Адамс, Грэнтли Герберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Грэнтли Герберт Адамс
англ. Grantley Herbert Adams
Премьер колонии
Барбадос
1 февраля 1953 — 17 апреля 1958
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Хью Камминс
Премьер-министр
Федерации Вест-Индии
18 апреля 1958 — 31 мая 1962
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Должность упразднена
 
Вероисповедание: англиканин
Рождение: 28 апреля 1998(1998-04-28)
Сент-Майкл (Барбадос)
Смерть: 28 ноября 1971(1971-11-28)
Сент-Майкл (Барбадос)
Место погребения: Бриджтаун
Отец: Фитцгерберт Адамс
Мать: Роза Адамс
Супруга: Грейс Адамс
Дети: Том Адамс
Партия: Барбадосская лейбористская партия

Сэр Грэнтли Герберт Адамс (англ. Grantley Herbert Adams; 28 апреля 1898, Сент-Майкл (Барбадос) — 28 ноября 1971, Сент-Майкл (Барбадос)) — барбадосский юрист, профсоюзный, политический и государственный деятель, первый премьер колонии Барбадос (19531958) и премьер-министр Федерации Вест-Индии (19581962). Лидер профсоюзного движения, основатель Барбадосской лейбористской партии. Национальный герой Барбадоса.





Юрист

Родился в семье преподавателя. В 1918 году выиграл конкурс на стипендию и получил право обучения в Оксфорде. Приобрёл в Великобритании известность в качестве юриста. В 1925 году вернулся на Барбадос. Работал адвокатом.

Лейборист

Грэнтли Адамс был сторонником социальных реформ и расширения самостоятельности Барбадоса. Он активно участвовал в правовой защите участников рабочих бунтов середины 1930-х годов, особенно профсоюзного активиста Клемента Пэйна. С 1938 возглавлял основанную им Барбадосскую прогрессивную лигу, в 1944 переименованную в Барбадосскую лейбористскую партию (БЛП). С 1941 — лидер профобъединения Барбадосский рабочий союз.

Движение, возглавленное Адамсом, на протяжении 1940-х годов добилось снижения избирательного ценза и предоставления избирательных прав женщинам. Законодательные акты, инициированные Адамсом, улучшили условия труда, повысили заработную плату, заложили основы общественных служб, социальных гарантий, пенсионной системы Барбадоса[1]. К концу десятилетия на острове была сломлена социально-политическая монополия плантаторов.

Премьер и оппозиционер

В феврале 1953 года британский губернатор Барбадоса Альфред Сэвидж назначил Грэнтли Адамса премьером колонии. Специально учреждённый пост означал руководство самоуправлением острова. С 1958 по 1962 Адамс являлся премьер-министром Федерации Вест-Индии. В 1957 был посвящён в рыцари Её Величества и стал именоваться сэр Грэнтли Герберт Адамс.

На административных постах проявилась умеренность и компромиссность позиции Адамса, не желавшего разрыва карибских островов с Великобританией. В результате его популярность снизилась, возникли конфликты с радикальными антиколониальными активистами. Лидер радикалов Эррол Бэрроу порвал с БЛП Адамса и в 1955 создал Демократическую лейбористскую партию. Он выдвинулся на роль лидера антиколониального движения. После предоставления независимости в 1966 году Бэрроу стал первым премьер-министром независимого Барбадоса. Грэнтли Герберт Адамс выступал как лидер оппозиции правительству Бэрроу.

Национальный герой

В 1970 Грэнтли Герберт Адамс оставил политическую деятельность. Год спустя он скончался в возрасте 73 лет. Похоронен в бриджтаунском англиканском кафедральном соборе Сент-Майкл.

Грэнтли Адамс включён в перечень Национальных героев Барбадоса[2], утверждённый барбадосским парламентом в 1998 году.

Политическая легенда, отец демократии, выдающийся лидер, дальновидный политик — это лишь некоторые из чествований, относимых к Грэнтли Герберту Адамсу… Беспрецедентные достижения сэра Грэнтли в политическом освобождении Барбадоса, в защите интересов эксплуатируемых рабочих масс делают его мессианской фигурой для многочисленных сторонников[3].

Именем Грэнтли Герберта Адамса назван международный аэропорт Барбадоса. Перед резиденцией правительства воздвигнута его статуя. Портрет Адамса изображён на банкноте в 100 барбадосских долларов.

Семья и хобби

Грэнтли Герберт Адамс был женат на Грейс Адамс, в браке имел сына. Том Адамс-младший — известный барбадосский политик, второй лидер БЛП и второй премьер-министр независимого Барбадоса в 19761985.

Спортивным увлечением Грэнтли Герберта Адамса являлась игра в крикет.

Напишите отзыв о статье "Адамс, Грэнтли Герберт"

Примечания

  1. [www.totallybarbados.com/barbados/About_Barbados/Local_Information/People/Barbados_Prime_Ministers/1st_Premier_of_Barbados_,045_Sir_Grantley_Herbert_Adams/ 1st Premier of Barbados — Sir Grantley Herbert Adams]
  2. [barbados.org/people/heroes.htm#.V1LVEfmLSCi Barbados National Heroes]
  3. [archive.caricom.org/jsp/projects/personalities/sir_grantley_herbert.jsp?menu=projects Sir Grantley Herbert Adams]

Отрывок, характеризующий Адамс, Грэнтли Герберт

– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.