Аджиахурское сражение
| Аджиахурское сражение | |||
| Основной конфликт: Кавказская война 1817—1864 гг. | |||
 Карта Дагестана в эпоху Ермолова 1818-1826 г. | |||
| Дата |
3-5 июня 1839 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Урочище Аджиахур, Кубинский уезд | ||
| Итог |
Победа русской армии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Аджиахурское сражение — военное столкновение между горцами Самурской долины и корпусом русских войск в урочище Аджиахур с 3 по 5 июня 1839 года. Конечный эпизод Кубинского восстания.
Содержание
Предпосылки сражения
После поражения восставших в пределах Кубинской провинции царская военная администрация предъявила самурским вольным обществам обвинения в подстрекательстве соседних областей к восстанию против российской власти. Для усмирения самурцев было решено предпринять поход с целью установления российской власти в пределах Самурской долины. В Джарской области был сформирован отряд из 4-х батальонов и 250 милиционеров при 4-х горных единорогах. Под командованием генерал-майора Севарсемидзе к 10 мая отряд собрался у аула Мухах, находящегося в верховьях Самура.Однако горцы укрепились у села Микрах и поджидали противника. Из-за недостаточности сил они отправили к генералу Фезе депутатов с мирными предложениями. Командир корпуса предписал генералу Фезе предложить рутульцам, ахтынцам, алтыпаринцам и жителям других обществ Самура следующие условия для заключения мирного соглашения:
- Принять к себе правителями или наибами преданных царю людей;
- Платить дань в востребованных приставленным наибом размерах;
- Жители должны направить в Тифлис депутатов для изъявления покорности царю;
- Предложить жителям дать для службы в милиции несколько всадников;
- Согласно ранее данному обещанию, выдать «одного из зачинщиков бывшего в Кубинской провинции возмущения»
Горцы не согласились с выдвинутыми требованиями, переговоры не дали особых результатов, и поход в Самурскую долину всё же был осуществлён.[1]
Ход боевых действий
В конце мая корпус генерала Фезе, насчитывавший 11,5 батальонов регулярных войск, 22 орудия и тысячу милиционеров[2], двинулся от села Хазра к Каракюре. 29 мая, с рассветом, кавалерия под командованием подполковника Альбрандта заняла оставленное горцами село Зухуль и сожгла его. 30 мая в 2 часа дня войска перешли в наступление. По пути следования произошли столкновения с горцами у села Хулух и у реки Тагирджал. Горцы отступили к Аджиахурским высотам.
3 июня царские войска пришли в урочище Аджиахур, где дорога превращалась в узкую тропинку. Горцами там были построены несколько линий окопов и завалов. Правым флангом позиция горцев уходила к горе Острая, а левым флангом к реке Самур. Дубровин так писал о позициях горцев:
По всему гребню гор были устроены неприятелем большие завалы из камней с тем, чтобы скатывать их при наступлении атакующих по единственной пешеходной тропе, могущей только с большим затруднением служить для движения вьюков. За завалами засело до 6000 человек лезгин, готовых к упорному сопротивлению.
Генерал Фези немедленно приступил к штурму позиций горцев. Для занятия завалов Головин выделил тифлисцев и мингрельцев численностью в батальон. Помогая друг другу, солдаты забрались на вершину, подошли к завалам на расстоянии ста шагов, крикнули «Ура» и прилегли на землю. В тот же миг над их головами просвистел ружейный залп. Разведка боем оказалась успешной, позиции горцев были обнаружены, и заработала артиллерия. Началась схватка. Бой шёл с переменным успехом. К полудню к горцам присоединился отряд общей численностью в 4 000 человек во главе с Агабеком Рутульским и Шейх-муллой Ахтынским. 3 и 4 июня шли ожесточённые бои, а 5 числа к начальнику русского отряда явились представители горцев с письмом о покорности. Однако, в этот момент к горцам поступило подкрепление. Их число уже дошло до 7000 человек и они, охваченные надеждой победить русских, снова пошли в атаку. К 7 июня русским удалось пробиться в ущелье, где оборонялись горцы. После этого из-за бессмысленности сопротивления они снова прислали своих представителей с изъявлением покорности. Горцы «дали клятвенное заверение в том, что все 4 общества будут исполнять требования правительства и повиноваться назначенному наибу». После этого они попросили разрешение убрать своих убитых односельчан для погребения их дома. Это им было позволено.
Генерал Фези подробно доложил Головину об этом событии. Отметил особо храбрость солдат кн. Варшавского полка и то, что пленных горцев у них не осталось, так как горцы «рубились до последней капли крови».
Итог
По итогам сражения в урочище Аджиахур русские войска одержали над горскими ополчениями тактическую победу, сделав их сопротивление бессмысленным. Отряды ополченцев вскоре расформировались. По приказу Головина в Аджиахурской теснине приступили к строительству укрепления, названного в честь подвига егерей Тифлисского полка Тифлисским. 2 июня в лагерь прибыл майор Корганов с несколькими старшинами от Ахтынского общества. Они просили командира корпуса двинуться прямо на их селение.[1]
Последствия
5 июня генерал Головин двинул отряды к селу Ахты. К вечеру отряд добрался до Ахтов, селение было занято. В полдень 6 июня в расположение Головина прибыл Илисуйский султан Даниял-бек и доложил ему о занятии и приведении им в покорность Рутула. 7 июня было выбрано место для строительства Ахтынского укрепления, которое позволяло обстреливать селение Ахты, оба ущелья и мост на реке Самур, который намечалось защищать особыми блокгаузами. Непосредственно к строительству крепости приступили 11 июня. 10 июня приступили к трассировке укрепления при селении Ахты под руководством инж.-полк. Баумера. Была окончена и дорога от села Каракюре в Ахты. Сообщение Кубинской провинции через теснины Самура было открыто и артиллерия свободно могла следовать до селения Ахты.[1]
Описание Аджиахурского урочища
А. Юров так описывает урочище Аджиахур:
От снежной вершины Шах-Дага тянется к северу значительный хребет, под названием Куш-Даг. Восточная часть хребта, склоняющаяся к селениям Судур, Кюхур и Тагерд-жаль, доступна только для пешеходов. Северная сторона оканчивается отвесною скалою, которая на большое расстояние составляет как бы огромную стену, возвышающаяся до 200 саженец. От этой стены к Самуру, между с Цухуль и Кара-Кюра, тянется, в виде контр-форсов, несколько отрогов, ближайший из них к с Кара-Кюра омывается Самуром и круто понижается к нему на протяжении 3-х или 4-х верст. Этот исполинский вал, известный под названием ур.Аджиахур, возвышающийся над руслом реки на 600 сажень и, по крутизне и глубине оврага почти недоступный...[1]
Напишите отзыв о статье "Аджиахурское сражение"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Аджиахурское сражение
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
