Успенский Адмиралтейский храм

Православный храм
Успенский (Адмиралтейский) храм Церковь Успения Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии
Страна	Россия
Город	Воронеж, ул. Софьи Перовской, 9 (на Адмиралтейской площади)
Конфессия	Православие
Епархия	Воронежско-Борисоглебская
Архитектурный стиль	древнерусский, классицизм
Основатель	игумен Кирилл
Первое упоминание	1594 год
Дата упразднения	1940 год
Реликвии и святыни	Святителя Николая Чудотворца (шитая камнями и бисером), Плачущей Марии Магдалины, Успения Пресвятой Богородицы, Пророка Божия Илии, Кипарисовый Крест с перламутровой отделкой, привезенный из Иерусалима, икона Святого Праведного воина Феодора Ушакова, адмирала Русского Флота, с частицей его святых мощей
Состояние	Действующий
Сайт	[uspenskiy-adm-hram.ru/ Официальный сайт]

Успе́нский (Адмиралте́йский) хра́м — старейшая сохранившаяся церковь Воронежа. Полное название церкви — Успения Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. Престольный праздник храма — Успение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии (28 августа).

Успенский (Адмиралтейский) храм является памятником архитектуры XVII века. Он перестраивался и изменялся несколько раз, поэтому в архитектуре его смешались разные стили. Пятиглавый четверик с низкой трехлопастной апсидой (высотой 13,1 м) принадлежит к допетровскому времени. В духе классицизма выдержаны прямоугольная трапезная и трехъярусная колокольня (высота последней 21,4 м). Стенопись храма заштукатурена. Участок земли в ведении храма – 0,142 га.

История храма

Основание храма

Предполагается, что закладка храма произошла в первое десятилетие основания крепости Воронеж. Так, в грамоте от 5 августа 1594 года, посланной царем Федором Ивановичем воеводе Ивану Кобякову, говорилось об отъезде строителя Александра в Воронеж. «В храм к Успенью» с приделом Феодора Стратилата Александр вез иконы, колокола, богослужебные книги из Москвы, приобретенные специально «на Воронеж». В той же царской грамоте говорилась: «Как строитель образы и книги и колокола привезет и ты б строителю Олександру велел образы и книги и колокола у Успенья Пречистой Богородицы поставить и монастырь ему велел строить». Исследователи истории храма (В. Н. Глазьев и Н. А. Комолов) предполагают, что Успенский храм существовал как приходской, без монастыря.

Сам монастырь был построен «около 1600 года поставлением царя Бориса» (Годунова) и был включен в состав Успенского храма. Основателем монастыря считается игумен Кирилл. Все здания XVII века были деревянными. Так как храм располагается на берегу реки, то его часто затопляла полая вода, из-за чего он гнил. В 1616 году произошёл особенно сильный разлив реки и Успенский храм было решено перенести на старое Казарское городище (район современного санатория им. М. Горького). Но после 1616 года такого разлива больше не повторилось и храм оставили на прежнем месте, что подтверждается записью в Переписной книги от 1678 года. Ночью 29 июня 1680 года в Успенском монастыре возник пожар, который затем перекинулся на соседние здания, в результате чего сгорело 80 жилых домов и все монастырские постройки. Донесение воронежского воеводы Михаилы Вырубова о пожаре сохранилось в Центральном архиве древних актов.

Конец XVII века — начало XVIII века

Игумен монастыря Тит в конце XVII века планировал перестроить храм из деревянного в каменный. Предлагалось выстроить пятиглавый храм в форме четырёхгранного столба, рассчитанного на пятьсот человек. Трапезная не планировалась, а колокольня должна была быть низкой, одноярусной, и примыкать к храмовой части. Историк храма, архимандрит Дмитрий (Самбыкин), писал, что положение Успенского храма «возвысилось до степени главного соборного в Воронеже». Такой вывод был сделан потому, что храм планировали строить пятиглавым, а это в старину являлось признаком главного собора города.

Исследователи называют разные даты освящения каменного здания храма. Так, Е. А. Болховитинов и архимандрит Димитрий утверждают, что это произошло 27 декабря 1699 года, а священник церкви и автор очерка о ней в «Воронежской старине» от 1906 года Федор Лукин указывает на 27 декабря 1694 года. Официальная дата, вошедшая во все официальные издания, 27 декабря 1694 года.

