Адам II из Градца

Адам II из Градца чеш. Adam II. z Hradce<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Адам II из Градца</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Высочайший бургграф Чешского королевства
1593 — 1596
Монарх:	Рудольф II
Предшественник:	Вилем из Рожмберка
Преемник:	Адам II из Штернберка
Высочайший канцлер Чешского королевства
1585 — 1593
Монарх:	Рудольф II
Предшественник:	Вратислав II из Пернштейна
Преемник:	Йиржи из Мартиниц
Рождение:	1546 или 1549
Смерть:	24 ноября 1596(1596-11-24) Прага
Место погребения:	Йиндржихув-Градец, костёл Вознесения Девы Марии
Род:	Витковичи из Градца
Отец:	Яхим из Градца
Мать:	Анна из Рожмберка
Супруга:	Екатерина фон Монфорт-Пфаннберг
Дети:	Вилем Захариаш, Яхим Ольдржих, Луция Отилия

Адам II из Градца (чеш. Adam II. z Hradce; 1546 или 1549 — 24 ноября 1596) — средневековый чешский магнат, государственный деятель и меценат из рода панов из Градца, занимавший должности высочайшего канцлера (1585—1593) и высочайшего бургграфа Чешского королевства (1593—1596) во времена правления короля Рудольфа II. Последний видный представитель своего знаменитого рода, пресекшегося со смертью его сына Яхима Ольдржиха.

Происхождение и юность

Адам II родился в 1546 или 1549 году семье высочайшего канцлера королевства Яхима из Градца (1526—1565) и Анны (1530—1580), дочери пана Йошта III из Рожмберка. Адам был их единственным сыном, но не единственным ребёнком — вторым была его младшая сестра Анна (род. 16.07.1557). Образование получил при венском дворе вместе с принцами Рудольфом и Эрнстом Австрийскими. Адам лишился отца 12 декабря 1565 года, когда тот утонул в водах Дуная в Вене. При этом Адам почти случайно избежал гибели вместе с отцом, поскольку всего за несколько дней до трагического происшествия вернулся от венского двора в Чехию. В 1567 году Адам впервые принял участие в боевых действиях против войск Османской империи в Венгрии.

Владарж Градецкого дома

После гибели Яхима из Градца управление тремя семейными панствами (Глубока, Жировнице и Градец) перешло в руки его матери и дяди Захариаша из Градца, ставших опекунами Адама и его сестры Анны.

В 1568 году император объявил его совершеннолетним и Адам взял управление обременёнными долгами поместьями в свои руки. Через несколько лет его мать окончательно отошла от дел и выбрала уединение, после чего Адам остался единоличным управителем всего Градецкого домена. Добродушный по природе, Адам II не отличался отличным здоровьем, в частности, страдал от приступов подагры, поэтому первое время в делах управления семейными владениями полагался, большей частью, на своих управляющих (прежде всего, на Штепана Вратислава из Митровиц). Кроме того, архивные источники утверждают, что в первые несколько лет своей совершеннолетней жизни Адам находился в своего рода личностном кризисе, сопровождавшемся крайней непоследовательностью, нерешительностью и недостатком воли при принятии решений, неконтролируемой расточительностью, увлечением азартными играми и непомерным пьянством.

Уже во 2-й половине 70-х годов общая задолженность Адама II перед кредиторами достигла критических показателей в 112 000 коп чешских грошей, что примерно в 10 раз превысило сумму чистого годового дохода всего Градецкого домена. Даже сумма ежегодно выплачиваемых процентов по займам значительно превышала размер этого дохода. Всё это привело к созданию запутанной сети кредитных операций и поискам новых источников доходов, которыми постоянно занимались Штепан Вратислав из Митровиц и градецкий панский гетман Ян Зелендар из Прошовиц, безуспешно пытаясь удержать финансовое равновесие домена Адама из Градца. Весной 1578 года Штепан Вратислав представил Адаму пространный меморандум, в котором подробно описал все его непоследовательные и небрежные шаги по управлению семейными панствами и предложил антикризисную программу по восстановлению экономической устойчивости Градецкого домена. В соответствии с представленной программой в последующие годы была проведена хозяйственная реформа, в ходе которой были восстановлены и расширены панские дворы, кошары и конефермы, а гетман Ян Зелендар при содействии своего зятя знаменитого рыбовода Якуба Крчина из Ельчан увеличил старые рыбные пруды (чеш. rybník) и соорудил несколько новых. Довольно прибыльным предприятием стала открытая в 1581 году новая панская пивоварня в Йиндржихувом-Градце, согласно исследованиям Йозефа Яначека, самая большая дворянская пивоварня в Чехии. Несмотря на то, что в результате реформы чистый доход от Градецкого домена вырос на 60%, это не решило финансовых проблем расточительного пана из Градца.

