Агашаяк (1861—1932)
| Агашаяк | |
| каз. Ағашаяқ | |
| Имя при рождении: |
Берикбол Копенулы |
|---|---|
| Род деятельности: |
актёр, танцор, акын, кюйши, певец, домбрист, цирковой наездник |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
ныне аул Мукыр, Абайский район, Восточно-Казахстанская область |
| Гражданство: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
ныне аул Мукыр, Абайский район, Восточно-Казахстанская область |
Агашаяк (каз. Ағашаяқ; настоящее имя Берикбол Копенулы (каз. Берікбол Көпенұлы); 1861, ныне аул Мукыр Абайского района Восточно-Казахстанской области — 1932, там же) — российский и советский казахский актёр, танцор, акын, кюйши, певец, домбрист, а также искусный цирковой наездник. Агашаяк овладел многими видами спорта.
Творчество
К 8-ладовой домбре добавил ещё 2 лада и играл на 3-струниой домбре с 10 ладами. Автор песен «Аяғым-ай», «Ахахау-ахау», «Ой, жиырма бес», «Жиырма жеті қыз», «Жетімнің әні», « Ұмпа-ұмпа парадай», «О, дүние, кемпірім-ай», «Құдыреттің кер тайы-ай». Амре Кашаубаев исполнил в Париже песню Агашаяка «Агашаяк». А. В. Затаевич записал эту песню на ноты и опубликовал в сборнике «500 казах, песен и кюев» (1931). Затем её текст был переиздан в сборнике «Казахские народные песни» (1955).
Напишите отзыв о статье "Агашаяк (1861—1932)"
Литература
- [www.madenimura.kz/ru/culture-legacy/books/book/kazahstan-nacionalnaa-enciklopedia-1-tom?category=all&page=107 Агашаяк] // Казахстан. Национальная энциклопедия. — Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 2004. — Т. I. — ISBN 9965-9389-9-7.
Ссылки
- [www.cbssemey.kz/index.php?option=com_content&view=article&id=829&Itemid=61&lang=ru Агашаяк (Берикбол Копенулы)]. Централизованная библиотечная система города Семей. Проверено 4 января 2015.
При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].
Отрывок, характеризующий Агашаяк (1861—1932)
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
