Административное деление Таджикистана
Административно-территориальное деление Таджикистана — определяется Конституционным Законом Республики Таджикистан от 4 ноября 1995 года № 101 «О порядке решения вопросов административно-территориального устройства Республики Таджикистан»[1].
Согласно этому закону, административно-территориальными единицами и населенными пунктами Республики Таджикистан являются:
- Горно-Бадахшанская автономная область (тадж. Вилояти Мухтори Кӯҳистони Бадахшон);
- область (тадж. вилоят);
Районы подразделяются на сельские и городские, которые могут находиться в республиканском, областном либо городском подчинении.
Населённые пункты Республики Таджикистан подразделяются на городские и сельские поселения.
К городским поселениям относятся города и поселки, а к сельским — села, независимо от их административной подчиненности.
Города могут быть республиканского, областного и районного значения.
В настоящее время Республика Таджикистан состоит из Горно-Бадахшанской автономной области, Согдийской и Хатлонской областей, 18 городов, 62 районов (включая 13 районов республиканского подчинения), 55 поселков и 368 сельских джамоатов[2].
№ | Русское название | Таджикское название | Число районов | Административный центр | Население, 01.01.2015[3] чел. |
Территория, км² |
Плотность, чел./км² |
---|---|---|---|---|---|---|---|
1 | Душанбе | Душанбе | 4 | 788 700 | 100 | 7887,00 | |
2 | Горно-Бадахшанская автономная область | Вилояти Мухтори Кӯҳистони Бадахшон | 7 | Хорог | 214 300 | 64 200 | 3,30 |
3 | Согдийская область | Вилояти Суғд | 14 | Худжанд | 2 455 500 | 25 400 | 94,70 |
4 | Хатлонская область | Вилояти Хатлон | 24 | Курган-Тюбе | 2 971 500 | 24 800 | 120,80 |
5 | Районы республиканского подчинения | Ноҳияҳои тобеи ҷумҳурӣ | 13 | Душанбе | 1 922 000 | 28 600 | 67,20 |
Всего | 62 | 8 352 000 | 143 100 | 58,60 |
Содержание
Районы Таджикистана
История
Древний период
Самое раннее упоминание о территориальных единицах земель, населённых предками таджиков сохранилось в «Авесте». Так, страна называлась «дахью» (авест. «dahyu-», тадж. деҳа) и состояла из нескольких областей — «гава» (авест. «gava-»), которые объединяли несколько сельских общин — «вис» (авест. «wīs-»). Вместе с тем, «дахью» было понятием прежде всего территориальным, географическим, нередко указывавшим и на значительную этническую общность, но ещё не самая административная единица в составе сложившегося государства. Во главе «дахью» стоял «дахьюпати» (авест. «dahyu-pati-»), «гава» управлялась «гавапати» (авест. «gava-pati-»), «вис» — «виспати» (авест. «wīs-pati-»)[4].
В более поздние времена территория современного Таджикистана входила в состав Ахеменидской империи. Вся Ахеменидская держава была разделена на военно-податные округа — сатрапии (др.-перс. xšaθra — царство; перс. شهر, тадж. шаҳр), которые управлялись наместниками — сатрапами (др.-перс. xšaθrapāvan — хранитель царства; пехл. šatrap, новоперс. شهربان, тадж. шаҳрбон). При Дарии I, согласно сообщению Геродота, было 20 сатрапий[5]. Территория современного Таджикистана входила в XIX сатрапию.
Александр Макендонский, покорив Ахеменидскую империю, в целом сохранил эту систему, однако объединил Согдиану и Бактрию в одну сатрапию. Позже эта сатрапия была преобразована Диодотом в Греко-бактрийское царство. Деление на сатрапии сохранялось в государстве Селевкидов (где глава сатрапии назывался однако стратегом), Парфянском царстве, Кушанском царстве, империи Сасанидов.
Исламский период
Государство Саманидов
Государство Саманидов включало в себя две крупные области: Мавераннахр и Хорасан. К Мавераннахру относились все территории, расположенные к северу от Амударьи. Среди них ведущими в экономическом, культурном и политическом отношении были Бухара, Самаркандский Согд, Уструшана, Чач, Илак, Фергана, Кеш, Насаф. К Саманидскому государству в той или иной степени принадлежали и области в бассейне верхнего течения и притоков Амударьи — Чаганиян, Хутталь, Кубадиян, Ахарун, Шуман, Вашгирд, Рашт, Кумед, Бадахшан, Курран, Шикинан, Вахан, Рушан, то есть области на территории современного Центрального, Южного и Восточного Таджикистана и Северо-Восточного Афганистана. Области (перс. ولایت — вилайат) делились на рустаки (перс. روستاق — округа), те в свою очередь — на города и деревни[6].
