Аджия, Божидар

Божидар Аджия
серб. Божидар Аџија
Род деятельности:	политик, публицист
Дата рождения:	24 декабря 1890(1890-12-24)
Место рождения:	Дрниш, Австро-Венгрия
Дата смерти:	9 июля 1941(1941-07-09) (50 лет)
Место смерти:	Загреб, Независимое государство Хорватия
Мать:	Елена Дерета
Награды и премии:

Божидар Аджия (серб. Божидар Аџија; 24 декабря 1890, Дрниш, Австро-Венгрия, — 9 июля 1941, Загреб, Хорватия) — югославский левый политический деятель и публицист.

Биография

Отцом Аджии был хорват, а мать — сербка (Елена Дерета).

Учился в Праге, где получил степень кандидата права. Участвовал в Первой мировой войне. После её окончания вернулся в Дрниш и был избран в Народное вече СХС.

Работал редактором газеты «Слобода» и редактором отдела социальной политики газеты «Земальске владе». В своей деятельности уделял особое внимание объединению рабочих в профсоюзы, защите их прав и повышению качества образования. В 1926-27 годах издавал альманах «Радничке читаонице и библиотеке». В 1935 году вступил в Коммунистическую партию Югославии и был избран председателем Союза трудового народа.

Совместно с Огненом Прицей редактировал журналы: «Знаност и живот», «Култура», «Израз», «Кньижевни савременик» и «Наше новине».

Неизменно выступая за улучшение положения рабочих, активно сотрудничал в загребской газете «Радничка комора». Одним из первых предупреждал об опасности фашизма и боролся против ортодоксального коммунизма. Автор многочисленных книг и статей по вопросам философии, политики, экономики и общества.

В ночь с 30 на 31 марта 1941 года был арестован и заключен в лагерь Керестинац. 9 июля того же года расстрелян усташами вместе с Отокаром Кершовани, Огненом Прицей и ещё 7 коммунистами.

26 июля 1945 года Аджии было посмертно присвоено звание Народного героя Югославии.

Сочинения

• «Капитализм и социализм»
• «Международная организация труда»
• «От Платона до Маркса»
• «Статьи и дискуссии»

Литература

• Народни хероји Југославије. — Београд: Младост, 1975.

Отрывок, характеризующий Аджия, Божидар

На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.