Адмони, Нахум
| Нахум Адмони ивр. נחום אדמוני | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1982 — 1989 | |||
| Предшественник: | Ицхак Хофи | ||
| Преемник: | Шабтай Шавит | ||
| Рождение: | Иерусалим | ||
| Имя при рождении: | Нахум Ротбаум | ||
| Отец: | Элимелех Ротбаум | ||
| Мать: | Сима Ротбаум | ||
Нахум Адмони (ивр. נחום אדמוני; 21 ноября 1929 года) — израильский военный и политический деятель. С 1982 по 1989 год — директор Моссада.
Родился в 1929 году в Иерусалиме в семье иммигрантов из Польши. Учился в гимназии «Рехавия». Присоединился к подпольной организации Хагана. Прошёл повышение квалификации в организации Шай, служил в разведке третьего батальона Пальмаха, принимал участие в войне за независимость Израиля. После провозглашения независимости Государства Израиль ушёл в запас в чине старшего лейтенанта. В 1949 году уехал в США, где изучал международные отношения в университете Беркли. Во время учёбы подрабатывал в еврейской воскресной школе, синагоге и на фабрике, занимающейся пошивом обмундирования для американской армии. В 1954 году вернулся в Израиль и поступил в спецшколу Моссада. Адмони прошёл в Моссаде все ступени служебной лестницы, проведя 28 лет на оперативной работе в зарубежных резидентурах. Его первая командировка была в Эфиопию. С середины 60-х годов работал в Париже, а в 70-х годах находился в качестве офицера связи в Вашингтон, где участвовал совместных с ЦРУ операциях. В центральном аппарате Моссада был экспертом по альтернативной дипломатии и в 1976 году стал заместителем директора. В 1982 году правительство Израиля решило назначить на должность директора Моссада генерал-майора ЦАХАЛа Адама Йекутиэля, однако он погиб во время посещения в зоны боевых действий в Ливане. Вместо него, на эту должность был назначен Нахум Адмони. За время его руководства внешней разведкой Моссад провёл ряд успешных операций. Наиболее известные — убийство 15 апреля 1988 года в Тунисе главы военного крыла организации ФАТХ, заместителя Ясира Арафата, организатора многочисленных террористических актов против израильтян и евреев Халила эль-Вазира, более известного, как Абу Джихад, похищение в 1986 году в Риме израильского техника-ядерщика, Мордехая Вануну получившего известность после раскрытия информации о ядерной программе Израиля в британской прессе.
Адмони пробыл на посту директора Моссада 7 лет и ушел в отставку в 1989 году. По завершении службы занимал руководящие посты в различных фирмах, в том числе в инвестиционном отделении банка «Дисконт», банке «Мишкан», банке «Апоалим», в фирмах «Телеком» и «Осем». Адмони был также членом внутренней комиссии ШАБАКа по расследованию деятельности сотрудников организации после убийства премьер-министра Ицхака Рабина в 1995 году[1][2][3].
Напишите отзыв о статье "Адмони, Нахум"
Примечания
- ↑ Прохоров Д. П. Спецслужбы Израиля. — Санкт-Петербург Издательский Дом «Нева» Москва «ОЛМА-ПРЕСС», 2002. — С. 106-107. — 384 с. — ISBN 5-7654-2102-4.
- ↑ [newsru.co.il/arch/israel/29aug2006/admoni.html Комиссия Нахума Адмони: кто есть кто]. Проверено 19 сентября 2014.
- ↑ Black, Ian. Morris, Benny. Israel's Secret Wars: A History of Israel's Intelligence Services. — New York: Grove Press, 1991. — 427 p. — ISBN 0-8021-1159-9.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Адмони, Нахум
– Только току приколоть.– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
