Пасхальный агнец

См. также: Агнец и Агнец Божий

Пасха́льный а́гнец — жертвенное животное ветхозаветного праздника Пасхи.

Ветхозаветная Пасха

В качестве пасхального агнца «выбирался „непорочный“ однолетний ягнёнок (или козлёнок)» (см. также Исх. 12:5). Для пасхальной трапезы использовали животных мужского пола, которых «приносили в жертву к концу 14-го дня первого месяца (авива). Кровью жертвенного агнца помазывали косяки и перекладины дверей в домах, где совершались трапезы». Первоначально заклание происходило по домам, но после возведения иерусалимского храма закла́ние происходило перед ним, а косяки дверей перестали мазать жертвенной кровью: «теперь ею кропили алтарь».

Животное готовили «целиком, без раздробления костей, на открытом огне и до наступления рассвета его съедали «с поспешностью» (Исх. 12:11) без остатка с пресным хлебом и горькими травами. Вкушать пасхального агнца можно было только в кругу семьи, с обязательным приглашением одиноких и малосемейных людей».

Участниками ночной трапезы становились «все без исключения члены семьи, а также слуги, рабы, соседи, пришельцы и путники, при этом они должны были одеться по-дорожному, препоясавшись ремнями или чем-нибудь иным». Иноплеменники не могли вкушать эту трапезу, не приняв обрезание. Принятие обрезания позволяло «участвовать наравне со всеми». Вкушение пасхальной трапезы выступало как «свидетельство главного события всей ветхозаветной истории» — исхода евреев из Египта. Оставшиеся не съеденными остатки пасхального агнца необходимо было сжечь до восхода солнца.

Иисус Христос, «по свидетельству евангелистов, несколько раз совершал со Своими учениками» пасхальную трапезу, в том числе и на Тайной вечери.

Пасхальный агнец в христианстве

«По единодушному суждению святых отцов … в образе агнца пасхального ветхозаветные пророки прозревали будущего страждущего Мессию». Иными словами, пасхальный агнец — прообраз той жертвы, которую принёс Иисус Христос.

Пасхальный агнец в иудаизме

В иудаизме обряд заклания пасхального ангца прекратился после разрушения римлянами в 70 году иерусалимского храма. «В современном чине совершения иудейской Пасхи … установлены чтения об исходе, молитвы и рассказы об этом событии, а в ночной трапезе в память об агнце пасхальном предписано съесть небольшой кусочек испеченного мяса».

Принесение и заклание пасхального агнца по-прежнему практикует небольшая (около 1000 человек) секта самарян, действующая в Израиле.

Отрывок, характеризующий Пасхальный агнец

Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]