Адалард (архиепископ Тура)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Адаланд Турский»)
Перейти к: навигация, поиск
Адалард
фр. Adalard
архиепископ Тура
875 — 890
Избрание: 874
Интронизация: 27 марта 875
Предшественник: Актард
Преемник: Эберн
 
Смерть: 19 мая 890(0890-05-19)

Адала́рд[1] (фр. Adalard, Adaland, Adalaude; умер 19 мая 890[2]) — архиепископ Тура (875—890).





Биография

Происхождение

Сведения о происхождении Адаларда содержатся в сочинении XII века «Деяния консулов Анжу». Согласно им, родившийся в Орлеане Адалард был членом знатной семьи сеньоров Амбуаза, кроме этого города, владевшей и многими другими поместьями. Имя его родителей в исторических источниках не упоминается, но известно, что братом Адаларда был епископ Анжера Ренон, а племянницей — Аэлинда, жена виконта Орлеана и Анжера Ингельгера. Их близким родственником называют Гуго Аббата, одного из самых влиятельных лиц Западно-Франкского королевства того времени[3].

Во главе Турской архиепархии

Восшествие на кафедру

Исторические источники ничего не сообщают о жизни Адаларда до того, как он стал преемником в Турском архиепископстве умершего в 874 году Актарда. Предполагается, что король Карл II Лысый назначил Адаларда на вакантную кафедру по ходатайству Гуго Аббата, графа этого города. Интронизация нового архиепископа состоялась 27 марта 875 года[4].

Посещения Тура королём Людовиком II Заикой

В 878 году Тур посетил король Людовик II Заика. Здесь он тяжело заболел и уже прощался с жизнью, одноко через несколько дней полностью выздоровел[5]. Своё исцеление король приписал заступничеству святого Мартина Турского, чей монастырь, Сен-Мартен-де-Тур, находился в окрестностях города. В качестве благодарности за такое небесное покровительство монарх щедро одарил Турскую архиепархию, дав ей три хартии (в июне, июле и сентябре) на владение богатыми поместьями и пользование королевскими привилегиями. Во время пребывания в Туре Людовик II по просьбе Гуго Аббат, занятого большим числом государственных дел и не имевшего возможности уделять должного внимания всем своим владениям, назначил 28 июня трёх missi dominici для Турского графства: Теодабра, графа дворца Регенара и архиепископа Адаларда. Сохранился документ, в котором архиепископ в этой должности упоминается как судья в споре о юрисдикции между монастырём Сен-Мартен и архидиаконом Тура.[6].

Собор в Труа

В этом же году архиепископ Адалард принял участие в соборе в Труа, совмещённом с проведением государственной ассамблеи Западно-Франкского королевства. На этом собрании присутствовало множество светских и духовных лиц со всей страны. Возглавляли открывшуюся 1 сентября ассамблею король Людовик II и папа римский Иоанн VIII, бежавший из Рима от преследования своих врагов. Здесь папа 7 сентября повтороно короновал Людовика, а 14 сентября при поддержке франкских иерархов отлучил от церкви своих главных гонителей, герцога Сполето Ламберта II, маркграфа Тосканы Адальберта I и епископа Порто Формоза[6].

Во время проведения собора Адалард получил от Иоанна VIII несколько хартий. В одной из них папа римский приказывал всем светским лицам, захватившим земли, принадлежавшие Турской архиепархии, возвратить их и выплатить с этих земель десятину за всё то время, которое они находились в пользовании своих нынешних владельцев. В другом документе Иоанн VIII требовал от бретонских епископов вновь признать своей митрополией Тур, как это было до обретения Бретанью независимости от Франкского государства, однако это повеление папы бретонскими иерархами было проигнорировано[4][6].

Брак Ингельгера и Аэлинды

В 878 году Адалард и его брат Ренон выдали свою племянницу Аэлинду за виконта Ингельгера. В качестве приданого братья передали зятю все свои личные владения, полученные ими от родителей, включая крепости Амбуаз, Бюзансе и Шатийон. По их просьбе король Людовик II восстановил укрепления Амбуаза, разрушенные во время недавнего нападения норманнов[3].

879—886 годы

События, происходившие в Турской архиепархии в 879—886 годах, освещены в исторических источниках очень фрагментарно.

Франкские анналы свидетельствуют, что при посещении Тура в 882 году король Людовик III получил то смертельное ранение, от которого он 5 августа скончался в аббатстве Сен-Дени[7].

Письмо папы римского Иоанна VIII к Гуго Аббату, датированное 28 августа этого же года, сообщает, что архиепископ Руана Жан I, архиепископ Буржа Фротарий и архиепископ Тура Адалард были отлучены им от церкви за поддержание отношений с опальным епископом Остии Формозом. Однако о каких-либо последствиях для отлучённых в хрониках не сообщается, а после скорой смерти Иоанна VIII его преемник, папа Марин I, примирился с Формозом и снял отлучение со всех трёх архиепископов[4][6].

12 мая 886 года умер Гуго Аббат. Новым правителем большинства его владений, в том числе, и Тура, стал Эд. По его ходатайству 29 октября этого года император Карл III Толстый выдал дарственную хартию для аббатства Сен-Мартен-де-Тур[4][8].

