Адамс, Джерри

Джерри Адамс ирл. Gearóid Mac Ádhaimh<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Джерри Адамс со значком пасхальной лилии — символом пасхального восстания 1916 года</td></tr>
Председатель партии Шинн Фейн
с 13 ноября 1983
Предшественник:	Рури О'Брэди
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	6 октября 1948(1948-10-06) (75 лет) Белфаст, Северная Ирландия, Великобритания
Отец:	Джерри Адамс-старший
Мать:	Энн Ханнавэй
Супруга:	Коллетт МакКарди
Дети:	Джеральд
Партия:	Шинн Фейн
Сайт:	[www.sinnfein.ie/contents/20204 sinnfein.ie]

Джерри Адамс (ирл. Gearóid Mac Ádhaimh; род. 6 октября 1948, Белфаст, Северная Ирландия, Великобритания) — ирландский политический и государственный деятель, председатель партии Шинн Фейн, сыгравший важную роль в мирном решении вооружённого конфликта в Северной Ирландии.

Биография

Молодые годы и семья

Джерри Адамс родился 6 октября 1948 года в рабочем районе Западного Белфаста в Северной Ирландии. Адамс стал старшим из десяти детей в семье члена Ирландского республиканского братства и участника войны за независимость Джерри Адамса-старшего и члена женского отдела Ирландской республиканской армии Энн Ханнавэй. Семья, из которой происходил Адамс, известна сильными республиканскими традициями. Многие родственники Адамса, как со стороны матери, так и отца, принимали участие в борьбе за независимость Ирландии от Великобритании

Два из дядей Адамса, Доминик и Патрик Адамс, были интернированы правительствами в Белфасте и Дублине. Доминик был начальником штаба ИРА, и главной фигурой в армии до середины 1940-х годов. Джерри-старший вступил в ИРА в возрасте шестнадцати лет. В 1942 году он участвовал в засаде ИРА на патруль королевских констеблей Ольстера, но сам был ранен, арестован и приговорен к восьми годам лишения свободы.

Прадед Адамса, Майкл Ханнавэй, был членом фениев во время их динамитной кампании в Англии в 1860-1870-х годах. Его сын, Билли, в 1918 году был доверенным лицом Имона де Валеры в Западном Белфасте, но отказался идти за ним при формировании партии «Фианна Файл». Трое братьев Энн — Алфи, Лиам и Томми были известными членами ИРА. В 1974 году двоюродный брат Киран Мерфи был похищен и убит боевиками Ольстерских добровольческих сил.

Джерри Адамс посещал начальную школу Св. Финиана на Фаллс-роуд. Окончив одиннадцать классов и сдав экзамен в 1960 году, он поступил в гимназию Св. Марии, которую с успехом окончил.

Политическая и общественная деятельность

После завершения образования Адамс стал принимать более активное участие в ирландском республиканском движении, став в 1964 году членом партии Шинн Фейн и Фианна Ойреан после активизации беспорядков на Дивис-стрит во время избирательной кампании того же года. Адамс работал барменом, и параллельно участвовал в движении за гражданские свободы, став в 1967 году участником Северо-Ирландской ассоциации борцов за гражданские права. Участвовал в демонстрациях с требованиями улучшения системы муниципального жилья, а во время столкновений католиков и протестантов в Ольстере в 1969 году примкнул к националистам. В начале 1970-х годов командовал бригадой ИРА в Белфасте, в качестве члена совета ИРА участвовал в планировании операций.

В 1971 году Адамс женился на Коллетт МакКарди. В 1973 году у них родился сын Джеральд.

В марте 1972 года Адамс был подвергнут так называемому интернированию, то есть тюремному заключению без судебной процедуры. В июне по требованию Ирландской Республиканской Армии, настаивавшей на его обязательном участии, Адамс был освобождён из под стражи и участвовал в тайных мирных переговорах с представителями правительства Великобритании, которые закончились подписанием недолгого перемирия. После нового всплеска насилия в ходе конфликта в Северной Ирландии, Адамс снова был арестован и содержался без суда в тюрьме Лонг Кэш с 1973 по 1977 год. Здесь он познакомился с Бобби Сэндсом, приговорённым к 5-летнему заключению за ношение оружия.

В 1983 году Адамс был избран председателем партии Шинн Фейн, политического крыла Ирландской Республиканской Армии. В том же году Адамс стал первым депутатом с начала 1950-х годов, избранным от этой партии в Палату общин парламента Великобритании. И в соответствии с политикой партии Шинн Фейн, Адамс отказался принимать участие в работе парламента.

14 марта 1984 года Адамс был серьёзно ранен во время покушения, осуществлённого Ассоциацией обороны Ольстера — одной из вооружённых группировок северо-ирландских лоялистов.

