Агафирсы

Агафирсы (др.-греч. Ἀγάθυρσοι) — имя, используемое античными авторами для обозначения племени, обитавшего на территории Скифии, о котором известно из сочинений Геродота и Плиния.

Так как в геродотовой генеалогической легенде Агафирс, Скиф и Гелон являются родными братьями и сыновьями Геракла от полудевы и полузмеи, существуют некоторые основания сближать агафирсов со скифами, так же как и предполагать, что этноним агафирсы появился благодаря легендарному Агафирсу, о котором упоминает Геродот.

Из слов Геродота следует, что агафирсы соседствовали с неврами, а те и другие — с северными частями Скифии, а также, что из страны агафирсов берёт своё начало река Марис (совр. Муреш), которая впадает в Истр (совр. Дунай).

Геродот называл агафирсов самым изнеженным племенем, и что агафирсы «сообща сходятся с женщинами, чтобы не завидовать и не враждовать между собой», в остальном же их обычаи схожи с фракийскими.

По Геродоту, в войне скифов против Дария агафирсы — как и невры, андрофаги, меланхлены и тавры — отказали им в военной помощи, так как посчитали поход Дария ответом на нападения скифов на персидские земли. В ответ скифы стали завлекать персов в земли отказавших в помощи народов, и лишь агафирсы смогли не допустить в свои владения как скифов, так и персов.

Агафирсов Птолемей локализует ниже меланхленов, а за агафирсами располагает аорсов, савар и борусков — до Рипейских гор.

У римских авторов локализация агафирсов несколько отличается от геродотовой. Плиний помещает агафирсов в направлении северо-востока от Фракии, за землями невров и у истоков Борисфена (совр. Днепр). Плиний отмечал, что у агафирсов были тёмные волосы. По Аммиану Марцеллину агафирсы — один из народов, обитавших на болотистом восточном побережье Меотиды (совр. Азовское море), за азиатскими владениями Боспорского царства, он писал, что их земли изобильны «камнем адамантом».

Вопрос об этнической принадлежности агафирсов и о их локализации оживлённо обсуждается. Большинство исследователей видят в них фракийцев, предков гетов и даков, занимавших территорию Трансильвании и Валахии. Другие — скифов, славян, скифо-фракийцев.

Отрывок, характеризующий Агафирсы

– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.