Бухарский эмират
В административном отношении Бухарский эмират, куда входила территория современного Таджикистана, в начале XX в. делился на 23 бекства (перс. بیکیﮔرى) и 9 туманов (монг. تومان).
До последней четверти XIX в. Каратегин и Дарваз были независимыми шахствами, управлявшимися местными правителями — шахами (перс. ﺷﺎه). В Каратегине в рассматриваемый период насчитывалось пять амлякдарств (перс. املاک داری), в Дарвазе — семь. Аннексировав Каратегин и Дарваз, Бухарский эмират преобразовал их в бекства (перс. بیکیﮔرى), которые управлялись назначенными Бухарой чиновниками — беками (тюрк. بیک). Бекам, в свою очередь подчинялись диванбеги (тюрк. دیوان بیگی), ясаулбаши (тюрк. یساولباشی), курбаши (тюрк. قورباشی), кази (араб. قاضی) и раис (араб. رئیس).
Каждое бекство делилось на несколько мелких административных единиц — амляк (араб. املاک) и мирхазар (перс. میرهزار), во главе которых стояли соответственно амлякдары (перс. املاک دار) и мирхазары (перс. میرهزار). Низшим чином сельской администрации являлся арбаб (араб. ارباب — староста), обычно один на каждую деревню.
На Западном Памире имелось четыре шахства. Каждое шахство делилось на административные единицы, называвшиеся сада (перс. صده — сотня) или панджа (перс. پنجه — пятерка). Шугнан и Рушан делились на шесть сада каждый. Во главе каждой сада или панджа стоял аксакал (тюрк. آقسقال — старейшина), а в более мелких административных единицах — арбаб или мирдех (перс. میرده)[7].
Советский период
В 1917 году территория современного Таджикистана входила в состав Бухарского эмирата, Самаркандской и Ферганской областей Туркестанского генерал-губернаторства Российской империи. В 1918 году в составе РСФСР была образована Туркестанская Советская Федеративная Республика с центром в Ташкенте, куда вошли северная и восточная части Таджикистана. В 1920 году Туркестанская СФР преобразована в Туркестанскую АССР. 2 сентября 1920 года Бухарский эмират был ликвидирован, а на его территории была провозглашена Бухарская Народная Советская Республика, в состав которой входили центральная, южная и юго-восточная части Таджикистана.
12 июня 1924 года было принято постановление Центрального Комитета Российской коммунистической партии (большевиков) о национальном размежевании республик Средней Азии. В сентябре 1924 года Чрезвычайная сессия ЦИК Туркестанской АССР приняла постановление о национально-государственном размежевании и образовании Туркменской ССР, Узбекской ССР входящей в её состав Таджикской Автономной Области.
БНСР решением V Всебухарского курултая Советов от 19 сентября 1924 года была переименована в Бухарскую Социалистическую Советскую Республику. 14 октября 1924 года сессия Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) утвердила постановление ЦИК Автономной Туркестанской ССР с изменением — предоставить таджикам право образовать Таджикскую Автономную ССР, а не автономную область.
27 октября 1924 год Бухарская Социалистическая Советская Республика в результате национально-государственного размежевания советских республик Средней Азии а была ликвидирована; её территория вошла в состав вновь образованных Туркменской ССР, Узбекской ССР и входящей в её состав Таджикской АССР.
Таджикская АССР была образована 14 октября 1924 года. 5 ноября 1924 года Таджикская национальная комиссия по национально-государственному размежеванию советских республик Средней Азии обратилась в Политбюро ЦК РКП(б) с просьбой об образовании на Памире автономной области и о присоединении её к Таджикской АССР. Возможно, именно этот факт и стал главной причиной образования вместо ранее намеченной Таджикской автономной области Автономной Республики, поскольку две автономные области не могли войти в одно и то же автономное образование[8].
27 ноября 1924 года вторая сессия ЦИК СССР утвердила решение об образовании Автономной Таджикской ССР в составе Узбекской ССР. В состав Таджикской АССР вошли 12 волостей Самаркандского и Ходжентского уездов Самаркандской области (без Самарканда и Ходжента) Туркестанской АССР и почти вся восточная часть Бухарской ССР (с Гармской, Гиссарской, Кулябской, Курган-Тюбинской и Сары-Ассийской волостями).
По решению ЦИК Союза ССР от 2 января 1925 года в составе Таджикской АССР была образована Автономная Горно-Бадахшанская область с центром в Хороге[9].
15 марта 1925 года на торжественном митинге в кишлаке Душанбе была провозглашена «Декларация об образовании свободного автономного Таджикистана».
С 1 по 12 декабря 1926 года в Душанбе состоялся I Учредительный съезд Советов Таджикской АССР, который 1 декабря 1926 года принял Декларацию об образовании Таджикской АССР и вхождении её в состав Узбекской ССР.
В состав Таджикской АССР входили одна автономная и 6 административных областей — тадж. вилоят:
- Ура-Тюбинский вилоят — на севере.
- Пенджикентский вилоят — на северо-западе.
- Душанбинский вилоят — в центре (позднее переименован в Гиссарский вилоят).
- Гармский вилоят — в центральной части.
- Курган-Тюбинский вилоят — на юго-западе.
- Кулябский вилоят — на юго-востоке.
- Автономная Горно-Бадахшанская область — на востоке.
В 1929 году Душанбе был переименован в Сталинабад, а в середине того же года все области были преобразованы в округа.
10 мая 1929 года, решением III съезда Советов Узбекской ССР Ходжентский округ был передан в состав Таджикской АССР (фактическая передача была завершена в октябре 1929 года).
12 июня 1929 года ЦИК СССР своим постановлением преобразовал Таджикскую АССР в Таджикскую ССР. 16 октября 1929 года Таджикская АССР была преобразована в Таджикскую ССР, 5 декабря 1929 года непосредственно вошла в СССР.
В 1938 году на территории Таджикской ССР были образованы Гармский, Кулябский и Ленинабадский округа. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 октября 1939 года территория Таджикской ССР (за исключением АГБО) была разделена на 4 области:
- Ленинабадская — на севере, на территории бывших Ура-Тюбинской и Панджикандской областей и Ходжентского округа.
- Сталинабадская — на юго-западе, на территории бывших Душанбинской и Курган-Тюбинской областей.
- Кулябская — на юге.
- Гармская — в центре.
В декабре 1941 года АГБО была переименована в Горно-Бадахшанскую автономную область — ГБАО. 7 января 1944 года из частей Сталинабадской и Кулябской областей была воссоздана Курган-Тюбинская область. 19 января 1945 года из южных районов Ленинабадской области была создана Ура-Тюбинская область. Однако, 27 января 1947 года обе области упразднили, их районы включили в состав Сталинабадской, Кулябской и Ленинабадской областей соответственно. 10 апреля 1951 года Сталинабадская область была упразднена, её административные районы перешли в прямое республиканское подчинение. Тогда же центр Гармской области был переведен из пгт Гарм в город (ныне также пгт) Навабад.
В 1955—1962 гг. областное деление Таджикской ССР (за исключением ГБАО) было ликвидировано: 24 августа 1955 года упразднили Кулябскую и Гармскую области, 28 марта 1962 года — Ленинабадскую область. При этом к ГБАО отошёл Калаи-Хумбский район бывшей Гармской области[10]. Административные районы упраздненных областей перешли в прямое республиканское подчинение. В 1961 году столице Таджикистана было возвращено её историческое название — Душанбе.
Вторично области в Таджикистане образовались в 1970-х годах: 23 декабря 1970 года была восстановлена в прежних границах Ленинабадская область, 29 декабря 1973 года — Кулябская, в апреле 1977 года — Курган-Тюбинская. До полного воссоздания прежней сетки АТД 1944—1947 гг. не хватало реставрации Гармской и Сталинабадской областей, что, кстати, планировалось.
В 1987 году Таджикская ССР делилась на 1 АО, 3 области, 8 районов республиканского подчинения и 5 городов республиканского подчинения (Душанбе, Нурек, Орджоникидзеабад [ныне Вахдат], Рогун, Турсунзаде). В сентябре 1988 года упраздняются Кулябская и Курган-Тюбинская области, а на их месте образовывается новая Хатлонская область с центром в Курган-Тюбе, включавшая также и г. Нурек. 26 февраля 1991 года Постановлением № 246 Верховного Совета Таджикской ССР городу Ленинабаду было возвращено его историческое название — Худжанд. Область сохранила своё советское название.
