Адамацкий, Игорь Алексеевич
Игорь Алексеевич Адамацкий | |
Псевдонимы: |
Игорь Тамарцев, Адельфина Бездомная |
---|---|
Род деятельности: |
Поэт, прозаик, кинодраматург, публицист |
Адамацкий Игорь Алексеевич (27 января 1937, Ленинград — 4 ноября 2011) (псевдонимы Игорь Тамарцев, Адельфина Бездомная) — поэт, прозаик, кинодраматург, публицист.
Биография
Родился в семье военного. Отец — офицер артиллерии, мать — медицинский работник. Предки: по отцовской линии — иеромонах Епифаний Адамацкий, преподаватель Казанской семинарии (XVIII в.); по материнской — георгиевский кавалер I мировой войны, финн Местеляйнен. Крещён в Санкт-Петербурге в церкви пресвятой Троицы. Отец и мать — фронтовики Великой Отечественной войны. Блокадник, освобождение Ленинграда от блокады встретил «ощущением блистательной, восторженной, радостной весны», которое пришло «навсегда»: «Город не сдался ни перед кем и ни перед чем. И я не знал, что через полстолетия сюда придут полчища <…> лавочников с „верхним“ образованием и глубиной ума инфузории-туфельки, и возьмут город голеньким. Без оружия. Но с деньгами. Чтобы явилось пророчество: „Петербургу быть пусту“. Или чтобы лечь, как девка, под унылое однообразие стандартной глобальной цивилизации. „Маска Гиппократа“ обозначилась на лице города, начиная с третьего тысячелетия» («Птицелов». 2010).
После развода родителей жил в Кустанае, приобщался к физическому труду. В Пензе в 1954 окончил среднюю школу. В 1955-56 учился в ленинградском Библиотечном институте. Посещал литературный кружок (руководитель В. Мануйлов). Вместе с другими студентами института (в том числе Б. Вайлем) выпускал рукописный журнал «Ересь» (вышли два номера). Официальной реакцией на появление журнала стала рецензия «Смертяшкины» в газете «Вечерний Ленинград», подписанная М. Медведевым (настоящая фамилия — Берман, один из авторов статьи «Окололитературный трутень», с которой началась кампания против И. Бродского).
За участие в нелегальной организации Р. Пименова, ставившей перед собой задачи демократизации советского общества, Адамацкий был отчислен из института. Впоследствии продолжил учёбу на филологическом факультете ЛГУ (окончил в 1968, отлично защитив дипломное сочинение о Бунине). Дважды (1957, 1971) проходил по политическим процессам, в том числе свидетелем по судебному процессу Пименова. Был отчислен из аспирантуры ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом). В разное время работал грузчиком, токарем, плотником, занимался организационной и лекторской деятельностью в обществе «Знание», преподавал русский язык и литературу в вечерней школе.
Скончался 4 ноября 2011 года.
Творчество
Творческие способности проявились у Адамацкого в школьные годы. В семье имелась большая библиотека. Собрания сочинений русских и зарубежных классиков были прочитаны им досконально. В институтские и университетские годы он увлекся русской философией, а потом и зарубежной (в них — источники стиля прозы Адамацкого, щедро инкрустированной цитациями из мировой литературы, философии, фольклора — от античности и «живых» словес русских летописей XVII в. до студенческой афористики).
Первын литературные пробы Адамацкого — стихи, которые сам автор воспринимает иронически. Сборники стихов разных лет Адамацкого был издан Luniver Press (2007). В 1981 Адамацкий явился одним из организаторов и выборным председателем общественного «Клуба-81». Помещал литературные и публицистичные материалы в «Регулярных ведомостях» Клуба (в том числе ст. «Клуб: внутри и рядом», 1986).
Печатался в самиздатских, позднее в официальных журналах, в том числе «Часы», «Красный щедринец» (с 1985-го). 1-я официальная художественно-публицистичного рассказа «Каникулы в августе» (сб. «Круг», 1985). Переводил Э. По, Шекспира.
Адамацкий — автор около двадцати романов и повестей — «И был вечер, и будет утро…», «Бегство по кругу», «Натюрморт с женщиной», «Послесловие» (1971), «Утешитель» (1983), «Апокалипсис на кларнете», «Право свободного полета» (1985), «Вирус Фрайберга» (1986), сотни философских новелл (в том числе цикл «ПриТчуды», 1983-86), ряда публицистических статей, нескольких сценариев (совместно с Е. Шмидтом), в частности, по одному из сценариев поставлен двухсерийный фильм «Филипп Траум» (1989, реж. И. Масленников). Встречи с крупными людьми искусства и науки (Л. Гумилёв, В. Мурадели, Н. Альтман, Р. Быков, А. Сахаров и др.), но также и с партийными руководителями обогатили Адамацкого материалом для творчества.
После установления нового общественного строя (1990-95) Адамацкий выступил редактором детского журнала «Баламут», сатирического журнала «Стебок», альманаха «Петербургские чтения», шеф-редактором издательства «„АДИА-М“+Деан». В дальнейшем — шеф-редактор издательства «Деан» (по 2008).