Но обе эти даты противоречат другим документам. А именно чертежу монаха-картографа, составленному осенью 1694 года (по поводу определения принадлежности мельницы на речном протоке) и отправленному в Москву в январе 1695 года. Чертеж был найден в одном из московских архивов и опубликован в книге историка В. П. Загоровского «Воронеж: Историческая хроника» (1989 год издания). На рисунке церковь деревянная и трехглавая. На чертеже показаны и подписаны существовавшие в то время протоки реки, «спорная мельница», на левом берегу — «монастырская деревня Клементьевская». Вверху чертежа прорисован деревянная крепость и сам Успенский храм. Чертеж заверил сам игумен Тит: «К сему чертежу Успенского монастыря игумен Тит руку приложил». Чертеж не противоречит официальной дате освящения каменной постройки храма, но на гравюре голландского путешественника и дипломата Корнелия де Бруин, побывавшего в Воронеже в феврале 1703 года, храм снова нарисован деревянным и трехглавым. В записках о Воронеже Корнелий говорит о всех каменных постройках города, но Успенский храм среди них не упоминается.

А. П. Соловьев, бывший директор воронежского Краеведческого музея, придерживается мнения, что с места наблюдения голландца из пяти глав харама видно всего три, другие будут закрываться в проекции. Также он утверждает, что Успенский храм уже тогда был каменным, так как на рисунке деревянные постройки штрихуются иначе.

Практически все воронежские исследователи придерживаются мнения, что Успенский храм перестроен в каменный после 1703 года и являлся главным храмом Воронежа. Успенская церковь — древнейшее каменное сооружение после Алексеево — Акатова монастыря, отстроенного в 1674 году.

В архитектуре Успенского храма специалистами отмечается влияние средневекового зодчества Руси, проявляющегося в высоком квадратном нефе с пятью главами.

Успенский храм — единственный дошедший до нашего времени памятник, тесно связанный с кораблестроением и становлением российского флота при Петре I. Царь впервые приехал в Воронеж в феврале 1696 года. Именно близ Успенского храма он нашёл наиболее удобное место для строительства парусников. Специально для этого была выстроена Немецкая слобода, на острове возведено адмиралтейство, включавшее цитадель (крепость), каменный цейхгауз, «парусный двор». Недалеко от верфей был построен дворец царя и дома его сподвижников А. Д. Меншикова, Ф. М. Апраксина, Ф. А. Головина, Н. М. Зотова. Успенский храм как бы делил верфь на правую и левую, разрывая её.

2 апреля 1696 года после богослужения в Успенском храме были спущены галеры и корабли первого регулярного военно-морского флота России. Среди них была галера «Принципиум», на которой Пётр I по пути в Азов принял первый военно-морской устав — «Устав по галерам». В 1700 году в храме был освящён один из первых утверждённых военно-морских флагов России, который был поднят на первом российском линейном корабле «Гото Предестинация».

В 1700 году Успенский монастырь прекратил существование и был слит с Алексеево — Акатовым монастырем. Произошло это из-за того, что монастырь сильно мешал верфи. С того же времени Успенская церковь стала Адмиралтейской. В ней совершал богослужения первый воронежский епископ Митрофан в честь спуска на воду кораблей. Часто на богослужениях присутствовал и Петр I. Существует легенда, что иногда царь сам пел на клиросе.

До 1711 года продолжалось строительство флота в Воронеже. После прекращения строительства храм стал обычным приходским; он потерял былое величие и оказался одним из беднейших после пожара 1748 года. Часть Немецкой слободы сгорело в том пожаре, часть оказалась позже разрушена временем. После того же пожара состоятельные граждане начали переселяться подальше от реки, на верхнее плато, что тоже отрицательно сказалось на состоянии храма. В конце XVII века (1756 год) в Успенском приходе купец Петр Гарденин построил первый каменный жилой дом в Воронеже.