Хотя Адам II вёл довольно расточительный светский образ жизни, постепенно умножая свои долги, он уделял большое внимание развитию города Градца и своего фамильного замка в нём, направляя на эти цели значительные средства. Следуя своей страсти к строительству, Адам перестроил средневековый замок Йиндржихув-Градец, превратив его в великолепную аристократическую резиденцию в ренессансном стиле. В 1576—1577 и 1580—1584 годах Адам вёл работы по перестройке замка Жировнице.

Большое внимание Адам II уделял развитию панства Глубока и перестройке Глубоцкого замка. Начало широкомасштабных работ по перестройке замка можно датировать 1580 годом, когда Адам из Градца заключил контракт на переделку интерьера, а также реконструкцию крыши и окон замка, с известным в то время в Чехии итальянским архитектором Бальдассаре Маджи. После этого было расширено здание северного дворца и выстроен крестообразный дворовый корпус. Кроме того, при Адаме II был снесён и заново выстроен бергфрид в самом центре замка. Вокруг замка были разбиты сады и виноградники

В 1581 году в панстве Глубока поднялся крестьянский бунт во главе с Якубом Кубатом из Збудова. Причиной бунта стал вскрывшийся факт того, что опекуны крестьянских сирот фактически не выплачивали им причитающиеся «сиротские деньги», а присваивали их себе, умышленно доводя сирот до голодной смерти. В результате этой практики панство лишилось около 600 крестьян, которые либо умерли, либо бежали. Адам подавил восстание, а Якуба Кубата передал рихтаржу для казни. После этого Адам распорядился, чтобы все сиротские деньги собирались или у окружных судей, или хранились в замке и раз в год направлялись на обеспечение сирот.

Умерший в феврале 1589 года Захариаш из Градца завещал своему племяннику Адаму II Тельчское панство и назначил его опекуном своей несовершеннолетней дочери Катержины. Вскоре Адам заявил свои претензии на Польнско-Пршибиславское панство, завещанное Захариашем своей второй жене Анне Градецкой из Шлейниц. В затянувшийся спор о наследстве вмешался сам король Рудольф II, который передал спорное панство Адаму из Градца в обмен на выплату Анне Градецкой соответствующей компенсации.

Под влиянием жены Адам II в 1594 году пригласил в Йиндржихув-Градец отцов-иезуитов, основавших в городе свой коллегиум, ставший шестым по счёту в чешских землях.

Придворная карьера

В 1569 году Адам из Градца был назначен на придворную должность коморника молодых эрцерцогов Рудольфа и Эрнста, сыновей императора Максимилиана II, которую занимал до 1573 года. Адам сопровождал эрцерцогов в их частых путешествиях, во время которых посетил Нидерланды, Францию, Испанию и Италию. Во время одной из поездок в Венгрию Адам II подхватил так называемую «венгерскую болезнь», под которой, вероятно, понимался сифилис.

В 1585 году эксцентричный король Чехии Рудольф II неожиданно назначил Адама из Градца на вакантную должность высочайшего канцлера Чешского королевства — одну из высших сословных должностей в государстве. Короля не смутили ни относительно молодой возраст Адама, ни отсутствие у него управленческого опыта, ни его политическая пассивность, ни, наконец, стремительно ухудшающееся здоровье пана из Градца, который в том самом году начал передвигаться не иначе как в переносном кресле, поскольку у него практически полностью парализовало ноги. В пользу назначения Адама говорило только то, что эту должность в своё время последовательно занимали его отец Яхим и дед Адам I из Градца, а также тот факт, что Адам и Рудольф в юности были товарищами и вместе путешествовали по Европе. Кроме того, в этот период король несколько охладел к католической (так называемой «испанской») придворной партии и старался не назначать на ключевые государственные должности ревностных католиков, отдавая предпочтение протестантам и лицам толерантных религиозных взглядов. К последним, как раз, относился пан Адам из Градца. Адам серьёзно подошёл к исполнению своих новых обязанностей и подобрал себе квалифицированных помощников.

