Адапа

Адапа — в шумеро-аккадской мифологии — первый человек (возможно, прототип библейского Адама), бывший наполовину богом, сыном одного из главных шумерских богов — бога мудрости Энки. Адапа жил в городе Эриду, который был домом его отца Энки. Адапа считается одним из «семи мудрецов» Абгаллу (аккад. — Апкаллу), которые помогали Энки основывать шумерские города.

В некоторых источниках Адапу иногда называют «Адапа У-Ан», в других — идентифицируют с советником (а также священником и экзорцистом) первого царя Эриду, мифического Алулима.

Миф о потерянном бессмертии

Однажды Адапа ловил рыбу и был застигнут бурей, которая перевернула его лодку. За это Адапа проклял богиню ветра Нинлиль (по другой версии — обломал ей крылья). За это главный шумерский бог неба Ану разгневался на Адапу и призвал его к себе. Энки советует сыну идти каяться к Ану, облачившись в траурные одежды, и отказываться от предложенной на небе еды и питья, чтобы не быть отравленным.

Однако Ану не только прощает Адапу, но и великодушно предлагает ему хлеб и воду вечной жизни. Но Адапа, помня совет отца, отказывается, после чего Ану прогоняет Адапу обратно на землю. Таким образом, Адапа упустил шанс стать бессмертным. С сюжетом этого мифа во многом перекликается библейская история лишения бессмертия первого человека (Адама) и изгнания его из рая.

Ссылки

• [bspu.unibel.by/teacher/Maliugin/Ancient2/Adapa.html Миф «Адапа и Южный ветер»]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology/1435/АДАПА Адапа]

Отрывок, характеризующий Адапа

Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.