Возвращение реликвий святого Мартина в Тур

В 887 году состоялось главное событие понтификата архиепископа Адаларда — в Тур из Осера были возвращены мощи святого Мартина Турского. Это событие подробно описано только в поздних исторических источниках, «Трактате о возвращении святого Мартина» и «Большой Турской хронике», которые, наряду с достоверными фактами, сообщают и множество свидетельств, основанных на преданиях и легендах[6][9].

Согласно этим источникам, ещё в 853 году из-за ожидавшегося нападения на Тур норманнов мощи Мартина, святого покровителя города, были перевезены на хранение в Осер, однако, когда угроза миновала, епископы Осера отказались возвратить столь ценные реликвии. Тяжба между двумя епархиями длилась больше 30 лет. Не помогло и обращение Адаларда и его епископов-суффраганов[10] к императору Карлу III Толстому: монарх не захотел поддержать требования Турской архиепархии, постановив, что та за давностью лет потеряла все права на мощи своего святого покровителя[11].

В результате было решено обратиться за военной помощью к виконту Ингельгеру. Тот, собрав войско своих вассалов, незамедлительно выступил на Осер, а архиепископ Адалард наложил на свою паству недельный пост и ввёл круглосуточные молитвы за успех похода. Войско Ингельгера так быстро дошло до Осера, что прежде чем местный епископ Герифрид был предупреждён о приближении врагов, туреньцы уже без боя вошли в его город. Ингельгер потребовал от епископа Осера отдать мощи святого Мартина, угрожая в случае отказа разорить город. Герифрид сначала не хотел возвращать ценные реликвии, но затем, убеждённый находившимися в городе епископами Отёна и Труа, был вынужден согласиться[11].

В торжественной обстановке состоялось перенесение мощей Мартина обратно в Тур. «Трактат о возвращении святого Мартина» говорит о многочисленных чудесах, якобы случившихся по пути движения процессии. 13 декабря 887 года состоялась церемония возложения реликвий в базилику монастыря Сен-Мартен-де-Тур. Архиепископ Адалард в память об этом событии учредил ежегодный праздник, который долгое время отмечался в Турской архиепархии[11].

Последние годы

После смерти в 888 году императора Карла III Толстого Адаларад был одним из тех представителей светской и церковной знати, кто поддержал вступление на престол Западно-Франкского королевства Эда. Вместе со своим братом, епископом Анжера Реноном, он присутствовал на коронации нового монарха, состоявшейся 29 февраля в Компьене[12]. Вступив на престол, Эд передал все свои владения, включая Турское графство, брату Роберту, а тот, в свою очередь, поставил управлять городом виконта Аттона I[13].

Архиепископ Адалард умер 19 мая 890 года. Его преемником на Турской кафедре стал Эберн[4].

Напишите отзыв о статье "Адалард (архиепископ Тура)"

Примечания

  1. В исторических источниках также упоминается как Адаланд и Адалод.
  2. Дата смерти Адаларда, указанная в мартирологе Сен-Мартена-де-Тур — 14 календы июня.
  3. 1 2 [www.vostlit.info/Texts/rus4/Gestaanjou/frametext.htm Хроника деяний консулов Анжу]. Восточная литература. Проверено 8 марта 2011. [www.webcitation.org/66gO35LGW Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  4. 1 2 3 4 5 [books.google.ru/books?id=YNg-AAAAcAAJ&printsec=titlepage Gallia Christiana]. — Paris: Firmin Didot, 1856. — Т. XIV. — P. 43—45.
  5. Сен-Бертинские анналы, год 878.
  6. 1 2 3 4 5 Chalmel J.-L. [books.google.ru/books?id=8RZ67YeQHT4C&pg=PA270 Histoire de Touraine]. — Paris: Chez H. Fournier J., Libraire, Rue de Seine, 1828. — Т. I. — P. 270—281. — 454 p.
  7. Ведастинские анналы, год 882.
  8. [fmg.ac/Projects/MedLands/FRANKISH%20NOBILITY.htm#_Toc169575370 Carolingian nobility] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 марта 2011. [www.webcitation.org/65riKJsKR Архивировано из первоисточника 2 марта 2012].
  9. Guérin L.-F. [books.google.ru/books?id=CoHNAAAAMAAJ&pg=PA189 Dictionnaire de l’Histoire universelle de l’Eglise]. — Paris: Imprime et se vend chez J.-P. Migne, editeuter, 1854. — Т. I. — P. 199—200. — 1108 p.
  10. Сообщения «Трактата о возвращении святого Мартина» и «Большой Турской хроники» в описании действующих лиц этих событий содержат множество анахронизмов. Современные историки установили, что епископами-суффраганами Турской архиепархии, упоминающимися в рассказе о возвращении реликвий, в это время были епископ Анжера Ренон, епископ Орлеана Готье и епископ Ле-Мана Ламберт, а кафедры Отёна и Труа занимали, соответственно, Адальгайре и Бодо.
  11. 1 2 3 Dupuy A. [books.google.ru/books?id=m1--lYm9zPgC&pg=PA401 Histoire de saint Martin]. — Tours: Ledevèze, 1852. — P. 401—409. — 504 p.
  12. Тейс Л. Наследие Каролингов. — М.: Скарабей, 1993. — С. 132. — 272 с. — ISBN 5-86507-043-6.
  13. [books.google.ru/books?id=Vw6Qmr7-OUwC&pg=PA513 Les Origines de l’Ancienne France]. — Ayer Publishing. — P. 513—514. — ISBN 978-0833711465.

Отрывок, характеризующий Адалард (архиепископ Тура)


Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.