В 1593 году Адам занял должность высочайшего бургграфа королевства, став вторым по важности должностным лицом после короля Чехии. Король Рудольф II, отправляясь в 1594 году на заседание рейхстага, назначил Адама из Градца и Яна из Вальдштейна наместниками Чешского королевства. В том же году в Венгрию вторглись войска Османской империи. Организация обороны потребовала от Адама из Градца неимоверных усилий, в результате чего он достиг предельной степени истощения. Последним ударом стала смерть его дочери Анны Катержины в 1596 году.

Смерть и погребение

В ночь с 23 на 24 ноября 1596 года высочайший бургграф Чешского королевства пан Адам II из Градца умер в возрасте 47 лет в своём пражском «доме Под Ступенями» в окружении родных. Причиной смерти стала, вероятно, его «венгерская болезнь», которая вопреки стараниям различных лекарей достигла своей критической стадии. В последние годы здоровье Адама сильно ухудшилось, он больше не мог ходить и передвигался только на носилках.

После продолжительного прощания с усопшим, 10 декабря его тело в сопровождении жены, сына Яхима Ольдржиха, а также Петра Вока из Рожмберка и Ольдржиха Феликса Попела из Лобковиц с женой Анной Лобковицкой из Градца было отправлено в замок Йиндржихув-Градец. Вместе с телом Адама II из Праги в Йиндржихув-Градец были переправлены тело его недавно умершей дочери Анны Катержины и останки его сына Вилема Захариаша, находившиеся в пражском костёле Святейшего Спасителя. 14 декабря похоронный кортеж достиг Йиндржихува-Градца. Здесь 19 декабря прошло торжественное погребение Адама II в фамильной усыпальнице панов из Градца в костёле Вознесения Девы Марии.

Семья

В 1571 году Габсбурги сосватали Адаму из Градца пятнадцатилетнюю дочь придворного гофмейстера Екатерину фон Монфорт (1556 — 31.03.1631), происходившую из старинного швабско-штирийского рода. Свадьба была отпразднована 5 сентября 1574 года в Граце, а 21 сентября невеста была торжественно доставлена в замок Йиндржихув-Градец. Их брак оказался довольно счастливым. Екатерина была добросердечной, но плохо образованной женщиной, покровительствовавшей бедноте. Верная католичка, Екатерина плохо знала чешский язык и воспитывала детей в немецких католических традициях.

Точное число детей, рождённых в браке Адама и Екатерины фон Монфорт, неизвестно; по разным сведениям, их было от пяти до семи. Несмотря на то, что пани Екатерина обладала достаточно крепким здоровьем, их с Адамом дети рождались слабыми и болезненными, умирая в довольно раннем возрасте. Внезапная смерть их старшего и любимого сына Вилема Захариаша в 1589 году в Праге оборвала надежды Адама II на продолжение рода панов из Градца. После этого Адам из Градца приблизил к себе юного Вилема Славату (01.12.1572 — 19.01.1652), своего дальнего родственника, воспитывавшегося в Йиндржихувом-Градце вместе с детьми Адама. В 1596 году умерла дочь Катержина, что окончательно подорвало здоровье Адама. После смерти Адама в 1596 году в живых осталось только двое — Яхим Ольдржих (24.01.1579 — 23.01.1604), родившийся с горбом и страдавший приступами эпилепсии, и Луция Отилия (01.12.1582 — 02.01.1633), вышедшая 13 января 1602 года замуж за Вилема Славату, который в результате этого брака унаследовал все владения панов из Градца.

Традиционно для аристократии своего времени Адам из Градца стремился устроить для членов своего многочисленного семейства браки с представителями знатнейших аристократических фамилий. К примеру, свою родную сестру Анну Адам 21 сентября 1579 года в Праге выдал замуж за Ольдржиха Феликса Попела из Лобковиц и на Кости (ум. 1604), а пятнадцатилетнюю кузину Катержину, дочь своего дяди Захариаша из Градца (1527—1589), 20 августа 1591 года выдал за Ладислава Берку из Дубы.