Постсоветский период
9 сентября 1991 года Таджикская ССР провозгласила свою независимость от СССР и стала называться Республика Таджикистан. В 1991 году Хатлонская область была разделена на Кулябскую и Курган-Тюбинскую области. Однако их обособление было недолгим: уже 2 декабря 1992 года обе области объединились во вторично образованную Хатлонскую область, в состав которой также вошли город Нурек и Яванский район[11].
11 апреля 1992 года Совет Народных Депутатов Горно-Бадахшанской автономной области в одностороннем порядке провозгласил ГБАО Автономной Республикой Бадахшан[12], однако Верховный Совет Республики Таджикистан не признал решение СНД ГБАО[13].
В 1997 году Таджикистан включала одну АО — Горно-Бадахшанскую, две административные области — Ленинабадскую и Хатлонскую, 11 районов республиканского подчинения.
11 ноября 2000 года Ленинабадская область была переименована в Согдийскую.
В середине 2000-х годов д.т. н. профессор Бури Каримов, бывший председатель Госплана Таджикской ССР, выступил с предложением о воссоздании прежней сетки АТД 1944—1947 гг.[14], которая совпадает с историко-культурными областями Таджикистана:
См. также
Напишите отзыв о статье "Административное деление Таджикистана"
Примечания
- ↑ Ведомости Маджлиси Оли Республики Таджикистан 1995 год, 21, ст. 239; 2000 год, 11, ст. 513; 2003 год, 4, ст.153
- ↑ www.stat.tj/russian_database/socio-demographic_sector/administrative-area_units.xls
- ↑ [www.stat.tj/ru/img/65a709121baf8a64bf15d33f398aafde_1435736807.pdf Численность населения Республики Таджикистан на 1 января 2015 года. Сообщение Агентства по статистике при Президенте Республики Таджикистан.]
- ↑ Гафуров Б. Г. Таджики: Древнейшая, древняя и средневековая история. ИВАН СССР, Наука, М. 1972. — стр. 67 — 70]
- ↑ [Гафуров Б. Г. Таджики: Древнейшая, древняя и средневековая история. ИВАН СССР, Наука, М. 1972. — стр. 92 — 93]
- ↑ [nlrt.tj/images/Publication/samanidovglava1-3.pdf Негматов Н. Н. Государство Саманидов (Мавераннахр и Хорасан в IX—X вв.) — Душанбе: Дониш. 1977. — стр. 33 — 57.]
- ↑ [www.hgu.tj/kaumova.pdf Каюмова Х. А. Народная метрология и хронология таджиков Каратегина, Дарваза и Западного Памира XIX — начала XX вв. Автореф. дисс. на соиск. науч. ст. канд. ист. наук. Худжанд, 2009]
- ↑ Масов Р. М. История топорного разделения. Душанбе: «Ирфон», 1991. с. 62
- ↑ САТД ГБАО, с. 7
- ↑ Заяц Д. В. [geo.1september.ru/2001/28/3.htm Изменение административно-территориального деления союзных республик]
- ↑ [www.rhd.tj/index.php?option=com_content&task=view&id=30&Itemid=32 Управление государственной службы при Президенте Республики Таджикистан]
- ↑ [www.pamirs.org/history.htm Pamirs — the roof of the world]
- ↑ [www.abdulov.tj/bk5_14.php Карим Абдулов]
- ↑ Каримов Б. Б. Таджикистан: Перспектива развития. М.: ИТДН. 2004. — 288 с. — стр. 90 — 91. ISBN 5-8493-0158-5 (тадж.)
|
Отрывок, характеризующий Административное деление Таджикистана– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается. Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то. – Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого. – Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал. В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери. – Мама!… Мама!… он мне сделал… – Что сделал? – Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки. – Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка. – Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»… Графиня пожала плечами. – Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё. – Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа. – Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом! – Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него. – Ну, так так и скажи ему. – Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата? – Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь. – Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал. – Ну всё таки надо отказать. – Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый. – Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать. – Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу. – Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу. – Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов. – Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках! – Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить. Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним. – Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа. – Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся. Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать. – Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты. На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции. После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень. Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее. Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше. После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался. – Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер. Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции. Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его. Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно. Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте. Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости». Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение. – Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами. Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим. Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего. – Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру. Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе. – Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника. – Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой. Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь. – Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него. – Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам. – Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера. – Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой. – Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства. – Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон? – Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку. – Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга. – Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение. – Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь. – Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза. – Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду. Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие. – Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны. – Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать? – Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон. Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться. – Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал. Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания. – Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни. – Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон. – Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите. Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой. – Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу. |