XIX век

В начале XIX века состояние церкви стало улучшаться: построена трехъярусная колокольня в 1803 году, была пристроена трапезная с двумя приделами в честь Богоявления Господня и во имя преподобных Антония и Феодосия Печерских. В Успенском храме в 1880-1881 годах был проведен ремонт: переписан иконостас, расширены окна первого яруса, снесена паперть у северного входа, выстроена каменная ограда со со стороны реки вместо земляного вала, пристроена караулка. Ночью 6 июня 1885 года Успенский храм был ограблен: воры похитили ризы с икон, священные сосуды и золотой крест Петра I.

В 1805 году в Успенском храме служили протоиерей Афиноген Печерский, диакон Феодор Чекалин, дьячок и пономарь. Приход состоял из 193 домов, в которых проживали 1098 человек. В 1873 году построили дом из камня для притча. В 1894 году была построена богадельня из средств купчихи Е. В. Гардениной, часть которой занимала школа грамоты для девочек. Из ценных вещей на начало XX века в храме находились рукописные ноты старинной духовной музыки, освятительный крест и стул, обитый чёрным сафьяном, изготовленный по легенде Петром I. Причт, в котором служили священник, диакон и псаломщик, полностью содержали прихожане. В 1901 году заново были позлащены шесть крестов храма, а 29 июня установлены на купола. В 1911 году воронежские газеты писали о плохом состоянии Успенского храма, вызванное, прежде всего, временем. По сохранившимся Клировым ведомостям за 1911 год в храме несли службу: священник Феодор Лукин (с 1899 года), диакон Николай Абрамов (с 1868 года) и псаломщик Александр Москаленко (с 1909 года). Судя по тому же документы, приход состоял из 170 дворов (855 человек). С 1886 старостой церкви был назначен купец Иуда Перевозчиков (1914).

Советский период

После Октябрьской революции из храма изъяли все ценности. В 1932 году архиепископ Захария перенес свою кафедру в Успенский храм из Троицкого Смоленского собора, так как последний был закрыт. Но Захарий недолго прослужил в храме; в 1935 году его арестовали по донесению клира Успенского храма. Глава епархии был обвинен в антисоветской агитации и сослан в лагерь на пять лет.

На место Захария пришёл архиепископ Пётр (Соколов). Но и у него возник конфликт со священниками Успенского храма. Владыка апеллировал заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергия (Страгородскому), который объявил штат храма находящимся в расколе и пригрозил лишением сана. Илью Скрипицина, церковного старосту, отлучили от святого причастия. Указ Патриаршего Местоблюстителя не был исполнен. В 1936 году, осенью, Петра (Соколова) арестовали; он умер после вынесения приговора.

Главными обвинителями Петра и Захария являлись священник Иоанн Котов, псаломщики Илия Назарченко и Павел Долгополов, церковный староста Илья Скрипицын. Всем им также не удалось избежать ареста. Вскоре на службу в храм пришёл священник-обновленец В. Т. Попов, являвшийся секретным сотрудником органов по кличке «Петроградский». На вопрос, заданный псаломщику Долгополову, «какому архиерею они подчиняются?» Попов получил следующий ответ: «Все архиереи перешли на сторону Советской власти. Митрополит Сергий тоже признал Советскую власть, поэтому мы не стали ему подчиняться. Митрополит запретил нам служить, но мы не подчинились, служим, как и служили». Действительной же причиной неповиновения было банальное сведение счетов с архиепископами.

Успенский храм передали горсовету Осавиахима в феврале 1940 года; на том церковь закончила своё существование. При бомбежках Воронежа во время Отечественной войны сгорела кровля трапезной и несколько куполов храма, в арке и боковых стенах нефа появились трещины, часть стены накренилась из-за распора свода. Цейхгауз, построенный при Петре Великом, был взорван немецкой бомбой в 1942 году.

После войны, летом 1946 года, храм был передан под хранилище документов Областному архиву. В храме стояли высокие стеллажи под документы. Также там был организован небольшой читальный зал. Администрация архива провела ремонт храма: расширили окна трапезной и покрыли её тесом, оштукатурены стены поверх старинных росписей. В середине XX века двор храма был занят огородами. Уничтожена отмостка для отвода воды и кирпичная подпорная стенка (они предохраняли храм от полых вод). Несмотря на произведённый ремонт, в 1956 году в трапезной храма возникли новые трещины.

В 1967 году было построено новое здание для архива, и он покинул Успенский храм. В 1969 году решением Горисполкома храм передали в введение Краеведческого музея для экспозиции по истории военно-морского флота.

