Адлер, Фридрих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фридрих Адлер
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Фри́дрих А́длер (нем. Friedrich Adler; 9 июля 1879, Вена — 2 января 1960, Цюрих) — австрийский социалистический политик и революционер, представитель австромарксизма. Наиболее известен как убийца министр-президента Австрии графа Карла фон Штюргка в 1916 году.





Биография

Фридрих Адлер родился в семье австрийского социал-демократического политика Виктора Адлера и его супруги Эммы Браун.

Изучал математику и естественные науки в Цюрихе. Там вступил в Социал-демократическую партию Швейцарии, с 1897 года стал членом ассоциации австрийских социал-демократов, а с 1907 года — Социал-демократической партии Австрии. Был приват-доцентом на кафедре теоретической физики. Товарищ Альберта Эйнштейна по Цюрихской политехнике и впоследствии оппонент его теории относительности. Но в 1909 году, выбранный заведовать кафедрой физики в Пражском университете и узнав, что на кафедру претендовал его не имевший специального образования и дискриминируемый из-за этнического происхождения инженер Эйнштейн, отказался от этой должности и просил выбрать именно Альберта Эйнштейна (в письме отцу Адлер писал, что тот «не умеет выстраивать правильные отношения с людьми», но гений и заслужил это место).

Находился под влиянием позитивистских теорий Эрнста Маха и Рихарда Авенариуса А. С. Мартынов вспоминал, что Адлер был махистом[1]. В своём труде «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин критикует сочинение «наивного приват-доцента» Фридриха Адлера «Открытие элементов мира» в числе прочих, пытавшихся «дополнить марксизм махизмом».

С 1910 года Адлер редактировал швейцарскую газету «Volksrecht» («Право народа»). В 1911 году полностью прекратил заниматься наукой и переключился на политику, посвятив себя профсоюзной и партийной работе. Вернувшись в Вену, вступил в секретариат партии, наряду с Отто Бауэром стал соредактором её теоретического ежемесячника «Der Kampf» («Борьба») и приступил к изданию еженедельного агитационного листка «Das Volk» («Народ»).

Выдвинулся в лидеры левого крыла австрийской СДП и яростно выступал против Первой мировой войны вразрез с официальной линией социал-демократов. Накануне войны, намереваясь её предотвратить в соответствии с предвоенными решениями Второго интернационала, был занят подготовкой международного социалистического конгресса. Когда война всё же началась, Фридрих Адлер резко осудил руководство социал-демократов как контрреволюционное, считая, что оно «предало классовые интересы пролетариата» и превратило СДП в мелкобуржуазную и националистическую партию «социал-патриотов». Автор «Манифеста австрийских интернационалистов», опубликованного вскоре после Циммервальдской конференции.

В своей борьбе против военной политики Австро-Венгрии Фридрих Адлер пошёл на крайность и 21 октября 1916 года в ресторане венской гостиницы «Meissl & Schadn» («Майссл унд Шадн») он застрелил тогдашнего министра-президента Австро-Венгрии, крайне консервативного графа Карла фон Штюргка и убил его. Адлер дождался, когда Штюргк сядет за столик, достал револьвер и произвел 3 или 4 выстрела в голову главы правительства. После этого он выкрикнул «Долой абсолютизм, мы хотим мира!» Марксистские партии не одобряли актов индивидуального террора; печатные органы его собвтенной СДП осудили это политическое убийство. Сам Адлер в мае 1917 года был приговорён к смертной казни, позже приговор был заменён на 18 лет заключения.

После революции 1918 года Адлер был освобождён и стал играть важную роль как лидер рабочих советов (председатель Всеавстрийского совета рабочих депутатов) и член Национального совета Австрии. Более того, поскольку после распада империи и потери неавстрийских территорий с многочисленным крестьянством новое руководство СДП во главе с Бауэром сочло ненужными дальнейшие компромиссы с «мелкобуржуазными слоями», официальная партийная линия стала соответствовать позициям Адлера во время войны, а он сам уже воспринимался как герой. Новосозданная Коммунистическая партия Австрии надеялась заполучить в качестве перспективного члена Фрица Адлера, широко известного как революционный марксист, но он остался в рядах социал-демократов. К тому же, Адлер стал умерять свои взгляды и критически отзывался о большевизме; перед Лениным он ходатайствовал об освобождении меньшевиков из тюрем.

Адлер был одним из лидеров «Двухсполовинного», или Венского, интернационала (1921—1923), а затем Социалистического рабочего интернационала, в котором более 15 лет занимал пост секретаря исполкома (1923—1940), вначале вместе с Томом Шоу, а затем самостоятельно. Отвергая любые попытки поглощения СРИ Коминтерном, вёл борьбу против фашизма и за единство рабочего движения на антифашистской платформе. Чтобы помочь Адлеру избежать обвинений в сотрудничестве с коммунизмом, Советский Союз решил финансово поддержать Фридриха Адлера и СРИ не прямой дотацией, а покупкой рукописей Карла Маркса и Фридриха Энгельса.[2]

В 1940 году с началом Второй мировой войны переехал в США. После войны в 1946 году вернулся в Европу в Цюрих, прекратил политическую деятельность и занимался изданием переписки своего отца с Августом Бебелем и Карлом Каутским. Адлер умер 2 января 1960 года в Цюрихе.

Лев Троцкий так описывал Фридриха Адлера («доктора Фрица», как его называли в партийных кругах):

«Довольно высокого роста, худой, слегка сутуловатый, с благородным лбом, на который падают вьющиеся светлые волосы, и с отпечатком постоянной задумчивости на лице, Фриц стоял всегда особняком в среде довольно многочисленной в Вене партийной интеллигенции, столь склонной к острословию и дешевым анекдотам»[3].

Названия в честь Адлера

В 1918 году в честь Адлера одна из улиц в Москве была переименована в улицу Фридриха Адлера. Поначалу в ряде городов стали появляться улицы его имени, но после его неприятия коммунистической идеологии, улицы начали переименовывать. Хотя после выхода из тюрьмы Адлер активно выступал против коммунистической идеологии вообще и коммунистического режима в России в частности, улица Фридриха Адлера в Москве существовала до 1931 года, когда она была переименована в улицу Красина.

В 1918—1921 годах имя Фридриха Адлера носил Большой проспект Васильевского острова Петрограда.

В 1918—1935 годах современная улица Пионеров в Курске называлась улица Фридриха Адлера. В 1919—1926 годах в Пензе это же название носила будущая улица Калинина.

См. также

Напишите отзыв о статье "Адлер, Фридрих"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/79300/Мартынов Мартынов-Пикер, Александр Самойлович]
  2. Рой Медведев, Жорес Медведев. Неизвестный Сталин.
  3. Троцкий Л. [www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotm161.htm Виктор и Фридрих Адлер]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Адлер, Фридрих

– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.