Под руководством Адамса Шинн Фейн вместе с Социал-демократической и лейбористской партией Северной Ирландией инициировала новое развитие мирного процесса в Северной Ирландии, предполагающего разоружение ИРА и придание Северной Ирландии широкой автономии.

В декабре 2001 года Джерри Адамс приехал на Кубу, чтобы поблагодарить Фиделя Кастро за поддержку ирландцам в «борьбе за свободу от британского правления» и «подтвердить крепость ирландско-кубинской дружбы». В Гаване Адамс открыл мемориальную доску 10 членам ИРА — жертвам голодовки политзаключённых в тюрьме Лонг Кэш 1981 года и посетил монумент Хосе Марти на площади Революции.

В феврале 2005 года министр юстиции Ирландии официально заявил, что лидеры партии «Шинн Фейн» Джерри Адамс и Мартин МакГиннес являются руководителями террористической организации «Ирландская республиканская армия». Вскоре было сообщено, что Джерри Адамс и Мартин Макгиннес прекратили свою работу в генштабе ИРА.

В 2006 году Шон Коул, директор отдела современных программ Музея Виктории и Альберта не разрешил Джерри Адамсу прийти на открытие выставки «Че Гевара: революционер и образ» («Che Guevara: Revolutionary and Icon»), так как он является «неподобающей» фигурой и, что музей не приглашает представителей политических партий. Однако, в списке приглашенных значился лейборист и мэр Лондона Кен Ливингстон. Куратор выставки Триша Зифф сказала, что музей пытается убрать «революционную» составляющую из выставки, оставив только имиджевую сторону, а Джерри Адамс назвал позицию музея «странной и бессмысленной», так как при таких аргументах и сам Че Гевара не смог бы попасть на эту выставку.

В декабре 2009 года выступая в эфире телеканала RTE Джерри Адамс признался, что его отец много лет подвергал членов семьи унижениям, побоям и сексуальному насилию, добавив, что родные не хотели предавать эти факты гласности и никогда не обращались в полицию, а Джерри Адамс-старший, отрицавший обвинения в свой адрес умер одиноким стариком:

Вскрывшиеся факты и предшествовавшее этому насилие стали огромным потрясением для всей нашей семьи. По сей день мы живем с последствиями всего этого. Мы долго раздумывали, стоит ли делать достоянием общественности вопиющее поведение отца. Мы решились на это в надежде, что наша история поможет другим жертвам домашнего насилия осмыслить, что с ними происходит, и вырваться из этого порочного круга.

Джерри Адамс решился рассказать об этом после того как выдан был ордер на арест его брата Лиама, из-за обвинений его собственной дочери Айны Тайрел, заявившей, что она в детстве была жертвой сексуальных домогательств со стороны отца. В октябре 2013 года Лиам Адамс был признан виновным в десяти преступлениях, включая изнасилование, совершенное против дочери. По данным расследования, Лиам Адамс насиловал дочь в период с 1977 по 1983 годы, когда девочке было от 4 до 9 лет. Айна Тайрел в выступлении на процессе обвинила своего дядю и его партию в попытке скрыть преступление. Джерри Адамс сказал, что впервые узнал, что его брат мог изнасиловать свою дочь, в 1987 году, однако сообщил в полицию только в 2007 году, так как, до этого партия не признавала сотрудничество с полицией. 27 ноября 2013 года, Лиам Адамс был заключён в тюрьму на 16 лет.

В сентябре 2011 года, выступая на партийной конференции в Белфасте, Джерри Адамс объявил, что его партия впервые выдвинет кандидата в президенты Ирландии, добавив, что в случае победы администрация не станет «добычей» политического истеблишмента.

По всему острову все больше и больше людей обращают свои взоры к Шинн Фейн. С моей точки зрения партия должна поддержать идею выдвижения кандидата в президенты Ирландии. Кандидата, который способен завоевать поддержку тех, кто разделяет прогрессивные и национальные интересы, и кто будет в полной мере воплощать современный дух ирландского народа.

В апреле 2013 года на фоне празднования смерти бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, отказавшейся идти на уступки в 1981 году во время голодовки в тюрьме Мэйз из-за чего скончались 10 заключённых ирландских республиканцев, Джерри Адамс сказал, что:

Маргарет Тэтчер, находясь на посту премьер-министра Великобритании, причинила много боли людям по всей стране, рабочему классу — и не только в Великобритании, но и здесь — в Ирландии. И я думаю, что большинство республиканцев и националистов, а, возможно — и многие другие, будут помнить ту позорную роль, которую она сыграла в ходе исторических голодовок в 1980 и 1981 годах.

Адамс является автором нескольких публицистических и автобиографических книг и живёт вместе с женой и сыном, где и родился — в Белфасте.