В 1970 году началась реставрация храма, проводимая согласно проектным работам московского архитектора Б. Л. Альтшуллера. Но храм не начал действовать из-за затопления чаши водохранилища в апреле 1972 года, так как оказался затоплен водой. В 1973 году была обновлена кирпичная кладка, но от воды эти меры не спасли.

Современный период

В 1990-х годах разработали проект подъема храма на 2—3 метра и подведение бетонного фундамента с гидроизоляцией. Но не было средств на его осуществление. Министерство культуры и областная администрация ежегодно направляли небольшие суммы денег на реконструкцию храма, но этого было недостаточно; на восстановление храма жертвовали и жители Воронежа. На противовоположную ситуация изменилась, когда начал приближаться юбилей военно-морского флота России. Были выделены крупные средства из Москвы и проведены необходимые работы: сделана гидроизоляция, поднят уровень пола, началось восстановление иконостаса.

Митрополит Мефодий (Немцов) совершил крестный ход от Никольской к Успенской церкви в сентябре 1996 года, когда праздновался трехвековой юбилей военно-морского флота России. Из действующего Никольского храма был перенесен негасимый светоч веры. А. Я. Ковалев, губернатор города Воронеж, торжественно передал митрополиту Мефодию символический ключ от Успенского Адмиралтейского храма. Служил в храме с 1996 года протоиерей Владимир Урываев. Через год Успенский храм приписали к Никольскому, и богослужения с тех пор совершаются только по праздничным и выходным дням.

В августе 2001 года настоятелем храма назначили священника Константина Гришина. В начале 2000-х годах внутри храма установили стенды с фотографиями разных лет, повествующие об его истории в недавние годы. В память о погибших моряках-подводниках на «Комсомольце» и «Курске» 8 мая 2002 года была установлена и освящена мемориальная доска (автор — скульптор А. И. Кожевников). 22 мая 2003 года пополнились реликвии храма: был передан Андреевский флаг и икона святого праведного Феодора Ушакова. В память о 330-летней годовщины со дня рождения Петра Великого на острове против Успенского храма 12 июня 2002 года был воздвигнут деревянный крест.

На стене главного нефа храма установлены две памятные доски:

Успенская церковь (Адмиралтейская). Конец XVII — начало XVIII веков, колокольня и трапезная — XIX в. Памятник истории и архитектуры. Восстановлена к 300-летию Российского военно-морского флота (1996 г.) на средства государства и пожертвования граждан.

 

Здесь, под сводами Храма, 16 (3) мая 1696 года русский военный флот перед Азовским походом получил первое благословение на служение Отечеству.

В последнем случае имеется в виду отплытие отряда галер во главе с Петром I и совершения богослужения в честь этого события. Но дата на памятной доске пересчитана неправильно, необходимо было указать 3 (13) мая 1696 года. Эту доску установили 16 сентября 2003 года благодаря стараниям региональной общественной организации «Колыбель русского флота».

В 2006 году ещё продолжались работы по гидроизоляции фундамента. Работы по реставрации храма продолжаются и в настоящее время.

Кладбища у храма нет, но в 1920-е годы в ограде храма находились две надгробные плиты: на могиле священника отца Симеона (1758) и прихожанки Прасковьи Петровой (1763). При проведении земляных работ в 1996 году было найдено большое количество человеческих скелетов. Исследователи предполагают, что это захоронения петровского времени.

Настоятелем Успенского Адмиралтейского храма с 29 июня 2007 года является иерей Артемий Азовский. При церкви действуют катехизаторские курсы.

На конвертах и монетах

• 16 марта 2005 года был выпущен художественный маркированный конверт с изображением Успенской Адмиралтейской церкви города Воронеж
• 1 июля 2008 года Банком России были выпущены памятные монеты из серии «Памятники архитектуры России» с изображением Успенской (Адмиралтейской) церкви города Воронеж.

Литература

• Загоровский В. П. Воронеж: историческая хроника. — Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во., 1989. — 255с.

Ссылки

• [www.vob.ru/church/voronezh/uspadm/ind_uspadm.htm Статья на сайте Воронежско-Борисоглебской епархии]

Отрывок, характеризующий Успенский Адмиралтейский храм

Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал: