Адамов-Маркович, Пайя-Павел
Поделись знанием:
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
Пайя-Павел Адамов-Маркович | |
Род деятельности: |
---|
Па́йя-Па́вел Ада́мов-Ма́ркович (серб. Павле Марковић Адамов; 1855—1907) — сербский беллетрист-народник, основатель еженедельника «Бранково-Коло», вокруг которого Адамов-Маркович сгруппировал лучшие литературные силы Сербии 1920-х гг.
Рано освободился от влияния романтизма и стал реалистом-бытописателем сербской деревни. Лучший рассказ Адамова-Марковича — «Мой старший брат» — переведён на русский язык («Вестник иностранной литературы», VI, 1905).
Напишите отзыв о статье "Адамов-Маркович, Пайя-Павел"
Литература
- «Бранково Коло». № 5—6, 1907.
- «Летопис Матице Српске». — П. 1907.
- Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.
Это заготовка статьи о писателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Адамов-Маркович, Пайя-Павел
Гусар ничего не ответил.– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.