Литература

• Bůžek, Václav; Hrdlička, Josef [www.ff.jcu.cz/documents/10832/156533/Opera+historica+6.pdf/13427d62-00b3-43b4-8e67-9dd3acf6d641 Rodinný život posledních pánů z Hradce ve světle jejich korespondence] (чешск.) // Václav Bůžek Opera historica 6 (Editio Universitatis Bohemiae Meridionalis) : Sborník katedry historie. — České Budějovice: Jihočeská univerzita České Budějovice, 1998. — S. 145—271. — ISBN 80-7040-267-9.
• Holý, Martin [www.eu.avcr.cz/miranda2/export/sitesavcr/data.avcr.cz/humansci/eu/Casopisy/Historicka_demografie/Obsahy_rocniku/HD_27_2003.pdf Šlechtické sňatky v českých zemích v letech 1500 až 1650] (чешск.) // Historická demografie. — Praha: Sociologický ústav AV ČR, 2003. — Sv. 27. — S. 5—35. — ISBN 80-7330-037-0. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0323-0937&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0323-0937].
• Hrdlička, Josef [www.ff.jcu.cz/documents/10832/156533/Opera+historica+6.pdf/13427d62-00b3-43b4-8e67-9dd3acf6d641 Adam II. z Hradce a jeho dvůr] (чешск.) // Václav Bůžek Opera historica 6 (Editio Universitatis Bohemiae Meridionalis) : Sborník katedry historie. — České Budějovice: Jihočeská univerzita České Budějovice, 1998. — S. 127—144. — ISBN 80-7040-267-9.
• Král, Pavel [www.ff.jcu.cz/documents/10832/156533/Opera+historica+6.pdf/13427d62-00b3-43b4-8e67-9dd3acf6d641 Pohřby posledních pánů z Hradce] (чешск.) // Václav Bůžek Opera historica 6 (Editio Universitatis Bohemiae Meridionalis) : Sborník katedry historie. — České Budějovice: Jihočeská univerzita České Budějovice, 1998. — S. 401—512. — ISBN 80-7040-267-9.
• Ledvinka, Václav [www.ff.jcu.cz/documents/10832/156533/Opera+historica+6.pdf/13427d62-00b3-43b4-8e67-9dd3acf6d641 Adam II. z Hradce a poslední páni z Hradce v ekonomice, kultuře a politice 16. století] (чешск.) // Václav Bůžek Opera historica 6 (Editio Universitatis Bohemiae Meridionalis) : Sborník katedry historie. — České Budějovice: Jihočeská univerzita České Budějovice, 1998. — S. 7—32. — ISBN 80-7040-267-9.
• Müller, Jan [www.ff.jcu.cz/documents/10832/156533/Opera+historica+6.pdf/13427d62-00b3-43b4-8e67-9dd3acf6d641 Pozdně renesanční rezidence pánů z Hradce] (чешск.) // Václav Bůžek Opera historica 6 (Editio Universitatis Bohemiae Meridionalis) : Sborník katedry historie. — České Budějovice: Jihočeská univerzita České Budějovice, 1998. — S. 91—102. — ISBN 80-7040-267-9.
• Pánek, Jaroslav. [www.ivysehrad.cz/userfiles/file/ukazky/7694bad4.pdf Petr Vok z Rožmberka: život renesančního kavalíra]. — Vyd. 2. — Praha: Vyšehrad, 2010. — 318 S. — ISBN 978-80-7429-008-4.

Ссылки

• [jindrichohradecky.denik.cz/kultura_region/dominia-panu-z-hradce-zapadajici-hvezda-20100716.html Dominia pánů z Hradce: Zapadající hvězda rodu] (чешск.). Jindřichohradecký deník.cz. Vltava Labe Media, a. s. (18-07-2010). Проверено 9 сентября 2016.
• Musil, Martin. [www.novadomus.cz/jhradec/mesto/hradecti.php Páni z Hradce] (чешск.). Novadomus.cz. Ing. Martin Musil (2013). Проверено 7 сентября 2016.

Отрывок, характеризующий Адам II из Градца

– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.