Административная реформа Юстиниана I

Административная реформа Юстиниана I, направленная на унификацию и повышение эффективности государственного управления Византийской империи была проведена под руководством и непосредственном участии императора Юстиниана I в 535—538 годах.

Центральное управление

Истоки центрального правительственного аппарата Византийской империи историки обнаруживают в группе специальных чиновников-комитов, сопровождавших императора в его перемещениях по империи. До смерти императора Феодосия I (379—395) император часто возглавлял полевую армию и лат. comitatus следовал за ним, что можно проследить по указаниям в законодательных актах. После 395 года императоры Восточной империи практически постоянно находились в Константинополе, не удаляясь от него далее, чем до ближайших провинций. Со времён императора Константина Великого (306—337) в comitatus входили управители императорского хозяйства (лат. sacrum cubiculum) со штатом прислуживающих евнухов-кубикуляриев и силенциариев, стражников-схолариев и секретарей-нотариев, чиновники в звании комитов и квесторов. В эту группу также входил один из префектов претория и два военных магистра (конницы и пехоты) со своими офисами.

Провинциальное управление

От Диоклетиана до Юстиниана

Изменения в системе управления провинциями, сделанные Юстинианом, занимают место между реформами императора Диоклетиана (284—305) и созданием фемной системы в VII веке. Заложенная Диоклетианом и развитая Константином Великим (306—337) структура власти основывалась на трёх принципах: отделении военного управления от гражданского, иерархической структуре (префект претория — губернатор — викарий) и тенденции к разделению крупных провинций на более мелкие. В противоположность этому, фемная система предполагала объединение власти в укрупнённых провинциях в руках одного лица, напрямую подчинённого центральному правительству. Хотя при Юстиниане сложившаяся в IV—V веках система не была решительно отменена, принципы Диоклетиана и Константина последовательно нарушались.

Сложившаяся к началу правления Юстиниана система государственного управления была причиной недовольства населения империи, приводя мятежам и восстаниям.

Ход реформы

8-я новелла

15 апреля 535 года вышла 8-я новелла, в которой император откровенно разоблачал пороки сложившейся системы, когда благодаря т. н. суффрагиальной системе, когда получение должности сопровождалось внесением некоторой суммы, называемой лат. suffragium замещения должностей сребролюбием оказались заражены все должностные лица. Согласно «Тайной истории», продажей должностей занимался и сам Юстиниан и предшествующие ему императоры. Их примеру следовали чиновники всех уровней, а должности доставались тем, кто был готов заплатить за них больше. В конечном счёте, вся тяжесть этих расходов падала на население, которое должно было, помимо законных государственных налогов, платить и разного рода незаконные, но принудительные поборы.

В этой своей новелле, император запрещает суффрагий, восстановив старый обычай, по которому новоназначенные правители обязывались вносить только сумму, строго определённую для каждой должности, в пользу учреждений, причастных к их назначению. Также было произведено разделение всех, кроме нескольких спектабильных, провинций на две категории: консульские и президальные. Плата за должности в консульских провинциях была выше.

В числе других мер, сформулированных в новелле, стало изменение административного управления в некоторых провинциях. Были упразднены Понтийские и азийские викариаты. За азийским викарием осталось только правление Фригией с титулом комита. Аналогичное изменение произошло с понтийским викарием, которому осталось военное и гражданское управление Галатией. Аналогичным образом были ограничены полномочия комита Востока. Представителям военной и гражданской администрации запрещалось иметь заместителей.

Эти мероприятия были направлены против строгого иерархизма, способствовавшего процветанию суффрагиальной системы, когда префекты покупали должности у императора, викарии у префектов, правители провинций у викариев, а правители провинций продавали должности своих заместителей. Таким образом, эта система стала на одну ступень короче.

Полномочия начальников провинций были расширены, а им самим был присвоен ранг лат. spectabilis, что дало им некоторую независимость от префектов. Таким образом, был отменён действовавший со времён Диоклетиана принцип, согласно которому происходило дробление империи на мелкие единицы с отделением гражданской власти от военной.

Провинциальные новеллы

Вслед за 8-й новеллой был обнародован ряд других новелл по реорганизации провинций. Была восстановлена в прежнем виде Пафлагония, от которой была отделена Гонориада. Были объединены ранее разделённые на две части провинции Каппадокия и Понт.

За немногочисленными исключениями законы, относящиеся к этой реформе, дошли до нас полностью в том виде, как они были опубликованы. Большинство из них включает преамбулу, в которой приводятся разнообразные исторические сведения о провинциях, зачастую не очень точные. Зачастую эти предисловия, производящие обоснования с отсылками к славному римскому прошлому, являлись орудиями пропаганды.

Авторство данных новелл точно неизвестно. Можно предположить, что формальное составление законов принадлежало Трибониану, тогда как многие конкретные меры были предложены Иоанном Каппадокийским. Несомненно, что автором концепции всей реформы был сам Юстиниан.

Законодательные акты

Первые новеллы, относящиеся к административной реформе, вышли в начале 535 года, а затем выходили небольшими группами в течение двух последующих лет.

Провинция	Документ	Дата
Писидия	Новелла 24	18 мая 535 года
Ликаония	Новелла 25	18 мая 535 года
Фракия	Новелла 26	18 мая 535 года
Исаврия	Новелла 27	18 мая 535 года
Еленопонт	Новелла 28	16 июля 535 года
Пафлагония	Новелла 29	16 июля 535 года
Каппадокия	Новелла 30	18 марта 536 года
Армения	Новелла 31	18 марта 536 года
Кария, Кипр, Киклады, Мизия, Скифия	Новелла 41	18 мая 536 года
Аравия	Новелла 102	27 мая 536 года
Финикия	Эдикт 4	27 мая 536 года
Палестина	Новелла 102	июнь 536 года
Египет	Эдикт 13	538 год

Литература

Исследования

на английском языке

• Bury J. B. History of the Later Roman Empire from Arcadius to Irene. — 1889. — Т. II.
• Jones A. H. M. The Later Roman Empire 284-602. — 1964. — Т. I.
• Haldon J. F. Economy and Administration: How Did the Empire Work? // The Cambridge Companion to the Age of Justinian. — 2005. — P. 28-59.</span>
• Kelly Ch. Ruling the Later Roman Empire. — 2004. — 341 p. — ISBN 0-674-01564-9.</span>
• Maas M. Roman History and Christian Ideology in Justinianic Reform Legislation (англ.) // Dumbarton Oaks Papers. — Dumbarton Oaks, 1986. — Vol. 40. — P. 17-31.
• Maas M. John Lydus and the Roman Past. — Routledge, 1992. — 201 p. — ISBN 0-203-97552-9.</span>
• Moorhead J. Justinian. — Longman, 1994. — 202 p. — (The Medieval World). — ISBN 0 582 06304 3.

на русском языке

• Адонц Н. Г. [hayk.su/books/73-armenian-history.html Армения в эпоху Юстиниана]. — 2 изд. — Ереван: Изд-во Ереванского Университета, 1971. — 526 с.

Отрывок, характеризующий Административная реформа Юстиниана I

– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.