Эриванский, Ага Хан Аббас-Кули Хан оглы

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ага-хан Хан-Эриванский»)
Перейти к: навигация, поиск
Ага-хан Хан-Эриванский
азерб. Ağa xan İrəvanski
Депутат I Государственной думы Российской империи от Эриванской губернии
 
Вероисповедание: Ислам
Род: Эриванские
Отец: Аббас Кули Хан Эриванский (азерб.)
 
Военная служба
Звание: Коллежский асессор

Ага Хан Аббас-Кули Хан оглы Эриванский (азерб. Ağa xan Abbasqulu xan oğlu İrəvanski) — депутат I Государственной думы Российской империи от Эриванской губернии, коллежский асессор, брат полковника Керим-хана Эриванского.





Биография

Ага-хан Эриванский родился в азербайджанской знатной семье.[1] Являлся потомком владетельных ханов. Его отец, Аббас Кули Хан Эриванский (азерб.), был членом Эриванской городской управы, гласным городской думы (1886—1899), почетным смотрителем одного из русско-татарских училищ в Эривани (1904—1906) и происходил из эриванской ветви Каджаров, а мать, Тарлан Ханум Нахичеванская, была дочерью героя Баязета генерала Исмаил Хана Нахичеванского. По вероисповеданию был мусульманином.

Обучался в Эриванской прогимназии (не окончил). Вскоре выдержал экзамен на звание вольноопределяющегося III разряда. Позже был назначен старшим чиновником особых поручений при эриванском губернаторе. В 1878 году вместе с отцом Абба­с-кули ханом участвовал в губернской коллегии в обсуждении вопроса о будущем по­ложении Эривана. В 1904 году Ага хан был членом Эриванской городской думы. 13 февраля (ст. ст.) 1906 года подписал с азербайджанской стороны договор между азербайджанской и армянской общинами договор для установления порядка в Эриване[2][3].

16 мая 1906 года избран в I Государственную думу от мусульманского населения Эриванской губернии.

В 1907—1908 гг. Ага хан вместе с несколькими азербайджанцами был избран гласным Эриванской городской думы[2].

Дальнейшая судьба неизвестна.

Семья

Дочь — Бюльбюль ханым за­кончила Эриванскую гимназию, прекрасно владела русским языком, была учительницей в Ереване и Кедабеке (1917—1920), создала и возглавляла женские клубы в Далляре (1921), Нахичевани (1922), Ереване (1923—1944)[2].

Напишите отзыв о статье "Эриванский, Ага Хан Аббас-Кули Хан оглы"

Литература

  • Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Первый созыв. М, 1906] С. 475; Мусульманские депутаты Государственной думы России. 1906—1917 годы: Сборник документов и материалов. Уфа, 1998;
  • Усманова Д. М. Мусульманские представители в Российском парламенте. 1906—1917. Казань, 2005.

Источники

  • [www.tez-rus.net/ViewGood42323.html Государственная дума Российской империи]: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. C. 654—655.
  • Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (1-й созыв). Дело 31. Лист 4; Фонд 1327. Опись 1. 1905 год. Дело 143. Лист 200 оборот.

Примечания

  1. Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008.
  2. 1 2 3 [erevangala500.com/booke/pdf/1334297068.pdf Аскер Зейналов. Эриванская интеллигенция. Баку: МУТАРДЖИМ. 2011]
  3. [www.iravan.info/ru/sened15/ «Договор»]

Отрывок, характеризующий Эриванский, Ага Хан Аббас-Кули Хан оглы

Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.