогда получается, что она родила Маргариту и Эдгара Этелинга в 1045 и 1051 гг. соответственно, т. е. в возрасте двадцати-тридцати лет и была ровесницей своего мужа Эдуарда Изгнанника. Теория о болгарском происхождении Агаты привлекательна тем, что решает «вопрос о наследниках». В том случае, если Агата была родственницей императора Священной Римской империи Генриха II Святого, сестра которого, Гизелла, стала женой венгерского короля Иштвана I Святого, остается непонятным, почему Эдгар Этелинг не заявил о своих правах на венгерский престол во время династического кризиса. В случае же болгарского происхождения Агаты, ее детям не на что было бы претендовать: уже в 1018 г. государство Комитопулов погибло, а Болгария превратилась в часть Византийской империи. Кроме того, в этом случае, родство Эдгара Этелинга с венгерским королевским домом через Анастасию Хатун, сыновья которой долгое время были в изгнании, выглядит крайне неубедительным. Вильям Вильям Мальмсбе- рийский и Альберик де Труа-Фонтен сообщают, что Агата была «сестрой венгерской королевы». Это было бы возможно только в одном случае: если Агата была внучкой Гаврила Радомира, родившейся около 1010 года. Тогда ее сестрой будет вторая жена Вазула, брата Иштвана Святого, а также двоюродная внучка Гаврила Радомира, царевна Каталина".

Отрывок, характеризующий Агата (жена Эдуарда Изгнанника)

Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.