Агератум Гаустона

Агератум Гаустона
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Растения Отдел:  Цветковые Класс:  Двудольные Надпорядок:  Asteranae Порядок:  Астроцветные Семейство:  Астровые Подсемейство:  Астровые Триба:  Евпаториевые Род:  Агератум Вид:  Агератум Гаустона
Международное научное название
Ageratum houstonianum Mill. 1768
Синонимы
Ageratum mexicanum Sims
Систематика на Викивидах Поиск изображений на Викискладе </tr> GRIN   [npgsweb.ars-grin.gov/gringlobal/taxonomydetail.aspx?id=1761 t:1761] IPNI   [www.ipni.org/ipni/simplePlantNameSearch.do?find_wholeName=Ageratum+houstonianum&output_format=normal&query_type=by_query&back_page=query_ipni.html ???] TPL   [www.theplantlist.org/tpl1.1/search?q=Ageratum+houstonianum ???]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Агера́тум Га́устона, или Агера́тум мексика́нский, или Долгоцве́тка (лат. Agerátum houstoniánum) — многолетнее травянистое растение семейства Астровые (Сложноцветные).

Названия

Родовое название «ageratum», что означает нестареющий, вечно молодой — по способности долго цвести и сохранять окраску цветков, растение получило от частицы греч. α — «не» и слова γεραιός — «старый»; видовое — в честь английского врача и ботаника Уильяма Хьюстоуна (1695—1733), исследователя флоры Мексики и Южной Армерики.

В русских литературных источниках и в Интернете встречаются различные варианты перевода видового эпитета лат. houstonianum, как — Хьюстона, Хоустона, Хаустона, Гаустона.

Русское название «долгоцветка» растение получило за обильное цветение с раннего лета до заморозков.

Морфологическое описание

Многолетнее травянистое или полукустарниковое растение, выращиваемое в декоративном садоводстве на территории России в открытом грунте как однолетник, в оранжерейной и тепличной культуре как многолетник.

Корневая система сильно разветвлённая. В местах соприкосновения с почвой на главном побеге и боковых ветвях образуется множество придаточных корней.

Растение (побеги, листья, черешки и цветоножки) густо опушённое более или менее короткими простыми отстоящими волосками.

Стебли многочисленные, сильно ветвистые, прямостоячие или приподнимающиеся, высотой 10—60 см.

Листовая пластинка цельная, по форме треугольная или ромбическая, при основании нередко сердцевидная, по краю зубчатая, пильчатая или городчатая. Нижние листья супротивные, черешчатые; чем выше по стеблю, тем черешки короче; верхние листья почти сидячие и очерёдные.

Цветки трубчатые, мелкие, обоеполые, собраны в соцветия — некрупные чашевидные или получашевидные корзинки диаметром 1—1,5 см. Корзинки, в свою очередь, собраны в рыхлые или плотные зонтиковидной формы сложные щитки до 10 см диаметром. Обёртка чашевидная, 5—10 мм в диаметре, из черепитчато расположенных 2—3 рядов линейных заострённых листочков. Цветоложе плоское, без прицветников. Тычинок 5, сросшихся своими пыльниками в узкую трубку, охватывающую нижнюю часть столбика. Столбик, особенно его двухлопастное рыльце, значительно длиннее околоцветника (почти в два раза) и сильно выступает над ним. Окраска околоцветника и рылец одинаковая — голубая, сиренево-голубая, белая или реже карминно-розовая. Бутоны же (иначе, чем распустившиеся цветки) иногда бывают окрашены в густо-сиреневый, пурпурный или светло-голубой цвет. Цветки душистые. Цветёт с июня до заморозков.

Завязь нижняя. Плод — семянка удлинённо-клиновидной формы, пятигранная, с резко выступающими рёбрышками, иногда слегка изогнутая, 2—3 мм длиной и шириной до 0,6 мм. На верхнем конце семянки находится белый плёнчатый хохолок. Поверхность семянок очень мелко продольно морщинистая. Окраска — чёрно-коричневая. В 1 грамме насчитывается 6—7 тысяч семян. Семена сохраняют всхожесть 3—4 года.

Диплоидное число хромосом 2n = 20.

Географическое распространение

Общее распространение — Северная Америка (юг), Южная Америка (север), культивируется во многих странах обоих полушарий.

На территории России повсеместно культивируется как декоративное растение. Обнаружено заносным в Московской области. В Ульяновской области отмечено самовозобновление в цветниках.

