Адикаевский, Василий Васильевич

Василий Васильевич Адикаевский
Дата рождения:	16 марта 1878(1878-03-16)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	29 февраля 1940(1940-02-29) (61 год)
Место смерти:	Ленинград
Род деятельности:	поэт, журналист
Язык произведений:	русский

Васи́лий Васи́льевич Адикае́вский (16 (28) марта 1878, Санкт-Петербург — 29 февраля 1940, Ленинград) — русский журналист и поэт-сатирик.

Биография

Учился в Петербургском Училище правоведения (1892—1895; не окончил) и гимназии Я. Г. Гуревича. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1903). Служил в Горном департаменте (1905—1917). После революции работал юрисконсультом, занимался усовершенствованием акустичических приборов.

Литературная деятельность

Дебютировал в печати стихотворением «Песнь блуждающих огней» в иллюстрированном приложении к «Новому времени» (1902). Во время революции 1905—1907 годов публиковал фельетоны, эпиграммы, сатирические стихотворения в периодических изданиях Москвы и Петербурга (журналы «Стрекоза», «Спрут», «Маляр», «Пчела», газеты «Молодая жизнь», Свободные мысли", «Новости дня»). Издал под названием «От мрака к свету» поэму А. К. Толстого «История государства Российского» с собственным стилизованным продолжением до событий 1905 года (Санкт-Петербург, 1906). Иногда публиковался под псевдонимом Б. Вилли.

Участвовал в журналах «Сатирикон» (1908), «Будильник» и «Солнце России» (1910). В 1911—1912 был редактором еженедельного иллюстрированного журнала «Жизнь и суд». К участию в журнале привлёк как известных юристов, так и писателей (А. И. Куприн, Александр Грин, В. В. Воинов, В. А. Ашкинази, Евгений Венский и другие).

После 1917 отошёл от литературной деятельности.

Литература

• Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 1: А — Г. Москва: Большая Российская энциклопедия, 1992. С. 25.
• Стихотворная сатира первой русской революции (1905—1907).—Л., 1985. С. 107, 503

Отрывок, характеризующий Адикаевский, Василий Васильевич

– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.