Адан, Мартин
| Мартин Адан | |
| исп. Martín Adán | |
 | |
| Имя при рождении: |
Рамон Рафаэль де ла Фуэнте Бенавидес |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
1928 – 1974 |
| Жанр: |
проза, поэзия |
| Язык произведений: |
испанский |
Марти́н Ада́н, собственно Рамон Рафаэль де ла Фуэнте Бенавидес (исп. Martín Adán, Ramón Rafael de la Fuente Benavides, 27 октября 1908, Лима — 29 января 1985, Лима) — перуанский поэт и прозаик, крупнейшая, наряду с Сесаром Вальехо, фигура в перуанской поэзии.
Содержание
Биография
Из обеспеченной семьи, с кругом и традициями которой рано порвал. Закончил Католический университет Перу (1938). Преобладающую часть жизни провёл в нищете и бесприютности, не раз попадал в дома призрения, больницы и психлечебницы (в том числе — добровольно), страдал алкоголизмом и затяжными депрессиями. Многое из им сочинённого было записано на случайных клочках бумаги, уничтожено или попросту потеряно, многое сохранено друзьями. С 1974 года больше не писал, восемь лет не выходя из депрессивного состояния. Скончался в клинике в ходе хирургической операции.
Творчество
Дебютировал автобиографическим романом «Картонный домик», который в настоящее время считается предшественником бума латиноамериканской романистики 1960-1970-х годов. Все более герметичные с годами стихи Мартина Адана сочетают авангардистскую поэтику, в которой ощутимо воздействие Йейтса, Паунда, Хайдеггера, с самыми строгими формами, например, сонетом. Они стремятся к «абсолютной поэзии» (её центральный символ — Роза) и представляют собой впечатляющий образец необарочной лирики.
Произведения
Роман
- La casa de cartón (1928, роман)
Поэзия
- La rosa de la espinela (1939)
- Travesía de extramares (1953)
- Escrito a ciegas (1961, поэма)
- La mano desasida (1964, поэма о Мачу-Пикчу)
- La piedra absoluta (1966)
- Diario de poeta (1975)
Публикации на русском языке
- [Стихотворения] / Пер. С. Гончаренко // Поэты Перу. — М.: Художественная литература, 1982. — С.126-140.
Признание
С 1970-х годов значение написанного Мартином Аданом для латиноамериканской литературы растёт. Его стихи и роман постоянно переиздаются, переведены на французский и итальянский языки. Переиздается также его университетский диплом «О барокко в Перу» (1938, опубликован в 1968 году), уникальный для ХХ века пример прозы в культеранистских традициях Гонгоры.
Интересные факты
Фигурой и творчеством Мартина Адана интересовался Аллен Гинзберг.
Напишите отзыв о статье "Адан, Мартин"
Литература
- Weller H.P. Bibliografía analítica y anotada de y sobre Martín Adán. Lima: Instituto Nacional de Cultura, 1975
- Lauer M. Los exilios interiores: una introducción a Martín Adán. Lima: Hueso Húmero Ediciones, 1983
- Alarco L.F. Tres autores: José Carlos Mariátegui, José María Arguedas, Martín Adán. Lima: Amauta, 1995
- Kinsella J. Tradición, modernidad y silencio: el mundo creativo de Martín Adán. University: Romance Monographs, 2001
- Piñeiro Mayorga A. Desventura en extramares: conciencia desgarrada en la poética de Martín Adán. Lima: Fondo Editorial, Universidad Nacional Mayor de San Marcos, 2003
- Bendezú E. César Vallejo, Martín Adán y Emilio Adolfo Westphalen. Lima: Universidad Ricardo Palma, Editorial Universitaria, 2006
Ссылки
- [www.pucp.edu.pe/biblioteca/martin_adan/mar.htm Биография, библиография, фото на сайте Католического университета Перу] (исп.)
- [www.epdlp.com/escritor.php?id=3131 Краткая биография, фрагменты поэзии и прозы] (исп.)
Отрывок, характеризующий Адан, Мартин
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