Экология, способы размножения и распространения. Агератум Гаустона в культуре

Агератум — теплолюбивое и светолюбивое растение, но может расти в полутени.

Отличается быстрым ростом и укороченным циклом развития. Семена прорастают при температуре 12—15 °C через 10—15 дней после посева, цветение наступает через 2—2,5 месяца и продолжается до заморозков.

При прорастании семян семядоли выносятся наружу над поверхностью почвы (надземное прорастание). Подсемядольная часть 6—10 мм длины, 1 мм толщины, зеленоватая или светло-фиолетовая. Семядоли 3,5—4,5 мм в диаметре округлые, голые, на черешках 4—5 мм длины. Первое междоузлие 8—10 мм длины, густо оттопырено опушённое. Листорасположение супротивное. Листья первой пары широкояйцевидные, кверху тупо приостренные, по краям с 2—3 зубцами, редко опушённые на черешках 4—5 мм длины, густо опушенных оттопыренными волосками.

Агератум хорошо растёт на различных питательных, некислых почвах, как в северных, так и южных районах России. Не рекомендуется внесение свежего навоза, поскольку это способствует сильному росту кустов и позднему цветению.

Для успешного роста, пышного и непрерывного цветения необходим обильный полив. Плохо переносит избыток влаги, особенно в рассадном возрасте.

Агератум теплолюбив, поэтому даже незначительные заморозки (при понижении температуры до — 1° С) очень опасны для растения. В условиях европейской части России рассаду высаживают в грунт после того как минует опасность заморозков. Агератум легко черенкуется, при этом получается однородный посадочный материал. Кусты хорошо переносят стрижку, быстро отрастают и снова обильно цветут.

Агератум является перекрёстноопыляемым растением, но возможно и самоопыление. Опыляется мухами, пчёлами и трипсами. Семенное размножение даже при самом тщательном отборе не даёт однородного потомства. Сортовая чистота у большинства сортов не превышает 80 %.

Семена завязываются хорошо. В средней полосе России семена вызревают преимущественно на главном побеге и побегах первого порядка. В случае дождливой осени часть соцветий загнивает. В южных районах урожай семян значительно выше.

Вредителями и болезнями и агератума являются: обыкновенная уховёртка, паутинный клещ, бактериальное увядание, мозаика листьев, листовые нематоды, галловая нематода, пратиленх, изменение цвета листьев.

Декоративное применение

В культуре агератум Гаустона известен с 1733 года . В цветоводстве ценится за разнообразную окраску цветов, компактную, шаровидную форму кустов, продолжительное и обильное цветение.

Низкорослые сорта агератума используются при устройстве клумб и цветников, рабаток, бордюров, в миксбордерах, контейнерах, в горшечной культуре. Высокорослые сорта пригодны для срезки.

• Ageratum houstonianum (in a flowerbed) 01.jpg

  Среднерослый садовый сорт агератума Гаустона

• Flowerbeds in apple orchard (Kolomenskoye) 01.JPG

  Клумба с низкорослым сортом агератума Гаустона

Литература

• Флора европейской части СССР / Отв. ред. и ред. тома Н. Н. Цвелёв. — РАН – Ботанический институт им. В. Л. Комарова. — СПб.: Наука, 1994. — Т. 7. — С. 207. — ISBN 5-02-026726-0.
• Маевский П. Ф. Флора средней полосы Европейской части России. М.: Тов-во научн. изд. КМК, 2006. С. 515.
• Иллюстрированный определитель растений Ленинградской области. / Под ред. А. Л. Буданцева, Г. П. Яковлева. М.: Тов-во научн. изд. КМК, 2006. С. 541.
• Однолетние цветочные растения / сост. В. В. Вакуленко, Т. М. Алейникова. М.: Изд-во минсельхоза РСФСР. 1961. С. 5—13.
• Аксёнов Е., Аксёнова Н. Декоративное садоводство для любителей и профессионалов: травянистые растения. М.: «АСТ-ПРЕСС», 2001. С. 30—32.
• Соколова Т. А. Декоративное растениеводство: Цветоводство. — М.: Изд. Центр «Академия», 2006. С. 152.
• Головкин Б. Н. и др. Декоративные растения СССР. М.: Мысль, 1986. С. 263—264.

Отрывок, характеризующий Агератум Гаустона

Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.