Собранием основной прозы Адамацкого явился однотомник «Созерцатель» (2009), включивший в себя романы, повести и лирико-философские миниатюры. Автор многообразно защищает кредо — право личности на индивидуальное осмысление и истолкование мира, в котором мы живём. «Его проза — соединение реальности и фантазии, бытовой конкретности и философии, иногда — сатира на официальную советскую идеологию. Герои его произведений, пытаясь определить своё место в обществе, вынуждены расставаться с романтическими иллюзиями; их силой часто становится ирония, которая, по словам автора, „противостоит нытью, истерике и достоевщине“. Многие персонажи имеют реальных прототипов среди неофициальных литераторов и партийно-литературных функционеров» (Самиздат Л-да. 1950-е — 80-е: Лит. энц. М., 2003).
Мир Адамацкого строится на опровержении простоты жизни, на утверждении парадоксальных несоответствий представлений и реальности, на постоянстве мировоззренческого оппонирования людей друг другу (отсюда и полемическая острота, и пикирование в диалогах действующих лиц его повестей, напряженность духовных исканий и сюжетная борьба персонажей. Универсальный скепсис автора выражается в язвительности слова, то и дело перехлестывающего в эпатирующие формы.
Адамацкий защитник больших культурных традиций, резко выступающий против снижения культурного уровня национальной жизни: «Древние римляне понимали, что культура — защита народа (cultura protectio populi est). Того Рима нет, а культура осталась. До 1917 года „национальной идеей“ государства было то, что Россия дышала воздухом культуры. Наше сегодняшнее государство всё ещё в зачаточном состоянии и упорно мигрирует в ублюдочное. <…>». Что же представляется писателю выходом из текущей ситуации? Он говорит: «…нужно жить и исполнять свои обязанности. Честно. И верить…»
Это согласуется с давним признанием Адамацкого, утверждающим мажорную волевую основу его жизненного поведения: «Вокруг меня было очень мало ничтожных и мелочных, а много больше честных, твёрдых, мужественных мужчин и много светлых, любимых женщин. Ими полнится моё бытие».
Напишите отзыв о статье "Адамацкий, Игорь Алексеевич"
Ссылки
- по материалам книги Н. Иванова, А. Черёмин (редакторы) Самиздат Ленинграда: 1950-е — 1980-е. Литературная энциклопедия. М., 2003—624 с, ил.
Сочинения:
И был вечер, и будет утро //Часы. 1981. № 29;
Извращение личности //Часы. 1981. № 30;
Камень//Часы. 1982. № 36;
Утешитель // [arch.susla.ru/index.php/%D0%96%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB_%C2%AB%D0%A7%D0%B0%D1%81%D1%8B%C2%BB,_%D0%A2%D0%BE%D0%BC_%E2%84%9637#.D0.98.D0.B3.D0.BE.D1.80.D1.8C_.D0.90.D0.B4.D0.B0.D0.BC.D0.B0.D1.86.D0.BA.D0.B8.D0.B9 Часы. 1982. № 37] и [arch.susla.ru/index.php/%D0%96%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB_%C2%AB%D0%A7%D0%B0%D1%81%D1%8B%C2%BB,_%D0%A2%D0%BE%D0%BC_%E2%84%9641#.D0.98.D0.B3.D0.BE.D1.80.D1.8C_.D0.90.D0.B4.D0.B0.D0.BC.D0.B0.D1.86.D0.BA.D0.B8.D0.B9 1983. № 41];
Апокалипсис на кларнете // Часы. 1984. № 51;
Из кн. «ПриТчуды» // Митин ж. 1985. № 3;
Из кн. «ПриТчуды» //Нева. 1989. № 9;
Арабекс //Киносценарии. 1989. № 2 (в соавт. с Е. Шмидтом);
Шестидесятые //Часы. 1989. № 79;
Клуб-81: Внутри и рядом (главы из кн.) // Часы. 1990. № 80;
Комментарий к вольному переводу //Литератор. 1991. № 28, июль (в соавт. с Б. Ивановым);
Чердак // Петербургские чтения. 1992. № 1;
Исход //Петербургские чтения. 1994. № 2;
ПриТчуды. СПб., 1995;
Экивока. Сокращение. Вирус Фрайберга. Право свободного полета. Luniver Press, 2005; ISBN 978-0955117015
ПриТчуды. Luniver Press, 2006; ISBN 978-1905986019
И был вечер, и будет утро. Провинциалы. Исход. Luniver Press, 2006; ISBN 978-0955117060
Утешитель. Чердак. Отречение. Luniver Press, 2006; ISBN 978-0955117046
Стихи разных лет. Luniver Press, 2007; ISBN 978-1905986040
Созерцатель. Повести и ПриТчуды. СПб., 2009;
Птицелов. СПб., Издательство ДЕНА 2010. ISBN 978-5-93630-814-7
- [igor-adamatsky.eu Игорь Адамацкий, официальный сайт]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Адамацкий, Игорь Алексеевич
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.