Арест без предъявления обвинений в 2014 году

30 апреля 2014 года в 20:00 по Лондону Джерри Адамс добровольно пришедший в полицейский участок города Антрим в графстве Антрим, на северо-востоке Ольстера, в Северной Ирландии для дачи показаний по делу об убийстве Джин Макконвиль в 1972 году, был арестован в соответствии с Законом о борьбе с терроризмом 2000 года. В соответствии с этим законом срок предварительного заключения без предъявления обвинения может достигать 28 дней. Адамс провёл ночь в участке, ранее сказав:

Я считаю, что убийство Джин Макконвиль и тайное погребение её тела было несправедливым и ужасным деянием по отношению к ней и её семье. Против меня были выдвинуты ложные обвинения, которые я отвергаю. Несмотря на то, что я никогда не дистанцировался от Ирландской республиканской армии и не собираюсь это делать, я заявляю о своей невиновности по всем эпизодам похищения, убийства и погребения Макконвиль.

37-летняя Джин Макконвиль, вдова и мать 10 детей, была похищена из своей квартиры в Белфасте и затем расстреляна членами ИРА из-за ложного обвинения в том, что она была информатором британских военных. Её тело было обнаружено лишь в 2003 году на пляже в графстве Лаут на востоке Ирландии.

Заместитель главы правительства Северной Ирландии и член партии «Шинн Пейн» Мартин Макгиннес назвал арест темной стороной полицейского контроля в провинции, сказав, что это намеренная попытка оказать воздействие на исход предстоящих выборов, отозвавшись о Адамсе как о «самой значительной политической фигуре» в процессе урегулирования конфликта в Северной Ирландии:

Мне этот арест представляется попыткой повлиять на результат выборов, которые должны состояться через три недели, как на севере, так и на юге этого острова. Именно из-за страха они делают то, что делают. Но мы сегодня пришли сюда, чтобы поддержать нашего друга, чтобы встать плечом к плечу с нашим товарищем и лидером. Я абсолютно убежден в том, что Джерри Адамс примет участие в нашей продолжающейся борьбе за свободу, справедливость и мир.

Заместитель председателя партии «Шинн Фейн» Мери Лу Макдональд отметила, что «время принятия решения является политически мотивированным и направлено на то, чтобы нанести ущерб имиджу Джерри Адамса и Шинн Фейн», напомнив, что он неоднократно заявлял о своей непричастности к данному делу.

Премьер-министр Северной Ирландии Пит Робинсон тоже прокомментировал арест:

Я могу лишь сказать, что случившееся ещё раз доказывает: в Северной Ирландии никто не может остаться вне досягаемости закона.

Премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, отвечая на обвинения Мери Лу Макдональд сказал, что:

У нас независимая юридическая система, и в Англии и в Северной Ирландии. И в этом деле всякое политическое вмешательство просто исключено.

Министр юстиции Северной Ирландии Дэвид Форд отметил, что арест «не был политически мотивирован. Полиция ставила своей целью лишь служить интересам общества и его защите». Адамс был оставлен под арестом на вторые сутки, и одновременно в Белфасте прошла манифестация в его поддержку. Позже, после пребывания трёх суток в заключении, появились сообщения, что Адамс будет отпущен без предъявления обвинений.

4 мая Джерри Адамс освобожден из-под ареста без предъявления обвинения после пяти дней допросов. В официальном заявлении полиции Северной Ирландии сказано, что «65-летний мужчина, арестованный в связи с убийством 37-летней Джин Макконвайл в 1972 году, отпущен из-под стражи», и что материалы допросов Адамса будут направлены государственному обвинителю, который «примет соответствующее процессуальное решение», руководствуясь судебными перспективами дела и общественной опасностью инкриминируемого преступления. У ворот полицейского участка был организован митинг противников освобождения Адамса — юнионистов. На пресс-конференции после освобождения Адамс ещё раз заявил, что невиновен в убийстве:

Позвольте мне быть предельным ясным: я невиновен и непричастен ни в какой мере к заговору ни по похищению, ни по убийству, ни погребению тела госпожи Макконвилл. Я работал наравне с другими для того, чтобы эта несправедливость была исправлена. Я выступаю в поддержку полицейского управления Северной Ирландии. Старая гвардия, которая не хочет перемен в руководстве этой структурой, будь то из-за элементов юнионизма или выгод, которые получают от этого самопровозглашенные, но псевдо-республиканцы, не может победить!

Ссылки

• [www.sinnfein.ie/contents/20204 Биография Адамса на официальном сайте партии «Шинн Фейн»] (англ.)
• [www.varyag-stunts.narod.ru/irajadamst.html «Терроризм?». Русский перевод отрывка из книги Джерри Адамса «Одиннадцатая камера»]
• Джерри Адамс. [www.left.ru/2002/26/adams76.html Республиканизм и социализм] (из книги «Политика ирландской свободы»)
• [ru.euronews.com/2014/05/02/gerry-adams-disarming-charisma Джерри Адамс: террорист или архитектор мирного процесса?]

Отрывок, характеризующий Адамс, Джерри

– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала: