Аделунг, Фёдор Павлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Павлович Аделунг
нем. Friedrich von Adelung

Ф. П. Аделунг
Дата рождения:

25 февраля 1768(1768-02-25)

Место рождения:

Штеттин

Дата смерти:

18 (30) января 1843(1843-01-30) (74 года)

Место смерти:

Санкт-Петербург,
Российская империя

Научная сфера:

история, лингвистика

Фёдор Па́влович А́делунг (при рождении Фридрих фон Аделунг; нем. Friedrich von Adelung; 25 февраля 1768, Штеттин — 18 (30) января 1843, Санкт-Петербург) — русский, немецкий историк, философ, библиограф, член-корреспондент (1809) и почётный член (1838) Петербургской Академии наук[1].





Биография

Племянник Иоганна Кристофа Аделунга, отчасти продолжатель его научной деятельности, особенно в области языкознания.

По окончании университетского курса в Лейпциге путешествовал по Европе и в 1794 г. приехал в Петербург. С 1795—97 служил в Митаве, потом в Петербурге занимался коммерческими делами с придворным банкиром Александром Ралем, был цензором немецких книг и директором немецкого театра.

С 1803 назначен в наставники великих князей Николая и Михаила Павловичей.

В 1804 году основатель Харьковского университета Василий Каразин на благотворительные пожертвования приобрёл у Ф. П. Аделунга для только что созданного университета ценную графическую коллекцию в количестве 2477 экземпляров (в том числе 1297 гравюр и 59 акварельных рисунков, оригиналы произведений итальянских, немецких, голландских граверов XVI столетия, а также французских и английских мастеров XVI—XVIII столетий). Впоследствии на базе этого собрания в Харькове был создан Художественный музей.[2]

Составил с экономистом А. К. Шторхом положившее начало русской книжной статистике «Систематическое обозрение литературы в России в течение пятилетия с 1801 по 1806 г.» (ч. 1—2, 1810—1811).

В 1809 г. Академия наук избрала его в члены-корреспонденты, университеты Харьковский и Дерптский — в почётные члены.

С 1819 г. на службе в Коллегии иностранных дел. В 1824 г. — управляющий, а в 1825 занимает должность начальника Учебного отделения восточных языков при Министерстве иностранных дел (в дальнейшем Института восточных языков), сменив уехавшего служить на Кавказ Г. М. Влангали.

Создал при Учебном отделении музей, в который передавались рукописи, книги, а также найденные на Востоке и в Средней Азии древние и действующие монеты (в дальнейшем Румянцевский музей).

Начальником Учебного отделения он прослужил почти 18 лет и в этой должности умер в 1843. В начале 19 в. выдвинул свои соображения о причинах исторического развития языка. Сформулировал критерии различия в степенях языкового родства, предполагающие сравнения их грамматических структур.

Библиография

Источниковедение истории России

Список его произведений обширен и разнообразен; писал он на немецком языке по русской археологии и обзору сказаний иностранцев о древней России, введя в широкий научный оборот, в частности, сочинение Сигизмунда Герберштейна и других авторов:

  • Siegmund Freiherr von Herberstein (St. Petersburg 1818)
  • August Freiherr von Meyerberg und seine Reisen in Rußland (St. Petersburg 1827)
  • Библиография иностранных карт России с 1306 по 1699 годы
  • Kritisch-literarische Übersicht der Reisenden in Rußland bis 1700 (сводный труд, St. Petersburg 1846, 2 Bände; русский перевод: [new.runivers.ru/lib/book3303/16773/ «Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. и их сочинений»] ч. 1—2, М., 1864), изданная после смерти автора, была удостоена полной Демидовской премии, причем обычную в этих случаях рецензию писал натуралист академик К. М. Бэр.

Другое

Помимо трудов по истории, Ф. П. Аделунгу принадлежат:

  • Bibliotheca sanscrita (2. Aufl., St. Petersburg 1837), получившая всеевропейскую известность библиография санскритского языка
  • Übersicht aller bekannten Sprachen und ihrer Dialekte (St. Petersburg 1820).

Семья

Напишите отзыв о статье "Аделунг, Фёдор Павлович"

Примечания

  1. [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49297.ln-ru Профиль Федора Павловича (Фридриха) фон Аделунга] на официальном сайте РАН
  2. [www.wiedergeburt.kh.ua/history.html Книга Дома Нюрнберга Жизнь и деятельность немцев в Харькове (XIX-начало XX столетия)]

У Федора Павловича не было дочери. Указанная дочь Герингер, Мария Фёдоровна - камерфрау Александры Федоровны была его ВНУЧКОЙ!

Ссылки


Отрывок, характеризующий Аделунг, Фёдор Павлович

Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.